Не твои наследники (СИ) - Елена Николаева
Сделав глубокую затяжку, задумчиво выпускает изо рта плотный серый дым. Затем наши глаза встречаются. Смотрит на меня, словно очнулся от какого-то наваждения. Будто бы прозрел. Даже радужки стали намного ярче и светлее. В них появилась невыразимая тоска.
— Маша, прости… — раздаётся его собственный сдавленный голос.
Не отвечаю. Руки дрожат. Я вся дрожу, словно от дикого холода, хоть в кабинете достаточно тепло. Обнимаю себя за плечи.
Он подходит вплотную. Поправляет на мне воротник пиджака. Обнимает свободной рукой за шею, прижимая лицом к своей груди. Курит, царапая щетиной мой висок.
— Прости меня, — хрипит задушенно. — С катушек слетел. Затмение какое-то… Помрачение рассудка.
Я начинаю беззвучно реветь. Душе становится ещё больнее. Сердце не прекращает кровоточить. Оно едва справляется со своими обычными функциями. Плечи содрогаются в немом плаче. Его рука тотчас стискивает сильнее. До хруста лопаток. Фиксирует, чтобы не дёргалась.
— Маша, не надо, слышишь? Не плачь. Прости меня, малыш. Прости… — повторяет, будто раскручивают старую заезженную пластинку. — Прости, Машенька… Посмотри на меня.
Целует в макушку. Обнимает второй рукой, поглаживает пальцами по плечу. Чувствую себя подобранным с улицы котёнком. Пребывая в полнейшем раздрае, послушно поднимаю к нему лицо. Исаев щурится, внимательно рассматривая мои мокрые от слёз глаза.
— Хорошо, что я тогда проглотила таблетку, — выговариваю с трудом. Горло всё ещё зажато болезненным спазмом. В глазах расплывается его озадаченное лицо. — От тебя рожать почему-то больше не хочется.
— Маша… — вздохнув, Руслан пытается прижаться к моим губам своими. Отворачиваюсь на звук своего мобильного.
— Мне нужно ответить на звонок, — сиплю, отталкиваясь от него. Не протестует. Сразу же выпускает из рук.
Молча подхожу к вешалке. Выуживаю телефон из кармана шубки. На экране номер отца. Сразу же отвечаю.
— Алло, пап. Всё хорошо?
— Машенька, это я. Тётя Вера. С папой беда…
Глава 21. Мир напополам
Маша
— Машенька, это я. Тётя Вера. С папой беда…
Она говорит, а я заторможенно вникаю в суть доносящихся слов.
Я всё ещё не отошла после инцидента с Русланом, только-только начала возвращаться к жизни, выныривать на поверхность, и тут меня снова накрывает очередной мощной волной отчаяния, утягивает обратно на дно, перекрывая дыхание.
Боже мой, откуда столько испытаний на мою голову?
Чем я всё это заслужила? Чем? Согрешила в утробе матери? Тем, что появилась на свет?
Я всю жизнь свято верила в твою справедливость и доброту! А сейчас испытания сыпятся на мою голову одно за другим. Столько боли я просто не вынесу!
В глазах начинают расплываться чёрно-белые пятна. Слизистую обжигает, будто на неё насыпали соль. Слёзы не останавливаются, текут ручьями. Смахиваю их тыльной стороной ладони и опять всё по новой.
— К-как… беда..? — уловив шокирующий посыл, обессилено прислоняюсь спиной к шкафчикам. — Какая беда? Тёть Вера, что с ним? Не молчите…
Пробую вдохнуть, но в лёгких что-то заедает. Они перестают функционировать в самый неподходящий момент. Как старый заржавелый механизм, в который всадили острый нож и для надёжности провернули. Воздух с болью стопорится на середине пути. Прекращается вентиляция. Функции не возобновляются ни со второй, ни с третьей попытки вдохнуть.
— Держись, деточка. Все мы под Богом ходим. Никто не вечен…
В глазах резко темнеет, хоть за окнами стоит ясный зимний день.
Что она хочет этим сказать?
— Вы о чём? — из горла прорывается слабый дрожащий хрип. — Господи, тёть Вер, он умер? Папы больше нет? Что с папочкой? Что с ним?
Сознание затягивает тёмной и непроглядной пеленой. Давит на макушку с такой силой, что впору съехать по дверце вниз и превратиться в безжизненный комок плоти.
Задыхаюсь. В голове не прекращается раздражающий гул. В ней звучат десятки голосов. Разрывают мозг на тысячу кусочков. Эхом, где-то на задворках, гремит сердечный ритм. С ненормальными перебоями. То замедляется, еле-еле прокачивая кислород по венам, то стремительно поднимается до максимального.
«Бах! Бах! Бах! Бах…» — оглушающе звенит в ушах на ряду с голосом тёти Веры.
— Инсульт случился, доченька. В коме он. Скорая увезла пару минут назад. Я пришла к нему, чтобы приготовить обед. Мы немного поговорили. Тебя вспомнили. Переживал он, как тебе в столице живётся. Не обижает ли муж. Твой голос ему не понравился, будто бы ты плакала, но не хотела, чтобы он об этом знал. Затем подошёл к шкафчику, потянулся за чашкой и упал. Прямо на мои ноги головой. Я даже среагировать не успела. Господи Иисусе, что же с ним будет теперь? Машенька?
Тётка начинает реветь и причитать. Мне становится совсем дурно. Прикрываю на секунду глаза, осуществляя медленный вдох, а когда распахиваю веки, встречаюсь глазами с моим мучителем. Он рядом стоит. Руки держит в карманах брюк. Смотрит на меня в упор. Взгляд серьёзный. Пробирающий до мурашек. Требующий немедленных объяснений.
— Я сегодня же приеду, — решительно произношу.
Где беру силы, сама не понимаю. Может быть потому выходит воспрянуть духом, что хочу от него сбежать. Уехать на какое-то время в другой город. Сейчас я нужна отцу. Я должна о нём позаботиться и точка!
— Тёть Вер, куда его увезли? — игнорировать зрительное давление Руслана становится сложнее. Коленки дрожат из-за эмоционального перегруза. Ноги едва держат, словно я только что пробежала спринтерский марафон. В груди раскручивается очередной неуправляемый ураган. Вот-вот вырвется наружу.
— В городскую больницу. На Кирова, — слышу тётин ответ.
— Держите меня в курсе. Не бросайте его, пожалуйста, — поспешно тараторю, отрывая себя от опоры. — Я уже выезжаю.
— Я буду на связи, Машенька. До встречи, родная.
Отключив мобильный, срываюсь с места, но больше двух шагов мне не удаётся совершить.
— Маша! — крепкая хватка сжимается на моей руке. Грубо дёргает назад.
Всхлипываю от столкновения наших с Русланом тел. Он впивается взглядом в мои глаза. До такой степени сверлит их, что меня начинает лихорадить.
— Остановись. Объясни, что случилось с твоим отцом?
— Отпусти меня! Мне некогда объясняться! — вскрикивая, бесполезно дёргаюсь. — Мне нужно к нему! В больницу!
— Ты всё ещё не поняла, что мы с тобой в одной связке? Ты и я, — хмуро смотрит. Голос ровный. Звучит так, будто сталью режет по нервам. Задевает за живое.
Как тут не понять, если тебе настолько доходчиво разжёвывают?
Абсолютно все события, вызывающие эмоции, запоминаются лучше, чем нейтральные. С этим не поспоришь. Мне всё ещё больно. И я не смогу забыть то, что желательно вычеркнуть из памяти. Даже, если прощу ему, этот незримый шрам навсегда останется со
