Суши с хлебом (СИ) - Тата Кит
Так что обычный кот для меня — это что-то несбыточное.
Поэтому остаётся гладить бездомных котов или чужих, как хочу я сделать сейчас.
Я тихо вышла из-за стола, чтобы не разбудить кота. Аккуратно подошла к поленнице, на которой он спал и, слегка оперевшись об неё одной рукой, другую руку потянула к коту.
И это было невероятно…
Невероятно громко начала разваливаться поленница.
Я успела отпрянуть, а кот спрыгнуть с нагретого места.
— Ой, блин! — пискнула я себе под нос и начала как можно скорее заметать следы преступления, пытаясь сложить поленницу, как было.
— Почему-то я не удивлен, — услышала я голос Матвея и тут же повернулась к нему лицом, стараясь прикрыть собой всё, что успела тут наломать. — Хотя, нет. Удивлен.
— Да? И чему же? — моргала я достаточно невинно.
— Тому, что за четыре минуты, что меня не было, ты сломала только поленницу.
— А я просто ничего другого не успела потрогать, — хихикнула я, как дурочка, и тут же виновато поджала губы. — Простите. Я просто хотела погладить вашего кота.
— Он-то хоть целый? — снисходительно вздохнул мужчина.
— Я до него не дотянулась.
— Повезло, получается, шерстяному, — хмыкнул Матвей, ставя на стол кружку чая для меня и хлебницу с хлебом. Почему он такой спокойный? Смирился с неизбежным? Или познал дзен во время рыбалки? — Садись. Спеленаю тебя, да пожрём без урона.
Матвей стянул со своего плеча плед, под которым я проснулась с ним сегодня утром.
От воспоминаний о том, что я видела и чего касалась сегодня утром, к щекам прилил жар. Чувство голода временно отошло на второй план.
Смущаясь, я села на лавку. Матвей зашел мне за спину и накинул на плечи плед. А затем реально почти спеленал, завернув меня в мягкую ткань. Было немного неловко от ощущения того, как Матвей словно обнимал меня, чтобы завернуть в плед.
Его щетина коснулась моего виска, а затем тихий вкрадчивый голос спросил:
— Ничего, что в этот плед всю ночь был завёрнут мой голый зад?
— Не только зад, насколько я помню, но и такой же не одетый перед.
— По твоей милости, перед, как раз таки, был развёрнут.
— Я бы не назвала это милостью. Здесь имело место быть что-то синонимичное с проклятьем.
— А я всё думал, с чем тебя сравнить, — хмыкнул Матвей.
Тепло мужских рук, окутывавшее меня почти минуту, внезапно исчезло. Матвей обошёл стол и сел напротив. Секунду посмотрел на стол, а затем отошёл к грилю, рядом с которым на большом камне стояла какая-то металлическая коробка. Открыл её, запах свежей копченой рыбы усилился.
Во рту мгновенно собрался литр слюней.
Матвей переложил рыбу в блюдо и поставил его в центр стола.
— Жуй, — коротко бросил Матвей, сев напротив.
Дважды можно не просить. Я уже.
Глава 31
— М-м-м! — это единственный звук, который я могла издавать, поедая всю ту вкуснятину, которую Матвей приготовил, казалось, вообще не напрягаясь.
— Вкусно?
— М-м-м! — я блещу красноречием.
Наивкуснейшая ароматная сочная рыбка. Нежнейшие мягкие овощи. И всё это буквально тает у меня во рту.
Восторг да и только!
— Убедила, — хохотнул Матвей. Взял стеклянную бутылку, поднёс её к краю стола и одним коротким, но увесистым ударом, открыл пиво. Небрежно откинул чуть помятую металлическую крышку на край стола и в несколько глотков выпил половину содержимого бутылки.
— А если бы меня не было, вы бы спивались здесь в одиночестве?
— С котом, — кивнул он в сторону Ржавого, который сидел на краю его лавки и самыми голодными в мире глазами смотрел на стол, при этом изображая, что вот-вот упадёт в обморок, если его немедленно не покормят.
— Получается, что один. Наверное, так и начинается алкоголизм… — обронила я словно невзначай.
— Вот поэтому я приехал сюда один.
— Чтобы спиться?
— Чтобы ни одна баба не зудела мне над ухом. У вас в крови эта хрень или вас где-то обучают колупать мужикам мозги?
— Конечно, — фыркнула я деловито и отпила немного чая. — В нашем институте благородных девиц есть факультет мозгоколупательства.
— Дай угадаю. И все отличницы?
— Разумеется, — самоуверенно медленно моргнула я. — А можно салфетку? Мне кажется, у меня по подбородку что-то течёт.
— Яд, наверное, — хмыкнул Матвей. Отошёл к грилю и вернулся ко мне с рулоном туалетной бумаги. Поставил его рядом с моей тарелкой и снова сел напротив.
— Я просила салфетки.
— А это чем тебе не салфетки? Та же бумага. Отрывай и подтирай.
— Она выглядит так, будто её кто-то уже отрывал до меня.
— А что ты хотела от рулона за девять рублей? Салфеток у меня нет, пользуйся этим.
— Кошмар, — выдохнула я тихо и, всё же, взяла рулон туалетной бумаги. — Какая она грубая! Кто ею пользуется, вообще?
— Тот, кто срёт металлическими канатами. Тебе не всё равно?
Умолчав все дальнейшие возмущения, я оторвала небольшой кусок от рулона и, стараясь заткнуть истерику внутреннего эстета, утёрла этим обрывком подбородок и уголок губ.
— Ещё никогда туалетная бумага не была так близко к моему рту, — произнесла я почти оскорбленно.
— Как по мне, эта бумага лучше любых салфеток. Особенно, когда ешь рыбу. Салфетка разлагаться начинает под куском рыбы, а эта…
— Сама ест рыбу, — закончила я за Матвея.
— Ну, почти, — хохотнул он. — Пиво будешь?
— Я не пью такое.
— Какое такое?
— Не знаю… Низкопробное.
— А ты хоть раз-то его пробовала?
— Нет, конечно, — фыркнула я оскорбленно.
— Чё? И в подъездах с пацанами не глушила? — взметнулись густые брови.
— Не доводилось.
— Твою теплицу хоть раз на проветривание открывали?
— Это вы к чему?
— К тому, что таких душнил, как ты, ещё поискать надо. Ладно, — Матвей снова вышел из-за стола, оставив на нём свою бутылку с недопитым пивом и ушёл к бочке, из которой вынул такую же бутылку. Снова вернулся к столу. — Сейчас я покажу тебе настоящий вкус жизни, — сказал он, открыв эту бутылку так же о край стола. — Держи, — поставил он её передо мной.
— Я не буду это пить, — я брезгливо смотрела на бутылку, по холодному боку которой стекала капля воды. Но в то же время внутри росло любопытство. Интересно же, каково это пойло на вкус.
— Ну, и не пей, — равнодушно произнес Матвей и с аппетитом отпил из своей бутылки. Губами причмокнул, будто ничего вкуснее нет.
— Только один глоток, — предупредила я. Обхватила холодную бутылку пальцами
