В глубине тебя - Фло Ренцен
когда приходишь в себя рядом с тобой только он или их несколько
даже не знаю, жалеть вас или завидовать
Смотрите-ка, да тут все нормальные. Наверно, от нечего делать в «психах» тусят.
Безобидно троллю их — потчую россказнями про мультиоргазмы, токсичные чувства, слезы, срывы — и мультиоргазмы снова. Затем чувствую, что накормила их вдоволь и хорошенько выговорилась сама и — к их сожалению — отчаливаю. Хорошего понемножку.
* * *
Приезжаю на Айсвердер навестить Каро. Навстречу мне из клиники как раз выходит Нина, которую туда пустили, наверно, по блату. А может, Нина использовала мою фишку — назвалась будущей со-родительницей ребенка.
При виде меня Нина улыбается судорожно-вежливо: едва заметно поднимает уголки губ, не улыбаясь глазами. Должно быть, таким образом благодарит за то, что я сделала для ее подруги. Смотри-ка, вполне способна ради возвышенных чувств на время забыть собственную бабскую обиду. А может, выместила все в достаточной мере на нем, выпустила пар. Думает, может, не связываться, ведь все равно не вернусь к нему больше и не дам себя трахнуть. Правильно думает.
Заставляю себя улыбнуться в ответ. Приходится призвать на помощь что-нибудь смешное. Представляю, как она молотит Рика по мордам сумочкой, обзывает свиньей, постепенно переходя на визг, подробно перечисляет по очереди все, что он со мной делал, и при этом плачет навзрыд. Улыбка появляется моментально, превращается в гримасу, и мне приходится даже поплотнее сжать губы.
Даю ей выйти, себе — войти и меня встречает Симон. Вижу, как с его лица сходит вымученная вежливая улыбка от прощания с Ниной и выглядит он теперь перенапряженно-устало и озабоченно. Судя по всему, дела у Каро неважно. Но меня он видеть рад, кажется.
Вспоминаю эпопею с ее схватками и цирк «Шарите» и вместо приветствия грозно наезжаю:
— Так, а теперь скажи мне, пожалуйста, на хрена вам нужна была вся эта беременная хрень? Ведь как это безответственно! Такой риск… Кругом и так уже чума чумная… А ей каково? Главные мучения только предстоят! Только честно: с ребенком — это кто придумал?
— Обоюдно решили, — Симон почему-то радуется моему вопросу.
— «Обоюдно»! Знаю я эти твои «обоюдно» — таблеточку ей закинул, она и — брык. И обоюдно. Ух-х, осеменитель…
Симон и подавно уже смеется, и окончательно приходит в хорошее настроение.
Угрюмый вид врача кого угодно способен привести в отчаяние, но если врач весел и доволен, тоже невольно начинаешь верить, что все будет хорошо.
Говорю поэтому несколько мягче:
— Я в полной уверенности была, что ты рулишь ситуацией. Что вся ее беременность у тебя под контролем, под наблюдением. Откуда взялись эти преждевременные схватки? Это ж как можно было не предвидеть?!
— Эндометриоз только выявили — и намека не было. Гинеколог уверял, что все идет отлично.
— «Гинеколог»! Хочешь знать, что я думаю про таких гинекологов…
В общем, чувствую, что он, конечно, переживает, ведь это его любимая и опекаемая жена и долгожданный ребенок, но и что они, все они, скорее всего, справятся.
— Ты скажи-ка мне лучше, — говорит Симон, — что это было, а? В скорой? Насколько я понимаю, не в первый раз.
Тут уже смеюсь я:
— Я разбудила твое профессиональное любопытство?
— Кати, пожалуйста, не иронизируй. Все, может быть, серьезнее, чем ты думаешь. Ты когда-нибудь обращалась к моим коллегам? Я так понимаю, нет. Для начала тебя обследовать надо. Если выяснится, что у тебя «диссоциативное», этому можно — и нужно будет — помочь.
Уверена, он только этого и хочет — помочь. Но его мягкие запугивания действуют на меня отталкивающе — я представляю, как в один момент превращаюсь в пациентку, причем не в «пациентку» Каро, а в его пациентку, в реально больного человека, безвольного, зависимого, слабого. Представляю — и выпаливаю:
— И меня хочешь посадить на твои «счастливые таблеточки»?
— Кати! — Симон расстроен и кажется, немного рассержен. — Не ожидал от тебя такого отношения. Ты должна понять, что мне не до этого совсем. К тому же, обследование может показать и, что бояться нечего.
Чувствую, от новой встречи у него на диванчике мне теперь по-любому не отвертеться.
Говорю ему:
— Симон, это ты у нас спец. Но если хочешь услышать мое непрофессиональное мнение, то, по-моему, либо я начинаю принимать твои таблеточки, либо просто резко перестаю из-за чего-либо переживать. Вообще. Иначе рискую в один прекрасный день проснуться не в своей постели и не помнить, как там оказалась.
* * *
Усилиями врачей-специалистов по сохранению Каро рожает только через месяц. Из-за обнаружившегося эндометриоза роды сулят выдаться на редкость тяжелыми, и Симон принимает решение достать сына путем запланированного кесарева.
Малыша называют Яроном Вито. Второе имя дают зачем-то в честь Витторио Эммануэле Второго, короля Италии. В Милане его именем «освящен» центральный шопинг-молл, и не только он один. К чему оно малышу — непонятно. Впрочем, новорожденный король Ярон еще очень слабенький, да и у Каро дела после кесарева неважно. Вот ни у кого и нет желания заморачиваться над такой мелочью, насколько странно или не странно звучит имя у ребенка. Они с головой уходят в обследования и лечение и сына, и матери, словом, в разрешение новых трудностей.
Они — это не я. Я помогаю, как могу, всячески сопереживаю и вообще, принимаю посильное участие, но чувствую, что сейчас они вступили в семейную жизнь, с которой должны и хотят справляться сами.
Кстати, нам все же удалось отметить их микро-веддинг — «до», как они хотели. Получилось это в задержавшееся-таки бабье лето в теплом и солнечном Тиргартене в один из «не лежачих» дней Каро. Измученная невеста и измотанный жених выглядели так трогательно, что само торжество на их фоне смотрелось несколько бледно.
Обещанный «со-продюсер», должно быть, сраженный вспышкой бордерлайна, не явился-таки на свадьбу. Вместо него меня — на этот раз по-человечески — познакомили с Ильей Арсеньевым, молодым — моложе меня — симпатичным врачом-гинекологом.
Илья помнит меня по фульминантному выступлению в Шарите и оказывается не только симпатичным, но и интересным парнем, умным, резвым и абсолютно не робким.
И вот из-за неявки свидетеля у нас заминка, а Каро, которую этот бабье-летний теплый день наградил мигренью, на грани истерики. Поэтому Илья и не думает возражать, когда я прошу его быть свидетелем. Он абсолютно не обижается, что невеста в силу своей слабовменяемости не удосуживается поблагодарить его за столь спонтанно оказанную поддержку.
— К капризам жены вы, наверняка, привыкли, — замечаю я.
— Давай на «ты»? — предлагает Илья. — Только чур — не звать меня Илюхой. И —
