Джулия Лонг - Греховная невинность
– Разумеется, – тихо произнесла она. – Неужели я бы позволила им голодать?
Их взгляды встретились. И Адам вдруг понял, откуда в ней эта уязвимость, скрывающаяся за маской светскости. Ева тревожилась о своих близких. А когда мы кого-то любим, мы уязвимы.
– Конечно, нет, – мягко согласился он.
Ева снова склонилась над ребенком, на ее лице отразились затаенная тоска и боль. Завороженный Адам не мог отвести от нее глаз. Он чувствовал себя словно цветок, расправляющий лепестки в лучах солнца. Ему еще о многом хотелось спросить ее, все новые и новые вопросы вертелись у него на языке. Но Ева явно не желала продолжать этот разговор, в ее позе сквозило отчуждение.
Адам решился наконец взглянуть на младенца. В захламленной комнате, полной детей, тот казался пугающе маленьким и хрупким. Беззащитным. Адам слишком хорошо знал, как опасен этот мир для новорожденного. Ребенок приоткрыл глазки и посмотрел на пастора, с сонным изумлением хмуря крохотный лобик. Подобное выражение Адам не раз замечал на лицах своих прихожан во время воскресной проповеди.
Он вдруг увидел, что миссис О’Флаэрти поднялась с кресла и стоит рядом, улыбаясь малышу.
– Ну же, возьмите его, преподобный Силвейн, – проговорила она.
Адам окаменел.
Ева удивленно приподняла брови.
– Давайте же, – с мягкой настойчивостью повторила Мэри.
Адам сделал глубокий вдох и коротко кивнул, словно раненый, которому хирург должен наложить швы.
Графиня бережно передала ему теплый шевелящийся сверток.
Адам затаил дыхание, будто пытаясь замедлить бег времени, и вгляделся в крошечное личико младенца. О, если бы одно отчаянное желание защитить это беспомощное создание могло оградить его от бед! Адам вознес безмолвную молитву, прижимая к себе теплое тельце.
Он чувствовал, что Ева смотрит на него. Ему представилось, как она озадаченно морщит лоб, словно ребенок у него на руках.
Силвейн протяжно вздохнул и осторожно вручил младенца матери.
– Чудесный малыш, миссис О’Флаэрти. Спасибо. Примите мои поздравления, – негромко произнес он. – Надеюсь, скоро мы увидимся на крещении.
Повернувшись, Адам направился к двери, обходя поглощенных уборкой детей.
Ева проводила его недоуменным взглядом.
– Мужчины бывают такими смешными, – она тихонько рассмеялась. – Пугаются крохотных прелестных детишек.
– О, не думаю, что дело в этом, леди Уэррен. – Мэри взяла младенца поудобнее, ребенок постарше сделал несколько шагов, забавно переваливаясь на крепких ножках, и уцепился за юбку Евы. – Едва ли пастор испугался малыша. В прошлом году я потеряла ребенка примерно этого же возраста. Он родился слабеньким, я знала, что малютка скоро покинет этот мир. Мой сыночек умер на руках у священника, во время соборования. Преподобный Силвейн принял его последний вздох.
У Евы прервалось дыхание. Она вспомнила, как мучительно исказилось лицо пастора, когда тот смотрел на младенца… Казалось, он бросает вызов самому Злу, защищая ребенка от костлявых пальцев смерти.
Еву охватил стыд, кровь бросилась в лицо и обожгла щеки. «Это моя паства, леди Булман. Я забочусь об этих людях», – вспомнились ей слова преподобного. Решительный и твердый, внимательный и чуткий к бедам людей, он без колебаний пожертвовал бы всем ради тех, кого любил.
Совсем как… сама Ева.
Всего лишь священник. Так она когда-то отозвалась о Силвейне, причислив его к разряду мужчин легко предсказуемых, управляемых и послушных – о, она обстоятельно изучила эту породу! Однако Ева никогда не задумывалась, что означает слово «священник». И почему для него так важно умение владеть собой. Возможно, он лишь пытается обуздать обуревающие его чувства, чтобы день за днем исполнять свой долг, помогая нуждающимся, никому не отказывая в милосердии и сострадании.
И снова Ева почувствовала себя беспомощным ребенком, растерянным и смущенным.
Как соблазнительно легко было представить преподобного Силвейна отцом.
– О, Мэри… – Ее голос надломился. – Мне так жаль. Я знаю, каково это… в юности мне доводилось терять братьев и сестер.
Детям нелегко выжить в этом жестоком мире, особенно когда они появляются на свет в бедных домах вроде лачуги О’Флаэрти. Такова жизнь, и этого не изменить.
Миссис О’Флаэрти печально кивнула.
– Я рада, что нашим пастором стал преподобный Силвейн. Он недавно переехал в Пеннироял-Грин и только начал свое служение в приходе, но я никогда прежде не встречала такого доброго, душевного человека. Он поддерживал и утешал всех нас в самые черные дни. Каким-то чудесным образом ему всегда удается сделать жизнь легче. Но смерть ребенка – великое горе, она глубоко потрясла и его. Я хотела, чтобы преподобный взял на руки моего малыша. Чтобы прикосновение к новой жизни помогло ему пережить боль утраты. Надежда всегда живет в нас, правда?
Даже среди хаоса разрушения и страха встречаются мудрость и великодушие. Ева почувствовала, как от волнения сжалось горло.
– Да, – тихо выдохнула она.
– Счастье, что у нас такой пастор, – сказала Мэри, нежно улыбаясь младенцу.
Адам быстрыми шагами пересек двор, распугав кур, и вышел за ограду, где возле ландо стояла миссис Снит с двумя юными дурехами.
– Думаю, опасность миновала. Вы можете беспрепятственно попасть в дом. Там хватит работы для каждого из нас. Это займет какое-то время.
– Леди Уэррен жива, преподобный? – спросила миссис Снит так печально и уныло, будто готовилась присутствовать на соборовании.
Адам сделал скорбное лицо и для пущего эффекта выдержал драматическую паузу (возможно, сказалось влияние леди Булман).
– Миссис Снит, я привел к вам заблудшую душу, нуждающуюся в наставлении. Помните, как вы однажды признались, что мечтаете увидеть чудо?
– Это мое самое заветное желание, преподобный. Пока я жива…
– Так идите в дом. Думаю, Господь ниспослал ответ на ваши молитвы.
Глава 12
– Выглядите так, будто вас вышвырнули из кареты, а затем вы кубарем скатились с холма в канаву, – такими словами Хенни приветствовала Еву. – Неужто эти женщины завезли вас в лес и отняли сумочку? Мне не понравилось выражение лица той толстухи.
Толстухой Хенни назвала миссис Снит. Она шутила лишь отчасти. Хенни и миссис Снит принадлежали к одной породе. Мгновенно угадав друг в друге сильного противника, они прониклись взаимным чувством боязливого уважения, сродни тому, что связывает двух воров высокой квалификации.
– Ты не поможешь мне снять это платье, Хенни? Думаешь, удастся его спасти?
Хенни оглядела хозяйку опытным взором костюмерши, которой приходилось иметь дело с разными нарядами – от непристойных, полупрозрачных сценических костюмов одалиски до роскошных вечерних туалетов, включая платье, послужившее причиной падения с балкона. Хенни всегда с особым удовольствием вспоминала тот эпизод, приписывая платью блестящий успех Евы.
