Сулейман. Я выбрал тебя (СИ) - Беж Рина

– Маш, прости, – выдыхает в макушку.

Горячая волна проносится от затылка к шее и вниз по спине, подгоняя резвые мурашки бежать быстрее. Усилием воли заставляю себя не вздрогнуть и сидеть мышкой, но мой личный кошмар не останавливается, отодвигает прядь волос и касается губами оголенного участка шеи.

Дергаюсь как от ожога, настолько остро на него реагирую.

– Уходи, – прошу, подчиняясь собственной нелогичной гордости.

Да, еще минуту назад я злилась, что он пропал, а вот пришел… и прогоняю.

– Маш, пожалуйста… – от его низкого тембра меня всю покидывает эмоционально.

– Можешь и дальше игнорировать меня в сети, – выпаливаю, подняв голову, – но хотя бы ответь, с Нюткой всё в порядке? Помощь никакая не нужна?

Говорить о ребенке не в пример легче, чем о непонятных «нас».

– Маш, я не игнорирую. Правда. С малышкой всё хорошо. Операция прошла успешно. Неделя реабилитации позади, я почти не пригодился. Двадцать девятого их обещают выписать. А пропал на время… просто я пока без телефона остался. Прости.

– Вот так просто? Пропал – извини. Нарисовался вновь – встречай меня с цветами? Спасибо, что про Нютку рассказал, а теперь уходи, – вскакиваю и киваю в сторону двери. – Я не хочу тебя…

– Я тоже по тебе скучал, – перебивает меня самоуверенный тип, обхватывает за талию и притягивает к себе.

Не успеваю возмутиться, как горячие губы накрывают мои, а сильная рука фиксирует затылок, не позволяя дернуться. Язык Сулеймана действует властно и нежно одновременно. Поглаживает губы, а следом настойчиво их раздвигает, гася любое сопротивление.

Да и нет его толком. Сопротивления этого. Не хочу воевать, сама приоткрываю рот, впускаю его, даю возможность изучить сданную практически без боя территорию, и таю. Таю, как воск.

С Султановым невозможно оставаться равнодушной, невозможно не отвечать. Мой организм будто заточен на него, отзывается моментально, и желание загорается в каждой клеточке, и дрожь пробегает вдоль позвоночника, заставляя выгнуться и прижаться еще теснее.

– Маша моя, – выдыхает хрипло, прижимая к себе обеими руками, будто стальными кольцами приковывает. А я чувствую, как его потряхивает от желания. Потому что очень уж оно отчетливо ощущается низом живота. Большое. Твердое. Настойчивое. – Давай не будем больше ругаться. Договорились?

– Я и не… – начинаю и обрываю саму себя, – давай.

Сама не хочу воевать. Устала от нервов.

– Вот и умница, – дарят мне еще один короткий поцелуй. – Тогда я домой отсыпаться, двое суток на ногах. Рубит по жесткому. А вечером решу вопрос со связью.

– А дома в Москве почему не отоспался? – поднимаю голову, проваливаясь в черный голодный взгляд.

В объятиях Сулеймана немного непривычно, но уютно. И я не спешу из них выбираться. Мне нравится. Необычно. И дрожь сотрясает, и нега по телу одновременно растекается.

– Потому что неделя без тебя была кошмарной. И это был предел, который я смог выдержать.

Очередное признание Султанова, сделанное вот так мимоходом, как факт, который он принял для себя, лучше любого комплимента. И это его «Маша моя» – убойно.

– Хорошо, только позвони мне. Я буду ждать.

Впервые прошу его сама. И понимаю, что ему это заходит. В глазах вспыхивает радость, а на губах рождается легкая улыбка, преображая лицо.

– Конечно, – склоняется и вновь касается своими губами моих.

Но сейчас не жадно, а легко, даря мимолетную ласку. И мне это нравится. Не только бешенный напор, а нежность, умение не перегибать.

– Что тут происходит? – летит недовольное со стороны входа вместе с ударом двери о стену. – Так вот почему ты меня из дома выгнала, Прохорова? Нового ебаря завела?

По голосу сразу узнаю своего бывшего и дергаюсь, чтобы обернуться.

Хочется матюгнуться, рявкнуть в ответ, чтобы закрыл поганый рот и следил за словами. Не на базаре гуляет, придурок. А лучше вообще за дверь выставить, и не только мою, а всего здания, и на вахте заодно предупредить, чтобы не пускали сюда кого не попадя.

Но Сулейман опережает.

– Так это с ним ты рассталась? – спрашивает спокойно, игнорируя пыхтящего за спиной Кравцова.

Так спокойно, что мне страшно становится. Ведь я смотрю в его глаза и вижу, как расслабленность и нежность растворяются, зато поднимают голову холодный расчет, ненависть и сосредоточенность.

– Угу, – киваю, сглотнув пересохшим горлом.

Никогда в такие переделки не попадала. Никогда не гуляла с двумя сразу. Никогда не стремилась вызвать ревность у одного, используя другого. Никогда…

– Сулик, – шепчу, боясь, что он сейчас надумает всякой ерунды, которую от Кравцова можно легко ожидать.

– Все в порядке, ты чего испугалась? – Султанов легко считывает мой нервяк и поглаживает ладонями спину. – Твой бывший, наверное, тебя не понял, – а вот сейчас Сулейман оборачивается к Вадиму и наклоняет голову вбок, отчего в шее громко щелкает. – Ничего, я повторю ему еще раз, более доходчиво, чтобы он больше не забывал.

– Чё ты там сказал? – бессмертный Кравцов складывает руки на груди, выпячивая ту колесом.

Я же мысленно качаю головой.

Ой, дурак! Ему бы идти надо, а лучше бегом бежать и не оглядываться, потому что Султанов совсем не шутит. Но бывший оказывается либо слишком недогадливым, либо чрезмерно глупым.

– Сулик, не надо, – прошу, перехватив смуглую ладонь, и заглядываю в темные омуты.

Переживаю, что он сильно устал, что не выспался, а тут еще дурной Вадичка воду мутит.

– Всё будет хорошо, Машенька, – приподнимает Султанов мою кисть и целует запястье в том месте, где совсем недавно сошли синяки. – Не переживай, ладно. Я вечером позвоню.

А затем обходит меня и вместе с Кравцовым покидает кабинет.

Глава 25

Всё будет хорошо.

Всё будет хорошо, Машенька. Верчу в голове слова Султанова, вот только без его присутствия они блекнут и теряют силу.

Будет хорошо…

Черт подери! Я не хочу, чтобы всё когда-нибудь потом было хорошо, хочу сейчас! Устала от подвешенного состояния.

Неведение убивает. Хотя, нет, раздражает. Да, так правильней. Все три с половиной оставшихся до конца рабочего времени часа сама себе напоминаю львицу, бегающую из угла в угол клетки, порыкивающую и смотрящую вдаль. Я же поглядываю на телефон, хоть и понимаю, что Султанов обещал лечь спать, а решить вопрос по мобильному позже.

В 17.55 звучно выдыхаю и сворачиваю еще с утра открытое окно на мониторе. Выключаю системник и иду одеваться. Говорят, родные стены лечат, вот и проверю на практике. Пойду домой и попробую переключиться на что-то иное. Да хоть той же уборкой займусь. Всё отвлекусь.

Ровно в 18.00 сбегаю с крыльца здания и прямой наводкой лечу в квартиру, но у самого подъезда вспоминаю, что дома нет хлеба, и разворачиваю ноги в сторону продуктового. Не хочу сегодня готовить, сделаю горячие бутерброды, и красота. Значит, тостовый хлеб куплю обязательно.

В магазине очередь, но небольшая. И эта задержка будто приводит мысли в порядок. Впереди меня бабулька и мальчишка-школьник с пачкой чипсов, я третья. Старушка суетливо, слегка непослушными руками выкладывает на ленту четыре пачки корма для кошек, пакет молока и половинку хлеба. Не знаю, почему концентрируюсь на ее продуктах. Скорее, от нечего делать или потому что мысленно ее подгоняю.

– Сто девяносто два рубля. Наша карта есть? – кидает, не глядя, ушатанная за день кассирша.

– Нет, милая, – бабулька шарит по карманам и отрицательно качает головой, – вот деньги протягивает морщинистую ладонь со слегка скомканными купюрами и монетами.

– Мне так неудобно, кладите на подставку, – фыркает работница торговли.

– Конечно, – бабушка теряется, но выполняет.

Даже бумажную деньгу пытается расправить.

– У вас тут не хватает. Еще тридцать рублей надо, – недовольство от задержки очереди прорывается в звонком голосе кассирши.

– Ой, а больше нету.

– Значит, что-то оставляйте. Я сейчас старшего кассира позову, будем отменять позицию, – ворчит продавщица и поглядывает на очередь, – вон какую толпу собрали, а люди с работы уставшие. Зачем было столько кошечьей еды набирать?