Вернувший к свету - Наталия Романова
– Здесь след от слепой раны, – услышала я за спиной.
– Да, – кивнула я. – Там осколок остался, при первой операции решили не трогать, опасно, а он через несколько дней сдвинулся…
– Алексей говорил. Задала ты жару врачам, Любовь Петровна Барханова. Три консилиума за сутки – не шуточки. Лёша тогда пару суток не спал точно, а может и больше. Урывками, по полчаса-часу, и то на диване в ординаторской.
– Он не рассказывал…
– А зачем рассказывать, если результат налицо – твоя жизнь. Знаешь что, ты только Лёшке не говори, зазнается, у него действительно волшебные руки. Лучше бы никто не сшил.
– Лучше бы этих шрамов не было вообще, – буркнула я про себя, но Виктор меня услышал и отреагировал:
– Почему это? Мы, хирурги, смотрим на шрамы, как на историю жизни человека. Понимаешь? Это не просто шрамы, которые тебя якобы уродуют, – я попыталась возразить, уж слишком в лоб было сказано, но не успела. – Я не первый год на свете живу, что-то знаю и вижу. Твои шрамы – это история о том, как ты спасла своего сына. Понимаешь? Возможно, это была случайность, возможно, чудо или твой бессознательный выбор, но шрамы – свидетельство тому. Я долгое время работал в онкологии, видел, как уходили совсем молодые люди, иногда дети. Поверь, есть тысячи родителей, которые, не раздумывая, получили бы такие шрамы или вовсе умерли ради своих детей, но жизнь не дала им такого шанса. Тебе же дала – это огромная удача. А ещё свидетельство, что тебя оперировал лучший хирург, – легко добавил Виктор, подмигнув с широкой улыбкой.
В это время подошли Лёша с Милой, последняя цокотала зубами, рьяно доказывая, что вовсе не замёрзла, готова проплавать ещё час, а лучше миллион лет.
– О чём болтаете? – поинтересовался он.
– Рассказываю о янтаре, предлагаю на обратном пути пройтись по магазинам.
– О, да. Быть в Калининграде и не разжиться солнечным камнем – преступление, – засмеялся Лёша.
– Я тоже хочу солнечный камень! – заявила Мила.
– Конечно, – улыбнулся Лёша.
Через десять минут я пошла в море с Лёшей. Скинула парео и пошла. И знаете, никто не смотрел на меня, а если и разглядывал, то я этого не замечала. Я шла босиком по тёплому песку за руку с самым потрясающим мужчиной в мире. В нос ударял непередаваемый запах моря, совершенно новый для меня, незнакомый и удивительный. Тело окутывал тёплый бриз, плечи припекало солнце. Я была жива, здорова, впереди меня ждала целая жизнь, а самое главное – мой сын был жив и невредим! А шрамы? Шрамы всего лишь история моей жизни, такой, какая выпала. Такой, какую я собиралась построить сама. Своими силами, знаниями, умениями, любовью.
Второе событие случилось вечером, после семейного, уютного вечера. Мы вдвоём отправились на прогулку по пряничному городку – почему-то именно такой эпитет крутился в голове. Снова прогуливались по набережной, смотрели на отблеск фонарей в тёмном, немного пугающем море, на яркие, невысокие домики. Любовались луной, которая выплыла из-за единственной тучи и освещала наш путь.
Именно тогда Лёша сделал мне романтичное, как в кино, предложение. Он встал на одно колено при свете луны и протянул кольцо с солнечным камнем. Позже он признался, что у него было припасено другое, более классическое, но видя мою реакцию на окружающую меня красоту, насколько я была очарована городом и всем, что видела в нём, он решил, что янтарь будет выглядеть символичней. Я честно сказала, что пока не готова ответить согласием, но и отказываться у меня желания не было. Просто хотела ухватиться за счастливый миг и держать его крепко-крепко, не отпускать никогда в жизни.
– Вернёмся к этому вопросу через год, – с мягкой улыбкой ответил Лёша.
– Если ты всё так же будешь хотеть жениться на мне, – засмеялась я, на удивление самой себе легко и беззаботно.
Малознакомое чувство щекотало солнечное сплетение, куталось в мурашках, которые разбегались по всему телу на тонких, тёплых лапках, а после устраивались довольной, мурчащей кошкой внизу живота.
– Захочу, – уверенно ответил он.
– Поживём год вместе, посмотрим, – улыбнулась я.
– Почему ты думаешь, что я не смотрел раньше? – задал он вопрос. – Меня потянуло к тебе сразу, со страшной силой, но это не значит, что я не смотрел, какой ты человек, не приглядывался, какая мама, как относишься к детям, людям, животным. Какая хозяйка, в конце концов.
– Ты купился на блины, – глупо засияла я.
– Вообще-то, сначала на задницу, – прыснул Лёша.
И мы продолжили прогулку, крепко сцепив руки замком. Время от времени я поглядывала на кольцо и не верила своим глазам. Синий янтарь настолько меня поразил, что на следующий день Лёша купил мне серьги в комплект.
К осени мы окончательно съехались. Я забрала все свои вещи и вернула хозяйке ключи от квартиры. Стало неудобно добираться на работу, но это незначительное неудобство с лихвой покрывала моя новая жизнь с радостями, приятными волнениями, проблемами, бесконечной спешкой, детской ревностью, моей время от времени вспыхивающей неуверенностью и сладкими воскресными утрами, когда никуда не нужно спешить. Дети отсыпались после активной недели, а у нас с Лёшей выпадала возможность неспешно любить друг друга.
Благостным прошедший год назвать нельзя. Трудности поджидали буквально на каждом шагу. Удалось перевести Кирилла в садик Милы, поначалу в её, разновозрастную группу, в которой сынишке категорически не понравилось.
Он капризничал, устраивал истерики, сидел, насупившись, целый день. Мила не собиралась помогать адаптироваться Кириллу. Группу она считала своей территорией, с трудом смирившись с тем, что в их с папой доме поселилась чужая тётя с ребёнком, потому не собиралась сдавать позиции в садике. В итоге Кирилла перевели в группу по возрасту, и всё постепенно стало налаживаться. Мила сменила гнев на милость, и когда мы приходили их забирать, она довольно щебетала с Кириллом и щедро делилась игрушками.
Мила по-прежнему не уставала подчёркивать, что я собираюсь вероломно жениться на её папе, вот только ничегошеньки у меня не выйдет – у них уже есть мама. В сознании пятилетней девочки «жениться» значило зайти в церковь в белом красивом-прекрасивом платье, где у алтаря невесту ждал жених с шаферами и подружки невесты.
То, что мы жили под одной крышей и ночевали с её папой в одной кровати, не значило ровным счётом ничего. Впрочем, в рассуждениях малышки имелось зерно истины – с точки зрения закона.
Помимо совместных праздников, походов выходного дня в зоопарк, парт аттракционов или игровой центр, ежедневной борьбы со вспыхивающей, как лесные пожары, детской конкуренцией, ревностью, ссорами и драками, мы пережили ветрянку. В садике объявили карантин, не успели мы обдумать план действий, как наша неугомонная парочка покрылась характерной сыпью и выдала температуру.
Кирилл переносил ветрянку легко. Температура не поднималась выше тридцати восьми с половиной. Небольшая вялость, слабость, зуд – вот и всё. Миле досталось намного сильнее. Несколько ночей я не смыкала глаз, при этом мне приходилось ходить из угла комнаты в угол, покачивая Милу, а ведь она была крепенькой пятилетней девочкой, совсем не былиночкой.
Лёша пытался забрать дочку, но малышка цеплялась за меня мёртвой хваткой, начинала отчаянно плакать: «мама, мама, мамочка». Я тут же забирала Милу обратно. Неважно, как сильно я хотела спать, насколько уставала, как у меня болели руки и спина – слышать, что ребёнок плачет, зовёт маму, было невыносимо. Если мои руки хоть как-то скрашивали состояние малышки, я готова была потерпеть.
Несколько дней ветрянки прошли для меня как в аду. На помощь нам пришла Алевтина Осиповна, заявившись без приглашения. Она тут же начала наводить свои порядки, устанавливать режим сна, питания, строго следить за приёмом медикаментов. В последнем она умудрялась поставить на место даже собственного внука, который, на минуточку, был доктором медицины!
На раздражение, тем более борьбу с Алевтиной у меня не оставалось сил, я позволила ей командовать нашим парадом и вскоре обнаружила, что её система работает. Неуклонный режим дня и собранность помогали в экстренной ситуации.
Позже я внедрила некоторые постулаты Алевтины Осиповны в нашу повседневную жизнь и обнаружила, что жизнь по режиму с двумя погодками с совершенно разными интересами
