Вернувший к свету - Наталия Романова
Пожалуй, столько секса в моей жизни не было никогда. Мы не просто трахались, мы любили друг друга – ошеломительная, сногсшибательная разница между этими понятиями впервые предстала передо мной во всей красе. Раньше я попросту не понимала её, не видела. Секс – был сексом. Любовь? Любви в моей жизни не было вовсе.
Тем летом мы вырвались на несколько дней в Калининградскую область, где в городке Светлогорск жил отец Лёши со своей женой, а когда-то рос сам Лёша. Что сказать? Я влюбилась в этот небольшой, словно сошедший со страниц доброй средневековой сказки городок на берегу Балтийского моря.
Там же я поняла, откуда у Лёши увлечение глиняными домиками-подсвечниками. Мало того, что они продавались в каждой сувенирной лавочке, соблазняя туристов, сам город напоминал сувенир среди высоких, важно покачивающихся сосен. Казалось, из домиков в традиционном немецком стиле вот-вот выскочат сказочные герои – те самые гномики, которые, по мнению Милы, жили в коллекционных подсвечниках. Городок на полках московской квартиры был частью малой родины Лёши, именно потому он так дорожил им.
В те выходные произошло два знаковых для меня события. Первое: я перестала болезненно стесняться собственных шрамов. Приняла их частью себя, как светло-русые волосы, объёмную грудь, живот, который, несмотря на занятия спортом и ограничения в еде, становился плоским только после нескольких дней тотального голода.
Я не идеальна, моя внешность не безупречна. Я не стану такой, как в семнадцать, двадцать, двадцать пять лет. Не буду тонкой моделью, не превращусь в звонкую нимфетку, а если такое вдруг случится – это буду уже не я. А значит, всё хорошее, что случилось со мной, тоже исчезнет.
Помог мне в этом Виктор – отец Лёши. Они были удивительно похожи, настолько, что я растерялась в первое мгновение, когда познакомилась с ним и его женой Тамарой. Мы приземлились в аэропорту Калининграда, вышли в терминал, где нас встретили родители Лёши вместе со скачущей, как неугомонная бабочка, Милой.
– Привет, – сказал Лёша, держа одной рукой Милу, а второй обнимая меня. – Это Люба, я вам про неё рассказывал, а это – мой отец Виктор Павлович и мама Тамара Львовна.
Я уже знала, что Лёша называл мачеху «мама Тамара», так повелось лет с десяти-двенадцати, точнее он не помнил. С тех пор у него была мама – уже знакомая мне Марина Валентиновна, – и мама Тамара.
– Господи, ты ещё паспортные данные продиктуй для пущего формализма, – вскинула руки Тамара Львовна. – Тамара, – сделала она шаг вперёд, на секунду замялась, а потом порывисто обняла меня.
– Виктор, можно просто Витя, – просто сказал отец Лёши.
– Мы налегке, на электричке добрались бы. Зачем мотались? – крепко обняв отца, заметил Лёша.
– Это ты у женщин своих спрашивай, – засмеялся Виктор, кивнув на Тамару и пищащую от восторга Милу.
Погода стояла жаркая, перечёркивая все мои представления о Балтийском побережье. Никакого шквального, холодного ветра, суровых волн, высокой влажности. Сразу по приезду, не успели мы занести сумки в комнату, которую нам выделили, Мила запричитала, что хочет на пляж. Сейчас-сейчас.
Лёша посмотрел на меня вопросительно, я согласилась. Дорога заняла немного времени, в Калининграде мы заехали в ресторан, где сытно пообедали, так что ни усталости, ни голода я не чувствовала, лишь нетерпение разглядеть поближе место, куда мы приехали.
Пока автомобиль рулил по камерным улочкам, среди небольших вилл и частных домов в старинном стиле, я не отлипала от окна, не верила своим глазам. Неужели то, что я вижу, существует на самом деле? Не сон, не иллюзия, а реальный городок?..
Я быстро переоделась в закрытый купальник, надела лёгкое платье и босоножки на плоской подошве, захватила шляпу, солнечные очки и яркое парео, чтобы скрыть шрамы на спине.
Сколько бы Лёша ни говорил мне, что рубцы затянулись, многих не видно, а на те, что заметны, не стоит обращать внимания, я не так не считала. Они уродовали меня, мою некогда гладкую, красивую кожу. Даже наедине с ним я старалась прятать следы осеннего происшествия. Очень глупо, ведь к каждому шраму Лёша лично приложил руку, как и к самому факту того, что я осталась жива. Но я продолжала прятать свои шрамы, как нечто постыдное.
Из ванной комнаты выходила всегда в халате, покупала неглиже, прикрывающее спину и живот, старалась лишний раз не показываться обнажённой на глаза. Я чувствовала молчаливое раздражение Лёши от моего поведения, однако ничего с этим не делала, главное – не собиралась.
На пляж решили пойти всей семьёй, заодно показать мне достопримечательности, которые встретятся по пути. Поговорить, познакомиться поближе. Я восхищённо смотрела по сторонам, удивлялась увиденному.
Мне, родившейся в селе среди тайги, росшей в закрытой религиозной общине, после уехавшей в большой сибирский город, архитектура Светлогорска казалось настоящей диковинкой.
На пляже все быстро разоблачились. Мила каждую секунду дёргала папу, требуя сейчас же пойти в море, ей не терпелось показать, как она научилась плавать. Правда в нарукавниках и надувном круге, но никаких сомнений в том, что она плыла сама, возникать не должно.
Тамара тоже поспешила в море, заявив, что не каждый день выпадает столь хорошая погода и нужно пользоваться удачей. Виктор уселся на шезлонг, нацепив на голову кепку.
– Хорошо здесь, – довольно проговорил он. – Когда-то я каждый год ездил на юг. Свозить ребёнка на море было обязательной программой, считалось, что иначе он будет болеть целый год. А увидел побережье Балтийского моря и плюнул на все юга вместе взятые, а ребёнок, – он махнул в сторону Лёши с Милой, – и не думал болеть.
– Меня не возили на море, я тоже не болела, – поддержала я беседу.
– Когда мы познакомились с Тамарой, у неё был рак, а ей страшно хотелось на море. Какой юг при онкологии?.. Мы поехали сюда, в санаторий. Вот здесь-то я и сделал ей предложение, она ответила, что если выживет – обязательно выйдет за меня, и мы переем сюда. Как видите, переехали.
– Рак? – растерялась я.
Как любого человека меня пугало одно слово «рак», онкология в моём сознании была равна приговору. Мучительной смерти.
– Никаких сомнений, я лично ассистировал Бачинскому на её операции. Слышали, наверное, про Бачинского?
– Нет, – призналась я.
– Ну и слава богу, – кивнул Виктор. – Так вот, Бачинский тогда сказал, что у девочки шансов нет. Он на операцию согласился, потому что родителей её знал, не хотел надежды лишать. Но она выжила, говорит, благодаря мне. А я думаю – Балтийскому морю.
Я растерялась, не знала, что ответить.
– Загрузил я тебя своими воспоминаниями, – улыбнулся Виктор. – Ностальгия что-то накатывает, сердце надо проверить, – усмехнувшись, продолжил он. – Сходи лучше, искупайся.
Посмотрела на море. Лёша отошёл далеко от берега, держал за руки довольную Милу, которая отчаянно била ногами по воде, изображая неизвестный стиль плавания. Подтянула парео на плечи и осталась сидеть на месте.
Скинуть кусок яркой ткани прямо посредине людного пляжа, оголить спину, я никак не могла. Тысячи взглядов, ещё не обращённые ко мне, уже прожигали во мне дыру размером с вселенную. На физическом уровне я чувствовала ужас, страх, отвращение, которое вызовет моё уродство. Пусть мнимое, я хорошо понимала это, но сделать с собой ничего не могла.
– Можно посмотреть вашу спину, Люба? – вдруг услышала я. – Чисто профессиональный интерес. Краем глаза я видел следы работы сына, но хотел бы рассмотреть поближе.
– Прямо здесь? – опешила я.
– Почему нет? – ответил Виктор. – Живот – это, пожалуй, слишком интимно, хотя для врача не существует понятия «слишком», но спину можно и здесь посмотреть.
– Хорошо, – неуверенно кивнула я и повернулась спиной к говорящему.
Сначала я почувствовала взгляд, он ощущался настолько явно, что становилось не по себе. Потом
