Карен Роудз - Сердцу не прикажешь
– Ники, – вновь начала Элизабет. – Я ведь понимаю, ты шел сюда пешком, по морозу вовсе не за тем, чтобы вот так просто посидеть. Ты ведь хотел мне что-то сказать? Я же не умею читать мысли. Может, ты хотя бы намекнешь, в чем дело?
Ники покосился на кукол, сидевших возле стены. Элизабет затаила дыхание. Уже несколько дней она не могла избавиться от мысли, что Ники что-то известно об исчезновении Каспера. Возможно, он собирается наконец открыться ей?
Элизабет похлопала мальчика по щеке и ласково спросила:
– Это касается Каспера?
Ники поднял глаза на Элизабет. В них мелькнула отчаянная решимость. Он дважды глубоко вздохнул и открыл было рот, но не смог произнести ни слова. Беспомощно поглядев на Элизабет, Ники снова опустил глаза и отрицательно покачал головой.
Элизабет начинала терять терпение, хотя и старалась не подавать виду. Ники, несомненно, хочет ей о чем-то рассказать. Что же ему мешает? Ладно, что бы то ни было, сегодня она непременно это выяснит.
– Что за черт? – послышался из прихожей голос Квинта. Элизабет оставила открытой входную дверь, и он беспрепятственно вошел. Под мышкой Квинт держал сверток.
Элизабет, не вставая с места, обернулась. Ники вскочил на ноги и смотрел на вошедшего Квинта широко распахнутыми глазами. Он напоминал злоумышленника, пойманного с поличным при совершении преступления. У Элизабет упало сердце. Уникальная возможность разузнать что-нибудь о Каспере была упущена.
Машина мчалась по улицам испанского квартала к отелю. Рядом с Квинтом, нахохлившись, сидел Ники, явно чем-то недовольный. Да и чего ему было радоваться после трепки, которую задал Квинт?
Ники украдкой сочувственно взглянул на своего старшего друга. Квинт старался не показать виду, но мальчик чувствовал, какой ураган бушует у него внутри. Ведь Ники испортил ему вечер. Знай мальчик об их сегодняшнем свидании, он, конечно, воздержался бы от своего похода.
Ники искусал все губы, стараясь не разрыдаться. Реветь нельзя, ведь он уже взрослый. А не то Квинт будет думать, что он еще малыш и с ним не стоит иметь дел, а это и вправду ужасно. Ники смутно помнил отца. Ему нравилось думать, что отец был таким же, как Квинт. Большим, умным, справедливым. А еще спортсменом. Он очень любил и Квинта, и Элизабет. Он хотел, чтобы они тоже любили его. И чтобы Байрон Томпсон его любил, Ники тоже хотел. Но почему-то у него это не получалось. Поэтому Ники чувствовал себя так гадко.
Колеса машины шуршали по мостовой. Они пересекли бульвар Вард. Ники горестно вздохнул и откинулся на спинку кресла. Он чуть было не поведал Элизабет о своей тайне. Надо было рассказать все им обоим. Но Ники не мог заставить себя сделать это.
Никому во всем свете он не мог рассказать об этом. Ники был в отчаянии. Тайна представлялась мальчику огромным чудовищем, которое вцепилось в Ники мертвой хваткой и не отпускает, становясь с каждым днем все огромнее и отвратительнее.
Машина подъехала к отелю. К дверям вышел швейцар, облаченный в ливрею из тяжелого сукна с золотыми галунами. Квинт подозвал его, не выключая двигателя и кондиционера. Сквозь двойное стекло парадного входа Квинт отчетливо видел Надин Элледж, нервно расхаживавшую по ярко освещенному вестибюлю.
– Тетя твоя места себе не находит, путешественник! Не следовало бы так волновать ее, – заметил Квинт, дотрагиваясь до руки мальчика.
С того момента как возвратившись из магазина Квинт нашел Ники сидящим на диване, мальчик не произнес ни слова.
Ники кивнул, не глядя в сторону вестибюля. Он сидел, крепко сцепив руки и втянув голову в плечи. Казалось, он готов провести так всю ночь. «Ну уж нет», – подумал Квинт. Он вовсе не собирался позволить юному сопернику окончательно испортить себе вечер.
Губы мальчика подергивались. Квинту показалось, что он заметил странный отблеск в его глазах. Батюшки, да ведь он плачет!
– Ну, не надо, – попытался успокоить мальчика Квинт. Он протянул руку и стал массировать плечи Ники. Он сам обычно поступал так, если чувствовал перенапряжение. Одиночество и горе мальчика больно резанули Квинта по сердцу, словно перед ним сидел его собственный сын.
«Одиночество – страшная штука», – подумал Квинт и замер, пораженный этой мыслью. С ученической поры, когда он столкнулся с предательством человека, которому безгранично доверял, Квинт исповедовал совсем иные взгляды. По роду своей деятельности он вынужден был выступать в различных амплуа, но независимо от всего он с религиозной истовостью всегда отстаивал свое право на независимость. Какая горькая ирония! Возведенные собственными руками стены, охранявшие его мирок, выглядели теперь как цитадель несчастий. В том, что у него возникло это ощущение, не последнюю роль сыграла небезызвестная Элизабет Мейсон.
– А там здорово штормит, Ник. – Квинт кивнул в сторону вестибюля, где металась Надин. – Хочешь, пойду с тобой. Может, мне удастся как-нибудь утихомирить бурю.
– Нет, – замотал головой Ники и моментально ухватился за ручку двери. – Все в порядке. Я не боюсь. Тетя всегда была по-настоящему добра. Даже когда я плохо себя вел и огорчал маму. Только она… она все время следит за мной последние дни.
Предложение поговорить с тетей Надин заставило Ника вскочить с места. Но особенно насторожило Квинта то, что Ники неожиданно превратился в яростного защитника своей тетушки. Получалось, отношения между теткой и племянником далеки от того представления, которое вынес Квинт, общаясь с самой Надин.
– А как ты думаешь, Ники, – начал Квинт, внимательно глядя на мальчика. – Почему она это делает?
По щеке Ники сползла предательская слеза. Мальчик хотел отвернуться, чтобы Квинт не заметил, что он плачет. Квинт поборол нерешительность и, взяв мальчика за плечи, ласково, но властно привлек его к себе.
– Ник, ты помнишь? – спросил Квинт. – Я говорил тебе, что не надо стыдиться страха. – Квинт дождался, пока мальчик кивнет. – И слез мужчине тоже не надо стыдиться. За мной тоже водится такой грех.
– За вами? – Ники удивленно поднял глаза.
– Конечно. На мелодрамах в кино я рыдаю, как баба. А еще, когда я был, как ты, мальчишкой, со мной училась одна маленькая рыжая девчонка. Она всегда обставляла меня в игре с йо-йо.
– И вы плакали из-за того, что уступали ей?
– Нет. Я плакал из-за того, что она переехала в другой город.
Квинт смахнул слезу со щеки Ники, но за ней покатилась другая. «Кажется, переборщил», – подумал Квинт. Он снова прижал Ники к себе, замер на мгновение и отпустил мальчика. Когда он вновь посмотрел на Ники, то увидел, что тот улыбался сквозь слезы. Все бы ничего, да только у самого Квинта тоже в горле стоял ком.
