Кофе по-ирландски - Алла Полански
Вечеринка набирала обороты, а думать было невозможно ни о чём другом, как о своём растущем желании принадлежать ему. Принадлежать полностью, целиком, без малейшего остатка. Я смотрела на него, и абсолютно всё в нём меня завораживало: лицо, губы, плечи… Никогда прежде не понимала полностью значение слова «вожделеть», так вот именно сегодня я прочувствовала это каждой клеточкой тела.
Мы сидели за столом, а мне так хотелось, чтобы он обнял меня, прижал к себе, так хотелось почувствовать себя ограждённой от всего дурного, от всего того, что мне мешало жить. Но он не спешил, он как будто испытывал меня, и тогда я решила идти ва-банк…
Терпеливо дождалась, когда люди начали расходиться по домам, а Макс предложил довезти нас до дома.
Мы сели в старенькую, видавшие виды праворукую «Хонду» и помчались так, что, казалось, мотор уже готов взмолиться о пощаде.
Я посмотрела Паше в глаза и поняла – идти ва-банк и не нужно.
В одну и ту же секунду мы потянулись друг к другу и сплелись, словно веточки во время сильного ветра. Его тепло, его сила и, одновременно с этим, смеющиеся глаза с искорками задора заставили сдать на милость победителю все последние редуты линии защиты. Я словно с ума сошла, все стёрлось из бытия. Всё, кроме его губ, глаз, рук… Макс, его старенькая, но всё ещё резвая машина… Скорость, которую я всегда так боялась… Всё ушло. Проглочено лишь одним желанием.
Поцелуи мучили, объятий казалось катастрофически мало для того, чтобы утолить моё желание, и я, как страждущий от жажды, не могла удовлетвориться лишь стаканом холодной воды: мне требовалось погрузиться в неё с головой, насладиться тем, что я в ней, а она – во мне.
Наконец не смогла больше сдерживать своё тело, села к Паше на колени и торопливо стала стягивать с него одежду. Он, как будто до последнего не веря, что я могу решиться на подобное безумство, обездвижено сидел, а потом и самому себе позволил пойти на это.
Визг тормозов, «Хонда» виртуозно паркуется где-то во дворах, Макс пулей вылетает из машины.
Мы одни… а где именно – уже не важно…
Я никогда не встречала таких мужчин. Каждое его движение знакомило меня с новой краской в неземной палитре чувств, и всё то, что я испытывала раньше, казалось лишь бледными оттенками этих новых, неведомых прежде цветов.
Мы долго не могли сказать друг другу ни слова. Фразы заменяли поцелуи, и это было выше любых, самых красивых слов самого красивого языка.
***
2 АПРЕЛЯ
Впервые в жизни я проснулась позже одиннадцати и совершенно не хотела вставать. Мне даже не нужен был кофе, и а сигареты почти что забыты. Душу разрывало два совершенно противоположных чувства: счастье и страх. Счастье – от бесстыдных воспоминаний. Страх – от того, что моё вчерашнее безумство, возможно, будет расценено, как легкомыслие. Это ещё если очень мягко сказать. А если не очень мягко… то я сильно рисковала больше никогда не увидеть Пашу.
Лежу под одеялом, и чем больше об этом думаю, тем больше дрожу уже даже не от страха, а от дикого ужаса.
Боже! Ну зачем я так? Ну почему дала волю чувствам? Почему именно вчера? Макс… бедный Макс… Такой стресс ему устроили… Наверняка будет теперь Пашу отговаривать со мной какие-то отношения строить…
И вообще – почему он не звонит? А может, и не позвонит больше? Может, стёр прямо вчера ночью мой номер из контактов? Что же я наделала-то… Нет, сама не буду звонить… ни за что не буду. Умру, а звонить сама не стану. Ну куда это годится, если ещё после всего этого сама и позвоню? Буду ждать…
Всё-таки заставила себя встать, позавтракать и даже прибрать в картире. Потом долго ходила, а точнее даже не ходила – металась по комнате совершенно без какой-либо цели. Потом Бог сжалился надо мной и сделал так, чтобы именно сегодня и именно в момент, когда я была уже совсем близка к тому, чтобы всё-таки позвонить Паше самой, мне позвонил сын. Данька плакал и в двадцать пятый раз попросил всё-таки завести дома кошку.
До этого он уже не раз говорил об этом, но мне удавалось ловко съезжать с темы. Кошек я терпеть не могу, а собаку Данька почему-то не хочет, так что этот день его детской мечте суждено было осуществиться. Он позвонил в правильное время, и я была готова заняться чем угодно, лишь бы выкинуть из головы раздирающие душу и сердце мысли.
Быстро оделась, забрала у мамы Данилу, и мы направились на «Птичий рынок». Долго бродили, рассматривая зверушек, но ещё в самом начале рынка Данька заприметил одного подрощенного чёрного котёнка. Он спал в аквариуме со своими братьями и сёстрами. Судя по табличке, все эти милые кошечки были русскими голубыми, а на мой вопрос «Почему все голубые, а этот чёрный», мне дали просто потрясающий ответ: «В любом стаде есть своя паршивая овца».
Несмотря на все мои увещевания, «паршивая овца» нашла своего хозяина.
Накупили разного корма, лотков, игрушек и направились показывать «овце» её новый дом. На удивление, котёнок ничуть не смутился сменой обстановки, обновил когтями диван, сделал лужицу в коридоре и мирно улёгся спать в «домике». На этом Данька успокоился, и мы пошли гулять.
С трудом простояла с сыном на детской площадке пару часов, пока он делил поровну между горкой, качелями и песочницей свою неуёмную энергию, а потом позвонила мама и позвала нас к ней на ужин. Я с радостью согласилась – сил готовить самой просто не было.
Съев всё до последней крошки, Данька ушёл в комнату смотреть мультфильмы, но вскоре затих, заснув прямо перед телевизором.
Домой я ушла одна. Десять минут пешим ходом сократились до трёх – тоска в сердце стала настолько физически ощущаемой, что ноги сами перешли на бег. Вся надежда была только на то, что дома можно будет выплакать свою беду в чёрную шкурку «русской голубой».
Но я ещё и представить себе не могла, что желание выплакаться будет исполнено даже с избытком. Открыв дверь и не включая свет, рванула на кухню, к домику «овцы», пошарила там рукой – пусто. Включила свет, осмотрела все углы, заглянула под диван, стол и вообще подо всё, где мог бы спрятаться маленький котёнок, однако его нигде не было!
Началась паника. Дверь на лоджию закрыта. Но окно… Боже!
