Семья для чемпиона - Алекс Коваль
– Гордей – это отдельная тема. Но я-то сейчас здесь, с тобой, и переживаю за тебя!
– Я сам разберусь, как мне надо жить. С кем, где и когда. Благо до тридцати семи лет протянул. Не спился, не сторчался и не присел. В отличие от твоего в жопу зацелованного младшенького, которому грозит реальный, мать его, срок.
– Разбирайся, ради всего святого, но штампы-то зачем? Двадцать первый век! Встречались бы для здоровья. Секс, свидания, ни к чему не обязывающий флирт.
Забавно. Я даже улыбаюсь:
– И до каких пор, интересно?
– Пока ты бы не встретил нормальную девушку без, мягко сказать, обременений! А теперь что? Связал себя узами брака с той, которая уже не факт, что тебе родит!
– Ты вообще себя сейчас слышишь?
– Прекрасно слышу.
– Мама, Аве не пятьдесят, а всего тридцать. И хватит ровнять ее с землей. И да, Дима не обременение. Он золотой парень. Охеренно перспективный и умный пацан. Поверь, однажды вы еще будете им гордиться больше, чем мной и Гордеем. А пока чтобы больше я такого не слышал от тебя ни в его адрес, ни в адрес Авы. Ясно?
– Я ничего не говорю, может, он и прекрасный сын. Но ему тринадцать! Это взрослый парень, который должен быть не твоей заботой, Ярослав, а его папаши! Где он? Кто он? Умные девчонки не беременеют в девятнадцать лет. И уж тем более не остаются одни с такой проблемой!
Знала бы, кто он и где он, челюсть бы с пола поднимала.
Нет, реально, поверить не могу, что вот такое дерьмо я сейчас слышу от родной матери! От человека, который всю жизнь казался мне эталоном мудрости. От женщины, которая воспитала двух сыновей и подняла на ноги целую спортивную школу с десятками олимпийских чемпионов. Где ее хваленое умение держать лицо? Рассудительность и здравомыслие тоже вышли из чата? Я в ахере. Если не сказать круче – в афиге!
Поэтому, видимо, она целую неделю и молчала. После новости, что я ей сообщил, ушла в подполье. Копила злобу, яд и желчь, чтобы потом вывалить все это дерьмо на мою, сука, семью. Мама-мама. Не ожидал. И от того сейчас пипец как больно и обидно. За себя, за Птичку и за Димку, который в тринадцать лет стал участником такого фарса.
А ведь однажды наступит момент, когда малой узнает, что эти фиктивные бабушка и дедушка ни черта не фиктивные. Что тогда? Как она в глаза внуку смотреть будет?
– Что молчишь, Ярослав?
– Слова покультурней подбираю. Запас иссяк. И смысл мне тебе что-то говорить, если ты уперлась и слышишь только себя? Я не понимаю, что это? Ревность, мам? Эгоизм?
– Забота! Я всю твою жизнь надеялась, что ты женишься по любви. Найдешь себе достойную, чистую, нежную и верную. А не расчетливую стерву. Брак – это серьезный шаг.
– Правильно. И он уже сделан. Поздно пить «Боржоми».
– Ты не нужен ей, Ярослав. Ей нужен отец для сына. А ты просто выгодная партия. Обеспеченный, статусный, видный, – загибает пальцы, – хоккеист опять же! Успешный хоккеист! Расчет на то, что ты запросто спротежируешь ее сына. Скажешь, нет?
Я запрокидываю голову. Выдыхаю. Черт! Я просто больше не хочу слышать ни слова. Все лимиты превышены. Терпение закончилось. Благосклонность иссякла. Скидка на возраст тоже. Я буду настоящим говно сыном! Но по-другому не могу. Тем более когда краем глаза замечаю движение со стороны спальни Димки и понимаю, что Ава все это слышала. Всю ту срань, что наговаривала матушка о ней, она слышала. Это пипец! Это больно бьет в грудак. Врезаясь острыми пиками в ребра. Аж наружу выворачивает! Не заслуживает она такого. Совсем не заслуживает. И в это болото ее втянул я…
Что ж, тонуть, так вместе.
– Я скажу тебе одно, мама, – поигрываю желваками. – Ты меня прости. Я очень тебя люблю, и ты это знаешь. Но. Пока ты не поменяешь свое мнение или не найдешь в себе силы смириться с тем, что у меня теперь есть жена и сын, до тех пор тебе в этом доме будут не рады. Здоровая атмосфера в семье для меня сейчас важнее, чем чёс твоих амбиций.
– Вот так, значит, я тебя воспитала?
– Ты воспитала меня мужиком, который умеет брать на себя ответственность и защищать свое любой ценой. Это я и делаю. Ава – лучшее, что случилось со мной за все мои четыре десятка лет. А Дима – сын, за которого любой папаша душу продаст. Они. Мои. Если тебя это не устраивает, что ж… это твои проблемы. Спасибо, что заглянули с отцом в гости, – открываю дверь и отступаю, – тебе пора.
Мать идет бордовыми пятнами.
Я сволочь, а не сын. Я знаю. Но что есть, то есть. Мы с Авой уже слишком далеко зашли в своей игре. Отступать поздно. А матери будет полезно, прежде чем выливать тонну помойного дерьма на кого-либо, думать и анализировать. Даже если у нас с Птичкой не любовь до гробовой доски, она и процента той ерунды, что сказала Ангелина Никандровна, не заслуживает. Я, к сожалению, за свои тридцать семь лет повидал и продажных сук, и беспринципных стерв, и алчных мразей. Ава не такая. А ее будущему настоящему супругу сказочно повезет заиметь себе в жены редкий экземпляр настоящей женщины, которая если полюбит, то до умопомрачения. Я этому счастливчику даже завидую.
– Я разочарована, Ярослав.
– А я-то как разочарован, мама.
Мать уходит, оставляя после себя в квартире флер напряжения и раздражения. Они витают в воздухе и искрят, грозя поджечь здесь остатки всего хорошего к чертям собачьим.
Я закрываю дверь и присаживаюсь на пуфик, упирая локти в колени. Растираю ладонями лицо. Закрываю глаза. Устал. Вымотался. Адски тяжелый день. Тренировка, матч, Анжела со своими угрозами, мать со своим непременно важным мнением. И все именно сегодня. Как сговорились!
Так и сижу в тишине. Без мыслей. Без настроения. Без сил. Втыкаю в ламинат, пока не слышу шаги. Вскидываю взгляд. Ава идет по коридору. Молча присаживается рядом со мной, уместившись на самый краешек пуфика. Плечом к плечу. Бедром к бедру.
Переглядываемся.
– Дерьмо день, – говорит тихо Птичка.
– Если бы мы были в этом дне поодиночке, тогда он был бы дерьмо, – обнимаю ее за плечи, упираясь затылком в стену. – А так… просто маленькая неприятность.
Ава, завозившись, удобней устраивается у меня под боком. Обнимает обеими руками за талию. Прижимается. Лбом мне в шею утыкается. Так близко, что
