Вера Колочкова - Работа над ошибками

Домой Наташа решила пойти пешком. Вернее, побрести. Потому что в таком угнетенном состоянии духа люди не ходят, а именно бредут, неся свои проблемы оковами на ногах. Над городом явно собирался дождь, и она мысленно призвала его обрушиться на ее бедную голову – давай, давай, пусть… Как говорится, до кучи. По крайней мере, можно идти под дождем и плакать, не привлекая чужого любопытного соболезнования.

Дождь и в самом деле обрушился – сразу и резко, сплошной водяной стеной. Одежда моментально намокла, модные текстильные босоножки противно заплюхали по пяткам, и она сняла их, отчаянно ступив в образовавшийся под ногами пузырчатый водяной круговорот. Ничего, забавно, только колготки жалко. Они ж особенные, летние. Эта тонкая, на ноге в жаркий день практически неощутимая и ужасно дорогая субстанция составляла, скорее, видимость колготок и была данью неизвестно кем придуманным правилам офисного приличия. Ну да и черт с ними… В данном случае легче будет усмехнуться – тут, можно сказать, жизнь рушится, а она колготки пожалела. Усмехнуться, а потом заплакать. Можно даже и в голос – за шумом дождя все равно ничего не слышно.

Однако такая водная халява длилась недолго. Дождь, как резко пошел, так же резко и прекратился, предательски предъявив благоразумно выползающему из укрытий народу ее заплаканность и жалкую мокрую босоногость. Благо что до дому осталось – рукой подать.

Дома она постаралась заманить организм в обычные плотские удовольствия – дать ему теп лую ванну, чашку горячего чая, толстый бутерброд с ветчиной, мягкое кресло, сигарету… Все это было им с благодарностью принято, и даже вопросы в голове появились достаточно здравые, требующие немедленных на них ответов. Например, вопрос первый и глобальный: что делать? А вслед за ним тянулся почему-то вопрос второй, вовсе не глобальный, а факультативный скорее, но ответа так же настоятельно требующий: с чего это ей в голову такой странноватый сюжет романа пришел? Откуда вдруг взялась, придумалась такая скороспелость в отношениях отъявленной бабы-стервы и верного жене семьянина? Что-то тут не так, в чем-то есть явный пробел, бесшабашная непродуманность какая-то…

Рассеянно затушив сигарету, она медленно поднялась из кресла, огляделась по сторонам в поисках ноутбука. Так вот он, приткнулся неприкаянно на стеллажную полку. Сейчас откроем нужный файл, посмотрим… Заглянем еще раз в подробно расписанный план сюжета…

Поджав под себя ноги и стащив с головы тюрбан полотенца, она торопливо побежала глазами по коротким емким предложениям продуманного ею плана романа, разбираясь в сокращениях, вставках, всякого рода пометках, памятных галочках и восклицательных знаках в скобочках. Потом оторвала от экрана взгляд, пожала плечами в недоумении. Нет, как ей такое могло прийти в голову, интересно? Чтобы за три дня герой влюбился, чтобы позволил себя увести из семьи, как коня из стойла… Чушь, бред собачий! А вот эти короткие строчки в плане числятся, как будущее описание Любашиных переживаний. Так, почитаем… Что это?

«… После разговора с Антоном Любаша в недоумении. Не может поверить в происходящее. Ждет, ждет каждый день. Надеется, что Антон придет хотя бы собрать вещи. Мысленно готовится к разговору. Постоянный внутренний диалог с самой собой. Воспроизвести этот диалог. Поднажать на женское отчаяние. Однажды ночью, проснувшись, она приходит к выводу, что должна просто убить ее, Анну…»

Вздрогнув, Наташа отвела взгляд от монитора, моргнула в пустое пространство. Вот так, да? Просто убить, значит. Эка ее разнесло-то, господи! А главное, никакого убийства в романе согласно задумке точно не происходит, герой в самом конце, хлебнув стервозниного Анниного характера, благополучно валится доброй Любаше в ноги, умоляя его простить великодушно. И Любаша прощает конечно же искренне и навсегда и моментально все забывает, и на фоне этой амнезии наступает полный сопливо-розовый хеппи-энд, потому как рукопись в серию «Мальвина» без хеппи-энда ни за какие художественные коврижки не возьмут…

Она снова уткнула взгляд в только что прочитанные ею строчки, хмыкнула озадаченно.

Так вот вам. Убить, значит. Очень интересно. Это ж как надо бедную женщину довести до безумия, чтобы она любовницу мужа убить захотела? Закрыв глаза и включив на полную мощность воображение, она вдруг представила, как заходит в свой кабинет, как достает из сумочки нож, как трогает сидящую к ней спиной Анну за плечо. Анна поворачивается к ней медленно, сидя на стуле, смотрит надменно и зеленоглазо, она отводит руку с ножом и…

Нет. Бред какой-то. Не получается. Она и курицу зарезать не может, не от страха, а в принципе не может, а от вида крови готова в обморок упасть не хуже какой-нибудь литературно-классической барыньки. Даже в кино, когда убийства всякие показывают, глаза сами веками прикрываются, будто внутри спасительное автоматическое реле срабатывает. Нет, не смогла бы она убить. Тут и ассоциировать нечего. Да и вообще… Зачем ей вообще это нужно – себя с собственной героиней ассоциировать? Надо просто успокоиться, надо прийти в себя, надо принять ситуацию как данность. Бабушка права – должен и ее насквозь положительный муж пройти хоть разок по скользкой дорожке измены, укрепить свой брак доброкачественным леваком. Да и она – не добрая клуша Любаша, чтобы ее можно было взять и так запросто бросить! То есть взять и объявить ей об этом по телефону, как того требует книжная героиня Анна…

Она быстро вздернула курсор в самый конец, начала читать последний, сотворенный совсем недавно и, как помнится, не без присутствия вдохновения текст. Вот. Вот он, герой, собирается с силами, чтобы звонить бедной Любаше и объявлять ей страшную весть. Вернее, не сам собирается, а холодная стерва по имени Анна такого поступка настоятельно требует. Фу, гадость какая… И текст получился фальшивый, мылкий какой-то, пошлый насквозь. И ситуация тоже фальшивая, и сюжет фальшивый. Не бывает такого в реальности. В дурном воображении бывает, а в реальности – нет. Если, конечно, заставить себя не думать о том, где и с кем ее муж проводит сейчас время…

Она с силой захлопнула перед собственным носом ноутбук, взглянула на часы. Стрелки показывали половину одиннадцатого, и она долго и удивленно на них пялилась, недоумевая, как быстро прошел для нее этот маетный промежуток времени. Даже посмотрела в окно подозрительно, будто сомневаясь в реальности поздних июньских сумерек. К счастью, сумерки были самые настоящие, вползли в открытую балконную дверь теплой озоновой влажностью, уютно расположились по углам гостиной. Действительно, днем же дождь был… Ее вдруг сильно потянуло в сон, как тянет заснуть именно в такие сумерки, наполненные влажной прохладной свежестью. Развязывая на ходу пояс купального халата, она побрела в спальню, плюхнулась на свою кровать, обняла руками подушку. Последней ее мыслью было – надо же Сашу дождаться, поговорить… Нельзя быть такой размазней, как Любаша… И тут же другая мысль, требовательная и сонная, пришла ей на смену – спи! Спи, не надо ни о чем с ним разговаривать. Как там у доброго и мудрого дяди Карнеги написано – не беспокой беспокойство, пока оно не побеспокоит тебя…