Так Бывает - Никтория Мазуровская
Он сам смотрел ей прямо в глаза, ждал, что она скажет, что сделает.
И ничего другого, кроме как броситься к нему и обнять, что есть силы, Таня не придумала. Стиснула его как сумела, прижала к себе, и тихим, срывающимся голосом шептала:
– Прости меня! Прости! Я у тебя глупая такая, очень глупая. Ты только меня прости, – отстранилась и заглянула в ошарашенные глаза, – Прости! Ты мне очень дорог, очень! И я тебя не брошу никогда, а если что опять не так… ты скажи, ладно?! Просто скажи?!
– Ма… Тань, – он прокашлялся, – Все хорошо, правда, хорошо. Ты нас всех очень испугала. Меня очень испугала.
– Больше не буду, не буду! – замотала головой и снова прижала его к себе, сил не было смотреть в глаза. Кирилл тоже в ответ стиснул ее, прижал к себе так, что косточки затрещали, но обоим было все равно.
– Мне очень хочется сказать «мама», но, если ты против… – начал он робко.
– Если ты хочешь, я не против! – ладонями обняла его лицо и заставила снова заглянуть в глаза, – Если ты считаешь, что я достойна быть матерью такого потрясающего сына, как ты, то я буду полной дурой, если откажусь. Только пойми правильно, пожалуйста то, что я тебе расскажу и после, если ты все еще будешь этого хотеть, я не буду против.
Саныч прислушивался к нашему разговору, но лишь кивнул, показывая, что тоже хочет услышать, а Олег,– вот если бы все было не так грустно она бы рассмеялась, видя, как друг застыл с занесенной рюмкой и приоткрытом ртом. Точнее, они бы все ржали как кони, но ситуация не располагала, поэтому Олег замер на несколько секунд, отставил рюмку и уставился на нее, всем своим видом демонстрируя нешуточное внимание к ее персоне.
– Никому из вас нет нужды рассказывать, в какой семья я росла, хотя, оправданием моих ошибок, как я полагала, все это служит слабо. До сегодняшнего дня я не понимала или, скорей не хотела понимать, что убегаю от одной проблемы к другой. Так было с мамой, когда она пыталась покончить с собой. Я испугалась и рванула отсюда подальше. Я не хотела брать за нее ответственность в очередной раз, хотя надо было сдать ее в психушку и самой лечь в соседнюю палату.
– Таня, что такое несешь? – Саныч было ринулся к ней, но натолкнулся на предупреждающий взгляд Олега и сел обратно.
– Я говорю вам правду, рассказываю то, что давно нужно было сделать. – глубоко вдохнула и продолжила, – Мое психическое здоровье далеко от нормы, и именно поэтому я буду посещать Леонида столько, сколько он посчитает нужным.
– Почему? Этого недостаточно для таких экстремальных мер, – Олег таки выпил наполненную рюмку и, по новой ее наполнил.
– Моему приезду сюда, моему возвращению предшествовали несколько событий. Очень долгое время мы с Димой жили счастливо и никогда не заводили речи о детях, – Кирилл, чувствуя мою напряженность, попытался было меня обнять, но я отстранилась, – Подожди, Кирилл, не надо. Так вот… В тот вечер, когда Дима мне изменил, он предложил нам завести ребенка, а я отказалась. Мы поругались, слово за слово, и он, взбешённый ушел из дома.
– Сука! – гаркнул Саныч и впечатал кулак в столешницу, – Надо было ему сразу морду бить, знал же.
– Измену его я таковой уже не считаю, и простила давно.
– Ты дура, Таня, влюбленная дура!
– Не будешь слушать, катись тогда, а нет, закрой рот и выслушай! Вы самые дорогие мне люди, не считая Маришки и Димы, она все знает, Дима тоже, остались вы, и боюсь, если сейчас не закончу, никогда больше не наберусь смелости для разговора об этом, – все трое настороженно молчали, – Мы,– ни я, ни Дима тогда не знали… но спустя две недели я пошла делать аборт. Не ему назло, не подумайте, а потому что испугалась, что угроблю этому ребенку жизнь так же, как и моя мать мне. Я сделала аборт и уехала сюда, Диме ни о чем рассказывать не стала. И, наверное, не рассказала бы никогда, если бы он не приехал сюда за мной.
– Ты ему вчера все сказала?
– Да, сказала, и его реакция на мои слова…,– снова вздохнула, облизнула пересохшие губы, – Он отреагировал так, как и должен был. Я виновата, и не отрицаю этого. Сделанного не вернуть, и не могу сказать, что я сильно жалею.
– В каком смысле: не сильно жалеешь? – вкрадчиво спросил Олег.
– Диме мне изменил, сделал мне очень больно и боюсь, если бы я родила, несмотря на все мои страхи, мы угробили бы жизни не только себе, но и ребенку. Я смогла Диму простить только тут, рядом с вами, одна. У меня было время подумать, проанализировать и решить… а будь у нас ребенок… я… я не уверена, что все было бы так.
– Вы, бабы, очень странный народ! – Олег снова выпил – Очень странный! Я тебя не осуждаю, но не думаю, что ты поступила правильно, но, что сделано, то сделано. Тебе с этим жить. Только, Таня, в следующий раз, когда решишься с мужем говорить на важные темы, предупреди, ладно? Я чуть не полысел, когда он мне позвонил и начал кричать в трубку, что ты в таком состоянии ушла непонятно куда! – он гаркнул эти слова так, что мы с Кириллом одновременно вздрогнули.
– Прости!
– «Прости», – скривился Олег, – А у меня есть другие варианты? Ты ж мне за сестру стала, нервы мотаешь уж точно, как она самая.
Я молчала, не зная, что еще ему сказать, да, и кажется больше слов каких-то от меня он и не ждал.
Кирилл недоверчиво смотрел на меня. Он был грустным и обиженным, но все равно подошел ко мне и обнял, шепнув:
– Я люблю тебя, мам!
Это его «мам» … Простое слово, сказанное тихим мальчишеским голосом,– и мир в очередной раз перевернулся с ног на голову. И боль снова обрушилась на нее, но, при этом, она смешалась с таким количеством счастья от простых слов, смешалась с эйфорией и стала практически незаметной на какие-то минуты, она просто отошла на второй план.
Кажется, у меня на глаза снова навернулись слезы и Саныч, подойдя к нам, обнял обоих, приговаривая:
– Поплачь, девонька моя, поплачь, легче станет. – и теплой, чуть шершавой ладонью он гладил меня по голове, как уже не делал никто очень
