Нежность по принуждению - Джулс Пленти
— Ладно, — протягивает он нехотя. — Минут через сорок прилечу. Повезло тебе, Руслан Максимович, что я в твоих краях. Если у девочки приход, приглядывай за ней. Свяжи, если понадобится. Хорошо зафиксированная девочка — послушная девочка, не создающая проблем.
— Давай уже побыстрее, а, — подгоняю я доктора по вызову, теряя терпение.
— Не гони коней. Скоро буду, а пока дыши глубже. Стресс вреден для здоровья и потенции, — выдает этот восточный засранец веселым тоном и скидывает звонок.
Я подхожу к бару, беру с полки бутылку «Белуги» и возвращаюсь к Насте, гипнотизирующей меня взглядом.
— Протяни руки, девочка, — приказываю я, отвинчивая крышку.
Повинуется. Вытягивает руки перед собой, повернув их ладонями вверх. Они отхлестаны стеком так сильно, что кожа кое-где рассечена. Ее последний Дом был жесток. Неоправданно жесток. Или просто она его спровоцировала?
На запястьях белесые рубцы, от вида которых меня трясет. И руки от келоидов и почти до локтей нашинкованы лезвием. Меня никогда не привлекали Мазы, кайфующие от физической боли, но она стала такой по моей вине.
Я поливаю на порезы из бутылки, глядя, как на светлый ковер льется окрашенная кровью жидкость. Девчонка даже не морщится от пощипывающих касаний водки. Просто смотрит на меня, улыбаясь. Где-то там, в Настином воображаемом мирке, мы снова вместе. Я же в своей осязаемой реальности не знаю, как разорваться между ней и Аришей.
Я включаю таймер на часах — эти сорок минут будут длиться вечность, и мне нужно хоть за что-то зацепиться. Поглядываю на бутылку водки, которую все еще держу в руках, и уже собираюсь сделать хороший глоток, но одергиваю себя в последний момент. Не поможет. Можно хоть весь бар опустошить, и легче не станет. Ставлю выпивку на столик и делаю глубокий вдох, пытаясь обуздать колотящееся об ребра сердце.
Сажусь на диван и провожу ладонью по лицу. Меня прибивает смертельной усталостью, а это еще только начало вечера. Легкий эротический квест по «перевоспитанию» юной воровки внезапно превратился в танцы на горячих углях. Она слишком в меня влюблена, а я…Что я? Слишком ею увлечен? Или больше?
Настя подползает ко мне, по-кошачьи выгнув спинку. В грации ей не откажешь даже сейчас, когда взгляд и тот фокусируется через раз. Смотрю на осунувшееся личико и синяки под глазами, которые не перекрываются поплывшим мейком, и задаюсь вопросом: случилось бы это с Настюшей, если бы мы вдруг не притянулись друг к другу?
Шагает гибкими пальчиками по моему бедру, а потом укладывает голову мне на колени. Демонстративно вздыхает и выдает грудным, вибрирующим голосом, в котором есть что-то очень больное:
— Я скучала по Вам, папочка.
Молчу. Осторожно укладываю руку на взъерошенный затылок и принимаюсь гладить ее по волосам. Делаю это машинально. Совсем не ощущаю прежнего восторга. В груди словно зияет дыра, в которой клочьями обгоревшей бумаги шелестит: «что бы было, если бы мои чувства к ней сейчас реанимировались»?
Настя заискивающе заглядывает мне в глаза, улыбаясь одними уголочками пухлых губ, и тянется к молнии на моих брюках.
— Я запретил тебе трогать меня, — приказываю прошитым металлом голосом, тут же отдернув от нее руку.
Смотрю на бывшую Сабмиссив и пытаюсь понять, почему у меня больше к ней ничего не горит. Потому что повзрослела и потеряла нимфеточную прелесть? Дело не в возрасте, просто молодость пластична. Перестала молиться на меня? Нет, она боготворит меня как и прежде. Может, потому что игрушка сломалась? Уже ближе к истине. Я не хочу, чтобы с Ариной произошло то же самое.
Настя обиженно надувает губки и нехотя убирает руку. Затихает у моих ног, напевая что-то себе под нос. Я стараюсь не двигаться, чтобы не потревожить ее. Смотрю на медленно меняющиеся цифры и кляну Дена за медлительность.
С каждой минутой я все глубже погружаюсь в воспоминания о нас, которые, казалось бы, намертво зацементировал годы назад. Я чувствую под пальцами ее горячую, шелковистую кожу. Слышу над ухом заводящий грудной шепот, который все повторяет: «да, папочка, я только Ваша».
Наше общее забытье взрывает трель дверного звонка. Настя встрепенулась и вскинула на меня глаза, полные страха.
— Все хорошо, — успокаиваю я ее и иду в холл.
Распахиваю дверь и вижу довольно ухмыляющегося во все тридцать два Дена. Кажется, в один из передних он имплантировал бриллиант. Да уж, это более чем в его стиле.
Входит молча, на ходу натягивая на руку черную латексную перчатку.
Останавливается у зеркала во весь рост и поправляет витиеватую укладку. Его голубые глаза кажутся бесцветными на контрасте с очень смуглой кожей.
— Привет, Рус, — протягивает мне руку, которую еще не обтянул латексом.
— Здравствуй, Ден, — киваю я.
— Где пациент? Точнее, пациентка? — спрашивает он певучим голосом. — А, всё, вижу.
Мы, не сговариваясь, обступаем Настю с двух сторон. Я встаю за спиной, чтобы, если что, перехватить ее и зафиксировать, а Денчик — прямо перед ней. Плод любви случайного турка и разомленной на отдыхе «Наташи» присаживается на корточки перед Настей и протягивает к ней руку.
Настюша вздрагивает, словно вдруг очнулась ото сна, и пятится к моим ногам. Жмется ко мне и вцепляется пальцами в брючины. Девушка сейчас напоминает беспомощного котенка, который ищет защиты у хозяина.
— Русик, это еще кто? — вскрикивает истерично, вскинув на меня лицо.
— Тише, малышка, — улыбка Денчика теперь шире, чем у Чеширского Кота. — Я доктор. Меня зовут Денис Александрович. Я тут, чтобы тебе помочь. Все хорошо. Я клятву Гиппократа давал. Ты под чем у нас? Таблеточками закинулась? Или нюхнула порошка, а?
Усыпив ее бдительность кучей вопросов, он хватает Настю за скулы и оттягивает пальцами свободной руки верхнее веко. Всматривается в безумно мечущийся глаз, обрамленный слипшимися от туши ресничками.
— Скажи ему, чтобы прекратил. Сделай что-нибудь, — причитает она, пытаясь вырваться, но не решаясь устроить
