Мисс Неугомонность - Галина Валентиновна Чередий
– Что рассказать?
– Все расскажи.
Я, не в силах пока нормально сосредоточиться, стала рассказывать обо всем подряд, без хронологии, перескакивая с одного на другое. Про миллион приключений, про то, каково это было – расти одной девчонке с пятью старшими братьями до появление близнецов. О том, как они безбожно дурили меня мелкую и как я им мстила, устраивая небольшие пакости. О том, как защищали они меня, очень часто, по моему мнению, чрезмерно. К тому моменту, когда я, и сама не понимая, начала всхлипывать, вспомнив о маме, Кевин перетянул меня обратно в постель, укрыл до самого подбородка, уютно устроив на своей груди. Дал поплакать, поглаживая по волосам и тихонько нашептывая, что как бы там ни было, у меня прекрасная семья.
– Семья, настоящая, такая, чтобы за тебя все горой и ты ради них на что угодно – это такое охренительное сокровище, Мари, – тихим монотонным голосом говорил он. – Я не знал, не понимал этого, пока к Вестонам не попал. Да и у них пока жил, не сразу дошло. Чтобы не было наплевать на тебя, хоть как ты косячишь, хоть ты поганец, никому не сдавшийся, даже родившей тебя женщине… Чтобы о тебе переживали, плакали, жалея, хотя бог свидетель, я себе сам в морду теперь хочу дать за слезы ма Линды из-за меня, придурка. Чтобы припрятали для тебя пончик от всей оравы прожор, даже если ты где-то прошлялся… Чтобы ты был для них, существовал в каждой минуте времени, хоть не рядом, но в мыслях, в сердце, а не оказался «позорной ошибкой бурной юности», пятном, от которого избавляются, прячут, забывают изо всех сил.
Я лежала, приникнув к Кевину всем телом, и едва дышала, слушая его голос и гулкий стук сердца, в каждом ударе которого мне слышалась тяжкая нота боли. Молчала, понимая, что никакие слова не могут быть уместны. Открой я рот, и Саваж опомнится, ощетинится, пожалеет об откровении. Да и что я могла бы сказать? Из цензурного если. Что я умираю от желания плюнуть в лицо этой его мамаше биологической. Некрасиво? Так нельзя? У всех бывают обстоятельства? Да пошла она! За страдания парня, биения чьего сердца мне внезапно дороже всего на свете, я хочу отплатить ей, пусть и права никакого не имею, пусть и не мой он… Я ведь уже его. Вся с потрохами.
Глава 18
Мари давно уже посапывала во сне на моем плече, а я все пялился в невидимый сейчас потолок, прислушиваясь к порывам ветра снаружи и тихому шуршанию миллионов снежинок по металлу машины.
Что произошло между нами?
В смысле – помимо секса.
Секса – обещания. Обещания в каждом изгибе и нежном местечке тела Мари, в каждом ее прерывистом вдохе и рваном жадном движении. Обещания, что тот, кто получит эту… уже женщину, навсегда окажется самым охерительно везучим засранцем в мире. Вот только кому адресовано это обещание?
Нет, я не настолько идиот, чтобы хоть немного обольщаться, что мне. Я уже разок в петлю башку тупую совал, больше не хочу. А поверить хоть на минуту, что Мари захочет меня для чего-то, кроме короткой интрижки, это и будет еще одной попыткой самоубийства.
Алло, гараж! Она меня едва терпит в той нашей реальной жизни за пределами этого случайно замкнутого волшебного снежного шара. Так что, мужик, хорош думать, просто спи. Наступление неприглядного завтра не остановить усилием воли или безнадежной фантазией, поэтому погрейся временным теплом, сколько дадут, и будь благодарен и за это.
Поерзав, Мари перевернулась, а я прилип к ее спине всем телом, позволив себе наконец отключиться.
И подорвался, кажется, буквально через секунду – в поту и хватая с перепугу воздух, как выброшенная на берег рыба. Дурацкий сон! Нет бы опять приснилось что-то из ставшего привычным за эти недели порно с участием моей рыжей напасти. Но хрен там. Я всего не помнил, только конец этого кошмара.
Будто Мари меня зовет по имени, а я какого-то хрена бодренько так, с задранным носом, шагаю прочь от нее, даже не оборачиваясь. К краю обрыва. Главное, все понимаю, идти не хочу, но ноги знай себе переставляю. Голос Мари все отчаяннее, край все ближе, а я все никак не могу остановиться. А потом она перестает меня звать, и я валюсь вниз, лечу прямо на острые камни далеко внизу, и мне не за что уцепиться, спасения нет, и не потому, что я не умею летать, а потому что моя рыжая меня больше не зовет.
– Кевин? – сонно завозилась Мари, а я уткнулся лицом в ее щекотные ароматные кудряшки, забивая горькое послевкусие кошмара сладостью реальности. Даже если все это ненадолго, но пока-то есть.
Просунул ладонь под ее свитер и, позволяя себе буквально упиться кайфом, обхватил грудь, толкаясь утренним стояком ей в поясницу. Лапать сиськи и слепо искать членом вход в идеальное тепло женского тела – вот так я хотел бы встречать каждое утро. И вряд ли бы мне это когда-то надоело. Не понимаю всех этих рассуждений про типа самцов-охотников, нуждающихся все время в драйве и поиске новых ощущений. Я, похоже, самая ленивая скотина мужского пола. Если бы каждое утро это были вот эти вот конкретные сиськи… хм… грудь, грудь, и прибор мой грелся бы у этой именно… Так, какого хера?
– М-м-м, – потянулась Мари и вполне уже осмысленно потерлась об оглоблю в моих штанах ягодицами. – Как же хорошо.
И вдруг резко подняла голову. У меня все обмерло внутри. Все? Опомнилась?
– Слышишь? – почему-то шепотом спросила Мари, а я слышал грохот скаканувшего пульса в своих ушах. – За нами едут!
Выдохнув, хотя и не заметил, что задерживал дыхание, действительно услышал звук работы приближающегося мощного движка.
– Лежи! – приказал рванувшейся спутнице. – Вылезешь, когда салон опять прогреется!
– Раскомандовался, – проворчала Мари, но с улыбкой, а я торопливо обулся и, напялив куртку и шапку, выскочил наружу, захлопывая дверь поскорее.
Метель закончилась, снегу навалило мне выше колен, но солнце сияло так, будто было в курсе, какой праздник у меня случился этой ночью. «Проплыв» вдоль Пигги, я глянул вдаль. К нам на гору с хорошей такой скоростью пер огромный грейдер, раскидывая по сторонам с дороги снег, как корабль, запросто пропарывающий волны. Поравнявшись с нами, громадина остановилась, и из кабины выпрыгнул пожилой кряжистый мужичок на полголовы ниже меня.
– Все живы? – спросил, перекрикивая шум мотора своей
