Мисс Неугомонность - Галина Валентиновна Чередий
– И ничего не болит.
– Не спорь со старшими, кнопка. Давай я лучше нагрею воду, остыла уже небось, а тебя надо вымыть.
Боже-боже-боже… Это не ему снится сон, а мне!
Так, Мари, соберись! Что самое главное в общении с мужчинами? Ну? Ты же спец? Семь братьев, все дела.
Так то братья, а это – возлю…
Нет!
Нельзя!
Он пока не готов к этому. Вот привыкну мысленно называть его так, как чувствую, как ощущаю, как осязаю, как обоняю, а потом случайно проговорюсь. Не-не-не. Надо придумать, как я буду именовать его в мыслях. Может, просто – Мой Мужчина? Нет, тоже нельзя. Они жуть как не любят эти притяжательные местоимения.
«Чё это я ее парень? Я просто парень!»
«Ну, ты же называешь ее своей девушкой, разве это не взаимно?»
«Мари, не путай. Она моя, потому что она женщина. А я просто парень.»
Ну и как его называть?
– Тебе было больно?
– Что? О… ты об этом? Да? Нет? Не знаю, честно. Мне не с чем сравнить. А ты как думаешь?
– Я??? Эм-м-м, думаю, тебе должно было быть больно. Ведь это первый раз. Я читал, что в первый раз приятных ощущений очень мало. И боли больше. Ну, это я про женщин, девочек, девушек… Ну, ты поняла, – смутился Кев и сел на кровати.
– Ты куда?
– Воду согреть. Я могу обтереть тебя влажными салфетками, но мне кажется, что лучше все же теплой водой.
Удивительное дело, но он сейчас вот этими незначительными на первый взгляд словами и действиями окончательно покорил мое сердце.
Я совершенно уверилась в том, что мужчина, способный после лишения девушки невинности позаботиться о ее комфорте и побеспокоиться о самочувствии, просто не может быть засранцем и негодяем. И я от всей души пожелала тем дурам, что разбили когда-то сердце этого чудесного паренька, коим он был когда-то, провалиться и никогда в жизни не познать его любви, которой можно напоить все пустыни этого мира.
– Спасибо, если тебя не затруднит, – пришла моя очередь смущаться той ласковой заботы, которую он так щедро изливал на меня, а я с жадностью впитывала как губка.
Через пару минут он вернулся ко мне, великолепный в своей наготе, с миской, парящей в прохладном воздухе дома на колесах.
– Я буду очень аккуратно, подвинься.
– Я сама, мне…
– Неловко?
– Да, – кивнула я.
– Мари, нет ничего стыдного и неловкого между мужчиной и женщиной, которые были так близки, как мы с тобой только что. Мне удобнее это сделать, мне лучше видно…
– Вот именно, – вспыхнула я.
– Ты очень красивая, малыш. Везде. От макушки головы до самых розовых пяточек. И там ты тоже очень красивая. Просто сядь на кровати и откинься, вот так. – И он аккуратно прислонил меня к мягкой спинке нашего ложа.
На самом деле я действительно ощущала нечто непривычное там, внутри себя. Как будто немного саднило, чуточку потягивало и слегка пощипывало, но назвать это болью у меня бы язык не повернулся. И если бы я еще миллиард лет искала того, кто сделал бы мой первый раз наименее болезненным, то и тогда не нашла бы никого лучше, чем парень напротив.
Его лоб нахмурен, а нижняя губа прикушена, взгляд сосредоточен, как… как во время проверки сложной сметы на очередной заказ. А его руки… Как описать мужское касание, больше похожее на ласковый порыв летнего ветра под палящим солнцем? Вот такими они и были – его руки. Сильные, ловкие, аккуратные, с длинными пальцами, подходящими, скорее, пианисту, а не механику.
Я смотрела на них и понимала, что отныне всегда, глядя на его руки, буду вспоминать вот этот момент: я, на неширокой кровати в старом домике на колесах, с распахнутыми для него ногами, с горящими от смущения щеками и окровавленными после… в общем, окровавленными бедрами, и он – божественно красивый, нахмуренный и сосредоточенный на таком дико простом и жутко интимном действе.
– Кев?
– М-м-м?
– Мне не было больно, правда.
– Я… – он прокашлялся, будто поперхнувшись чем-то, – … рад. Да, рад, что тебе не было больно. Я читал, что для женщ… девушек очень важно, как прошел для них первый раз.
– Почему?
– Потому что это может повлиять на всю их дальнейшую… ну, на их встречи с другими парнями.
– Какими другими парнями?
– Мари, подними лучше ногу. – Его брови сошлись, а желваки обозначились, будто опять вернулся в свое извечно раздраженное состояние.
– Постой, а зачем ты это читал? – продолжила я приставать, даже зная, на что рискую нарваться. – И где?
– Интернет – величайшее открытие человечества. А на эту тему в открытом доступе можно найти уйму информации, если не сидеть сутками напролет за дурацкими стрелялками и стратегиями.
– Кев?
– М-м-м?
– ЗАЧЕМ ты это читал?
– У меня племянница подрастает. И сестра младшая есть, вообще-то.
– КЕВ?
– Мари, одевайся давай. Ты распаренная, вон розовая вся, сейчас остынешь моментально, еще простынешь, – буркнул он, убирая тряпицу и отворачиваясь.
– Хорошо, я сделаю, как ты сказал. А тебе также не мешало бы обтереться и одеться. Потому что все озвученное про простуду относится и к тебе тоже, – задрала я нос, мысленно пообещав себе вернуться к этому вопросу в будущем.
Через пять минут мы, одетые, сидели за столиком, грея руки о чашки с горячим чаем. В мою порцию Кевин снова щедро плеснул виски, в свою положил ложек шесть сахара. Пить этот сироп едва ли возможно, но я старалась. Как говорится, из этих рук хоть отраву.
Мы молчали. Но это молчание было удивительно умиротворяющим. Мне хотелось молчать, смотреть на него, не стесняясь и не пряча взгляд, думать о нем и улыбаться без опаски услышать гневный оклик.
– О чем ты думаешь?
– О том, что мне нравится вот так сидеть рядом с тобой и молчать, – честно призналась я.
Склонив голову набок, как будто прислушиваясь к чему-то, что происходит внутри него, он согласно кивнул:
– Мне тоже. На удивление. Как будто так и должно быть.
Должно, Кевин Доэрти. Еще как должно. В моем идеальном фантазийном будущем уж точно. И как же мне хочется рассказать тебе о нем, вот только боюсь, что вырвись хоть словечко, и улетучится и то хрупкое волшебство, что царит между нами сейчас. Но слова так и рвутся: хочу не скрывать ничего, хочу нежничать с тобой без оглядки на страх что-то испортить, оттолкнуть. Болтать без умолку хочу, что к тебе чувствую.
– Расскажешь мне о своих братьях? – неожиданно попросил
