Дмитрий Веряскин - Дым. Поиск любви
– Не может быть, – засмеялся я.
– Вот тебе крест, – сказал он перекрестившись. – И знаешь, – продолжил он. – Давали фору дочерям, тетки за сорок знают цену стоячему херу. Ни эти сыкухи, буду, не буду, хочу, не хочу. Я привык брать не спрашивая. Был в армейке?
– Нет.
– А че так? По здоровью что ли?
– Учился.
– Ясно. А надо было. Чему научат в херовых институтах? Война учит выживать. Ты-то с этой…. Натальей, ни че?
– Нет, ни че.
– Хорошо, тогда я буду яйца подкатывать, – сказав это, он задумался, видимо представляя себя с подкатившими яйцами.
– Толян, – обратился я к нему, оборвав его мысли.
– Что?
– Только давай без насилия и хамства.
– Да ты что, Колян! Все по обоюдке, это там мы их драли, не спрашивая, так же как и сраные чехи ебли наших пацанов в плену. Однажды я помню, прочесывали одно селение, врываемся в дом, а там три чеченки. Одна самая молодая, напуганная сильно и странно скулит, я сразу чухнул, что-то не то и к ней. Успел. Сука с гранатой была, вот эту гранату мы ей туда и засунули…
Вошла Наталья.
– Я тоже пойду, умоюсь, – вставая, сказал я. – Толян, – посмотрел я на него.
– Братишка, – улыбнулся он, – мое слово, кремень!
– Наталья, я оставлю вас?
– Конечно, Николай. Ничего страшного.
Я вышел, оставив в купе женщину – сожаление и Толяна – жертву беспощадной войны. Страшно представить какие зверства он видел и в каких сам принимал непосредственное участие. Сколько насилия и смертей на его счету? Их в нашем правильном мире нельзя назвать преступлениями, ведь убийства во имя Бога и целостности Государства – это долг, героизм… Что угодно, но не преступления. Война для таких как он бесконечна, единственное, что она приобретает иные формы, но конца ей нет. Даже его выражения: «Война учит выживать», точно показывает его мировосприятие. Он на бесконечной войне Дон Кихота, где каждый день он выживает, а не ЖИВЕТ! И таких выживающих, пошедших на войну вопреки себе, заповедям Господа, огромное множество. Они были, есть и когда-нибудь, я уверен, таких изломанных людей не будет, их жизнь бессмысленна, как и все войны, насилия, зверства, убийства.
Холодная вода освежила и прогнала остатки сна, вытирая лицо, я рассматривал свое лицо в мутном зеркале. Казалось бы тот же нос, уши, глаза, брови, гуды, но я уже далеко не тот прежний. Я другой. Я могу назвать себя ЧЕЛОВЕКОМ! На столике в купе уже стояла початая бутылка коньяка и от Натальиного возмущения и след простыл.
– Колян, давай за знакомство, – улыбаясь, предложил он выпить. – Мы с Наташей по пятьдесят грамм приняли.
– Только за знакомство, – сев напротив них, говорил я. – Пить мне не хочется.
– За знакомство и все, – наполняя три стопки, говорил он.
Мы выпили, я съел куриную ножку с хрустящей корочкой.
– Извините, я выйду, мне нужно позвонить, – встал я, взглянув на Наталью.
– Пойдем, – подпрыгнул Толян, – я покурю с тобой, Наташ, я на минуту, – улыбнулся он ей.
Мы вышли.
– Братан, – положив мне на плечо руку, говорил он. – Там все нормально…. Ты долго будешь?
– Пару часов хватит?
– Вполне, – обрадовался он.
– Толя, давай только….
– Колян, я же сказал. Мое слово кремень!
– Ладно, кремень, я в вагон-ресторан.
Оксана обрадовалась моему звонку, ее вчерашняя печаль и усталость исчезли без следа. Я стоял в прохладном тамбуре, не слыша грохота колес и лязганья железа. Только ее и свою песнь любви. Мы пели без фортепьяно и гитары, без бита и электронных звуков. Пели ни плохо, ни хорошо, пели без фальши, пели ровно так, чтобы наши сердца счастливо стучали.
– Коля, Оржак за мной заехал, ну, ты если что звони в любой момент.
– Хорошо, кошечка, освободишься, позвони сама.
– Ладно. Тебе заняться не чем, можешь мне писать.
– О’кей.
– Ну все, целую, – весело звучал ее голос в трубке.
– Я тебя тоже.
– Что тоже?
– Целую.
– Я не слышала
– Слушай, – сказал я, громко чмокнув у самого микрофона мобильника. – Теперь слышала?
– Теперь да!
– Все, кошечка, пока.
– Пока, котик.
Вагон ресторан был практически пуст, только одна молодая пара и официантка. Я заказал чашку кофе и рекомендованные официанткой невероятно вкусные свежайшие пирожные. Красивая ведущая новостей на канале «Россия 2» мило улыбалась, говоря о автокатастрофе, войне в далекой Африке, показе осеннее—зимней коллекции одежды в Милане, о поездах, визитах, о живущих и умирающих. И ее улыбка или такая же наигранная и совершенно пустая серьезность есть – смерть. Такая улыбка страшнее активности террориста, страшнее атомной войны, со всеми ее разрушающими последствиями, так как она и есть абсолют безразличия, смертельного равнодушия и бесконечной лжи, въедающийся в мозг людей информационным клещом.
Находясь в этом поезде, сидя за этим столом, пережевывая «невероятно вкусное, свежайщее пирожное» и запивая его таким же кофе, я осознаю и чувствую гораздо больше всех НИИ вместе взятых, с их навороченной материальной базой и не становлюсь частью безумного, невзрачного как изнутри, так и снаружи поезда жизни. Я давно спрыгнул с него, разодрав о насыпь колени и локти. Меня не везут в общем вагоне или купе. Я сам поезд, сошедший с рельс и оторвавшийся от земли, преодолев гравитацию ненависти, безразличия, лжи! Я славящий полет бесконечной ЛЮБВИ!
Через два с небольшим часа я вошел в купе, Толян «подкатил яйца». Веселое и хмельное лицо Натальи излучало радость.
– Колян! – уже порядком пьяный, воскликнул Толян. – Мы тебя заждались. Выпьешь? – взял он в руку выпитую на половину бутылку водки.
– Нет, я не хочу.
– Николай, – веселым голосом пела Наталья, – покушайте и давайте на ты.
– Давайте на ты, а кушать мне не хочется.
– Я сбегаю по делам, – улыбнулась она, – не скучайте.
Дверь за ней закрылась.
– Колян, ты не хочешь воткнуть ей, тетка что надо! А сосет, как в последний раз.
– Нет, не хочу, – засмеялся я.
– Три раза ее уже отжарил, может вдвоем? Она будет только за, не бодрит ее муженек. В Москву поехала искать ****ой приключения. Ты же до Москвы?
– Нет.
– Плохо, там подружка ее встретит, тоже такая же как и эта, – засмеялся он, – любительница повеселиться. Ну, Колян?
– Ты на счет чтобы ее вдвоем?
– Конечно, можешь один, – говорил он так, будто ее сутенер и не меньше.
– Нет и вообще откуда такая уверенность, что она будет согласна?
– Я таких знаю как облупленных, сейчас наводя марафет уже думает об этом.
– Возможно, но я против подобного.
– Странный ты, но чувствую хороший мужик. Есть жена, дети?
– Можно сказать да.
– Давай тогда за них выпьем, пусть у них и у тебя все будет хорошо…. Не так, как есть, – с грустью в голосе закончил он. Видимо под силой коньячного и этилового спирта, его «нормальный» кремень растаял, он открылся как моллюск, чувствуя и извергая истину, на утро от осознания которых не останется и следа.
Мы выпили. Я жевал приготовленный Оксаной салат.
– Колян, ты ни че, если я лягу спать, – не поднимая глаз от стола, грустно говорил он. – Надавила скука, сраная жизнь, живу как говно, всю жизнь мне обосрали, ни злости, ни *** нет. Только сын и сука жена, такая же как эта, и я сука и все мы суки. Выпью я за сына, дай Бог, чтобы он жил лучше, – налил он рюмку водки, сразу осушил ее, громко выдохнул и закинул в рот дольку лимона. – Все, я полез спать.
– Приятных снов.
– Угу, – ответил он на мою глупость, а что другого я мог бы сказать ему и способны ли слова, пусть они даже исходят из самого чистого сердца, бальзамом лечь на его кричащую душу, что может разрушить его «кремень»? В чем он может найти утешение? Во влагалищах многочисленных женщин, таких же заблудших, как и он сам? В спиртном лишь на мгновение размягчающем его панцирь. Что его может спасти? Клиника «Маршака», «Дурдом»? Что в силах вернуть радость жизни?
– Толян, – он уже закрыл глаза, но еще не спал.
– А? – приоткрыл он тяжелые веки.
– Гашиш куришь? – спросил я.
– Нет. Курил в лет девятнадцать, там, в Чечне, а че?
– Да так. Спокойной ночи.
– Спокойной, – ответил он и закрыл глаза.
Вошла Наталья.
– Вот! – встала она у стола, громко говоря, для того чтобы услышал Толян. – Слаб, оказался наш солдатик! «Солдатик» уже спал и ни как не реагировал на ее слова.
– Коля, – сев напротив меня, говорила она, смотря хмельными глазами, – вы, ой, мы же на ты.
Я кивнул улыбаясь.
– Где ты так долго был?
– В вагоне ресторане.
– И что там? Весело?
– Тишина.
– Не люблю тишину и скуку. Придется вам меня развлекать.
– Как же? – улыбнулся я.
– Ты мужчина.
– И что? Анекдотов я не знаю и не люблю их так же, как и ты скуку.
– Напоил меня и уснул, – говорила она, пытаясь показать сожаление. – А я, выпивая, не могу спокойно сидеть…. – вспыхнул в ее глазах ****ский огонь. – Может, выпьем?
