Ольга Дрёмова - Дар божий. Соперницы
Когда Бессонов открыл стеклянную дверь помещения и вошёл в комнату, супружеская пара поднялась ему навстречу.
— Здравствуйте, Павел Игоревич, — негромко проговорил мужчина, а женщина, стоявшая рядом, кивнула головой.
— Здравствуйте, садитесь, пожалуйста, — обратился к ним доктор, ставя свой стул напротив дивана. — Разговор у нас предстоит сложный, я вызвал вас вот по какому делу. Ваша дочь, находящаяся сейчас в пятьсот двадцать шестой палате, серьёзно больна, и вы должны непременно об этом знать. Ситуация, я бы сказал, критическая.
— Господи, что с ней такое? — побелела женщина.
— Когда она поступила к нам четыре недели назад на сохранение, диагноз местной женской консультации выглядел обычно — угроза выкидыша. Но за это время изменилось многое и, к сожалению, не в лучшую сторону.
Лицо женщины покрыла бледность, мужчина взял её за руку и крепко сжал её ладошку в своей.
— Нина, успокойся, — твёрдо сказал он. Обменявшись взглядом с врачом, он посмотрел в лицо жене и настойчиво проговорил: — Мы должны знать всю правду, это же наша дочь. Держи себя в руках.
— Да, всё в порядке, — напряжённо проговорила она, пытаясь справиться с волнением.
— Я могу говорить всё, как есть, ничего не скрывая? — спросил Павел.
— Вы должны нам сказать всё, ведь мы за этим пришли, — с расстановкой проговорил отец. — Доктор, простите мою жену, но девочка у нас одна, она поздняя, и с ней у нас связано всё, что только есть на свете, она для нас самое дорогое в жизни, поэтому Нина так переживает. Я прошу вас не скрывать ничего.
— Хорошо, — согласился Павел. — Я бы, наверное, не решился вас беспокоить, но дело действительно серьёзное, не терпящее отлагательств, и без вашей помощи девочке не выбраться.
При этих словах Нина вздрогнула, словно от удара плетью, и подняла на доктора испуганные глаза, полные слёз. Отец крепко сжал губы, и желваки на его скулах заходили ходуном.
— Говорите, доктор, мы вас внимательно слушаем, — произнёс он, старательно выговаривая слова. Давалось ему это нелегко, от волнения лицо будто свело судорогой, а сердце было готово выпрыгнуть из груди.
— Мы провели полное обследование организма, в том числе и компьютерное, — начал Павел. — На стадии исследования почек анализы показали, что правая почка почти не функционирует, а левая работает, но не в полную силу, не справляясь с выпавшей на неё нагрузкой, вот откуда постоянные боли в спине, тошнота, отёки и отторжение пищи.
— Как же так, мы приходили к ней совсем недавно, и вы говорили, что, за исключением небольших отклонений, у неё всё в порядке, — растерянно проговорил отец.
— Болезнь вашей дочери прогрессирует быстро, не забывайте о том, что она беременна и в её положении нагрузка на почки усилилась в несколько раз. Мало того, нужно считаться и с тем, что сейчас ей разрешены не все лечебные препараты. К сожалению, всё то, что могло бы кардинально повлиять на работу почек, для неё в данный момент под запретом, иначе пострадает плод.
— Но когда женщина в положении, тошнота, усталость спины, отёки — дело обычное, — попыталась уцепиться за ниточку мать. — Я сама была в такой же ситуации, но, как видите, всё прошло благополучно.
Она, словно в чём-то извиняясь перед врачом, слабо улыбнулась и с надеждой, граничащей с мольбой, посмотрела в глаза Бессонову.
— Не стоит отодвигать существующую проблему, она уже есть, и она настолько серьёзна, что отмахнуться от неё не удастся. Если вы считаете меня некомпетентным в этой области, вы вправе попросить перевести дочь к другому специалисту, — сказал он и замолчал, ожидая ответа.
— Зачем вы так, доктор? — всхлипнула Нина, но, тут же взяв себя в руки, быстро проговорила: — Извините, если я говорю что-то не то, просто ваши слова так неожиданны, мы находились в полной уверенности, что всё идёт по плану, а оказалось… — Она снова судорожно вздохнула и, вытащив носовой платок, прижала его к носу.
— Доктор, чем мы можем ей помочь? Чем ей вообще можно помочь? — спросил Николай.
— Я вижу в этой ситуации только один выход: чтобы бороться за жизнь вашей дочери, вам придётся пожертвовать внуком. — Раздался двойной слабый вскрик, и мужчина сморщился, крепко зажмурив глаза.
— Это мальчик?
— Да. Ничего иного я предложить не могу. Срок небольшой, если дождаться исхода девятого месяца, то возможно, что внука мы спасти сможем, но только его, а возможно, потеряем обоих. Мне тяжело об этом говорить, но решать должны вы. Я сейчас выйду, а через некоторое время вернусь, вам необходимо побыть наедине.
Павел плавно повернулся и вышел, мягко прикрыв за собой дверь стеклянной аудитории, а родители так и остались сидеть, взяв друг друга за руки, с немым отчаянием, застывшим в глубине глаз.
— Как же нам быть? — нарушила молчание Нина. — Павел Игоревич сказал, что срок пока небольшой. Если мы станем тянуть, то всё может окончиться плохо. Николай, как ты думаешь, почему Марина ничего нам не говорила?
— Наверное, она сама не знает, или просто жалеет нас. Теперь, Ниночка, пришла очередь пожалеть её. Я думаю, выход очевиден.
— Но ведь это не чужой мальчик, это наш внук. Мы так долго этого ждали!
— Я знаю, родная, я всё знаю, — вздохнул Николай.
Павел широкими шагами вышел из застеклённого помещения в тот момент, когда очередные посетители, миновав поворот, показались в отдалении коридора. Узнав врача, мать с дочерью поспешили навстречу.
— Как хорошо, что нам не пришлось вас искать, ведь вы такой занятой человек! — проговорила мать, пытаясь выровнять сбившееся из-за короткого перехода дыхание. — Павел Игоревич, наша фамилия Смирновы, моя дочь, Катя, находится у вас в пятьсот двадцать шестой. Вот, Зоя сказала, — кивнула она головой на стоящую рядом невысокую молодую брюнетку, очень похожую на неё, — что вы просили прийти родственников…
— Как ваша фамилия? — побледнел Павел.
— Смирновы, — хором ответили женщины.
— Тогда… — Павел хотел сказать: «Тогда с кем же я разговаривал две минуты назад?», но вместо этого он вдруг неожиданно для посетителей закрыл лицо ладонями и тихо прошептал: — Боже мой, Боже мой, что же я наделал? Как же я теперь посмотрю им в глаза?
Два противоположных чувства боролись в его душе. Первым его порывом было сорваться с места и что есть силы бежать к несчастным людям, потрясённым до глубины души его словами. Чего бы он только сейчас ни сделал, чтобы вернуть время хотя бы на полчаса назад!
Но другое чувство, сродни трусости, прочно удерживало его на месте. Что он им скажет: извините, я ошибся? Извиняться можно тогда, когда в трамвае наступил соседу по неаккуратности на ногу, а не в том случае, когда ты сообщаешь родным о потере близкого человека. Задержись Буровы внизу хотя бы на пять минут, и ничего этого бы не произошло. Что же делать?
