Ольга Дрёмова - Дар божий. Соперницы
Бессонов не держал обиды на коллег, они имели право развлекаться, как им будет угодно, просто ему такая жизнь была ни к чему, он был другим.
На столе Бессонова зазвонил внутренний телефон.
— Алло!
— Павел Игоревич, к вам пришли родственники Смирновой, они внизу, пустить? — дежурная по регистратуре, Клавдия Ивановна, покрепче прижала трубку к уху плечом, а сама раскрыла журнал, проверяя записи за предыдущие сутки.
— Пусть пройдут, только минут через пять-десять, я у себя, — спокойно отозвался Павел Игоревич и повесил трубку.
— Смирновы! — крикнула регистратор, вытягивая шею к окошку. — Через десять минут доктор вас будет ждать у себя, пятый этаж, пятьсот восемнадцатая комната. Только переобуйтесь, у нас так не ходят.
— Ой, а мы не знали, — виновато сказала пожилая женщина, видимо, мать больной, — Что же делать? Нас теперь не пропустят? — В лице её читались явные огорчение и тревога.
— Почему не пропустят? Пропустят, — доброжелательно улыбнулась Клавдия Ивановна, — только тогда вам придётся при входе у охранника бахилы купить и на обувь сверху надеть. Пять рублей пара.
— Замечательно, спасибо вам большое! — обрадованно проговорила другая женщина, помоложе, аккуратно поддерживающая пожилую под руку. — Ну, вот видишь, мама, ты зря волновалась, сейчас переобуемся, пойдем поговорим с доктором, может, Катюху увидим.
Они удалились по направлению к лестнице. Ещё слышались их голоса, когда к Бессонову пришли ещё двое посетителей.
— Алло, Павел Игоревич, это опять Клавдия Ивановна с первого этажа.
— Я вас слушаю, что-нибудь не так? — Голос его был спокоен, а манера обращения — предельно корректная и выдержанная. Но почему-то Холодовой после разговора с этим доктором становилось всегда как-то не по себе.
— Да нет, всё в полном порядке, просто к вам ещё родственники, Буровы. Сказать, чтобы подождали, или тоже пусть поднимаются?
— Клавдия Ивановна, будьте любезны попросить их подняться на этаж, только тоже не сразу, хорошо?
— Как скажете, — облегчённо закончила разговор она и поспешила повесить трубку.
Посмотрев на мужчину и женщину, по виду супружескую пару, стоящую за стеклом, она громко проговорила:
— Пятый этаж, пятьсот восемнадцатая комната, минут через десять доктор просил подняться, так что не спешите и переобуйтесь пока.
— Спасибо, — поблагодарил мужчина, и они отошли к креслам. Пока они переобувались, от нечего делать Клавдия Ивановна исподтишка наблюдала за ними.
Лет, наверное, сорок пять, а может, и все пятьдесят, к дочке пришли. Точно, Бурова Марина, пятьсот двадцать шестая. Интересно, зачем Бессонов столько народа навызывал, или так сложилось, что в один момент пришли? Одеты-то как здорово, наверно, состоятельные! У него костюмчик — шик, а у ней плащ кожаный, аж до пяток, небось столько стоит, сколько мне за год не заплатят. Да ладно, будет тебе, Ивановна, завидовать, грех! Если хотя бы у одного из двоих есть — и то хорошо, куда лучше, чем когда ни у того, ни у другого, пусть хотя бы она носит.
Посетители переоделись и, сдав одежду в гардероб, отправились наверх, а мать с дочерью временно вернулись к банкетке, стоящей у окна, неся в руках зеленоватые целлофановые больничные бахилы.
Наверное, мать неважно себя чувствует, раз ботинки стоя надеть не может, а дочка — ничего, молодец, матери помогает. Вот что значит дочка, а не сын, от них разве чего дождёшься? Им самим всю жизнь помогать надо. Хотя, дочки тоже разные бывают, да и сыновья порой такие встречаются, что мать всю жизнь как за каменной стеной. А одёжка на них попроще будет, знать, не богатые. Ладно, хватит по сторонам глазами хлопать, дела-то за меня никто не переделает.
Регистратор опустила глаза в журнал, а мать с дочерью не спеша отправились к лифту. Кнопка вызова горела оранжевым светом, наверное, на лифте поднималась та семья, что опередила их, разобравшись со сменной обувью быстрее.
— Постоим или станем пешком подниматься? — спросила мать.
— Мы же не опаздываем, подумаешь, посидим на этаже несколько минут, подождём, пока доктор с ними поговорит, а потом он к нам подойдёт, — успокоила её дочь. — Ты же слышала, он на месте, о нашем присутствии знает, так что не стоит волноваться напрасно.
— Видишь, какая я нескладная стала, без меня ты бы уже давно на месте была, — проговорила мама.
— Ты опять за своё? — нахмурилась дочь.
— Ладно, ладно, не сердись, больше не стану.
— Так, — проговорил Павел Игоревич, складывая документы обратно в папку. — Сначала — Смирновы, вот её бумаги. Потом у меня будут Буровы, это — её. На сегодня — всё, больше никого не предвидится, по крайней мере приёмных часов сегодня нет, а я больше никому встречи не назначал.
На столе и на полках шкафа, стоящего у окна, царил полнейший порядок. Всё лежало на своих местах, ничего не было перепутано или утеряно, все бумаги были надёжно склеены или скреплены стиплером и находились в отдельных файлах. Бессонов любил порядок, он всегда считал, что любое безобразие или недоразумение начинается с беспорядка на столе.
Закрыв за собой дверь, он проследовал в зал ожиданий, находящийся в центре этажа, почти у самого выхода на лестничную клетку. Огромное толстое стекло закрывало фасадную часть комнаты от самого пола и до потолка. Сквозь него было видно, что левый угол помещения занимает чёрный диван, обтянутый блестящей, уже вытертой во многих местах кожей. Вдоль широкого окна в больших и маленьких горшочках располагались цветы. Видимо, в этой комнатке им нравилось, потому что многие из них цвели, раскинув в стороны зелёные восковые листья.
В правом углу стояло несколько больших напольных кадок с массивными стволами экзотических растений. Предметом гордости всего отделения была пальма, подаренная посетителем лет восемь назад. Тогда и пальмой-то её ещё назвать было сложно. Никто не знал, что не особо крупный побег в горшочке средней величины так разрастётся, что менять ему квартиру придётся чуть ли не трижды в год. Любовно разговаривая с пальмой, каждую неделю уборщица проводила влажной тряпкой по её огромным листьям, слегка похожим на резные зонтики, и подвязывала тяжёлые у основания зелёные стволики специально нарезанной в длинные полосы мягкой фланелевой тканью.
Короткие прозрачные шторки слегка прикрывали подоконники, не касаясь радиаторов, накрытых пластиковыми ящичками с мелкими прорезями по бокам. Светлый, почти белый линолеум подчёркивал чистоту комнатки, наполняя её теплом и уютом.
Когда Бессонов открыл стеклянную дверь помещения и вошёл в комнату, супружеская пара поднялась ему навстречу.
