Прекрасная пастушка - Копейко Вера Васильевна
Девушка была похожа на Вилю, вдруг пришло ему в голову. Высокая, белая, только гораздо моложе, вдвое моложе. Тогда была моложе. Виля в юности…
Рука, в которой он держал нож с зеленой пластмассовой ручкой, замер над ярко-зеленым перцем. Опасаясь той мысли, которая заставила его замереть, он попытался переключиться и сосредоточиться на перце — он где-то слышал, что самые полезные овощи ярко-зеленые. Витаминов в них больше, чем в овощах любого другого цвета.
Ярко-зеленый изумруд, неограненный, он подарил Виле на Новый год. Она так и не сделала при нем кольцо с этим камнем. Да и где было сделать?
Саша вздохнул, теперь не надо ловчить с самим собой и прятаться от себя. Он надеялся — или просто ожидал, — что Паша расскажет ему что-то о Виле.
Паша звонил в дверь так энергично, будто за ним гналась стая собак. Он всегда был такой — резкий и взрывоопасный, но это лишь пиротехника, довольно скоро понял Решетников. В минуту настоящей опасности он надежный мужик. Однажды, все поселение на Бикаде с ужасом наблюдало, как со склона, совсем не с того, откуда ждали животных, неслись галопом овцебыки.
— Берегись, Паша! — крикнула ему Виля, первой заметившая опасность.
Саша до сих пор помнит приоткрытые рты животных, из которых, как и из ноздрей, вырывались облачка пара, головы опущены, и потому глыбистые тела казались безголовыми. Все замерли, а Паша внезапно обернулся и закричал: «Стоять!» Он сорвал с шеи клетчатый шарф и, размахивая им, помчался навстречу стаду.
Никто не дышал, не разрешая себе думать о том, что сейчас произойдет у них на глазах.
Но Паша оказался не только быстрым, но и мудрым. До него оставалось не больше пяти шагов, когда овцебыки остановились, потом развернулись и, пыхтя и отплевываясь направились обратно на склон.
Он помнил, как Виля бросилась ему на шею, но Саша не ревновал в тот момент, потому что понимал — это порыв доктора.
— Ты как? — спросил он, подойдя к приятелю.
— Ну разве что немного успокоительного бы, — сказал он.
— Сейчас я дам тебе валерьянки, — пообещала Виля.
— Лучше всего той жидкости, в которой настаивают валерьяновый корень.
Он выпил полстакана неразбавленного спирта и даже не захмелел.
А говорят, что страх к человеку приходит после.
В действительности дело в другом — после приходит не страх, а его осознание, как и осознание многих поступков, произнесенных в горячке слов. Как и прозрение. Как много чего еще.
Паша любил Вилю, а она любила его, Решетникова Александра Игнатьевича.
— Так вот, стало быть, как ты живешь, — говорил Паша, оглядывая большую гостиную. — Говоришь, холост до сих пор? — Он ехидно взглянул на давнего друга по Арктике…
— Можно подумать, ты женат, — фыркнул Саша.
— Ну не всем же… А кстати, где твоя роскошная рыжая борода? Или ты больше не из породы овцебыков? — Он хитро усмехнулся. — Ты от них открестился?
— Понимаешь, борода ухода требует, а мне уже лень, — сказал Саша, добавляя в рюмку гостя коньяку. — Да, курочку не обделяй вниманием, — кивнул он на разрезанную поджаристую птицу на большом блюде в окружении нежных овощей гриль.
Слушай, ты стал таким кулинаром… — Паша с хрустом отломил куриную ногу.
— Для дорогого гостя чего не сделаешь, — улыбнулся Саша. — Давай рассказывай.
… И тот рассказал. Он рассказал такое, от чего Саша Решетников впервые за годы своей бестрепетной жизни почувствовал, что этот мир полон печали.
16
Что это может быть такое, в конце концов?
Рита крутила две буквы и так, и этак. Она пыталась придумать ответ, но все равно не понимала, что может таиться за буквами, написанными черным фломастером: «ОВ».
Первое, что пришло на ум… женские тампоны. Но смешно, для чего записывать в блокнот: «ОВ-4», «ОВ-13», «ОВ-ЗО».
Рита Макеева вот уже, который вечер подряд разбирала бумаги, присланные Галиной Петровной. Среди прочих бумаг Рита обнаружила ежедневник, он, как написала коллега, не из ее чулана, его отдала сослуживица Лены. Судя по всему, Лена вела его время от времени, не обращая внимания на даты и месяцы, а повинуясь какой-то внутренней логике. Этой книжки ей хватило больше чем на год. В ней-то Рита и обнаружила, среди латинских названий лекарств и кличек животных, странные, загадочные буквы с цифрами.
Может быть, дозы чего-то?
Она отложила загадку на потом, хорошо зная по собственному опыту, что не стоит упираться лбом в стену, а лучше отойти на время и сделать новый подход.
Ванечка уже спал в своей кроватке в алькове — она специально для него устроила уголок за ширмой из расписного бамбука с нестрашными драконами, нарисованными желто-синей краской.
Малыш прекрасно отдохнул в Анапе, хотя это и стоило немалых денег. Лагерь, в который она его отправила, принадлежал коммерческому банку, для директора которого она, сделала несколько ковров из волчьих шкур.
— Ма-ам, — раздалось из-за ширмы.
— Ты не спишь? — Она вскочила и побежала к мальчику. — Не-а.
— А почему?
— Я думаю.
— О чем ты думаешь?
— А я наврал.
— Кому и что? — спросила Рита с интересом. — Ну перестань дергать губу! — Она увидела, как нижняя губа сына оттопырилась и он принялся ее дергать.
— Зое. Я сказал, что за мной папа приедет.
— Папа? — вскинула брови Рита, и пальцы вздрогнули. — Куда приедет?
— В Анапу.
— А разве за Зоей папа приехал?
— Не-а. Ни за кем никто не приехал.
— Почему же ты так сказал?
— Потому что я всем, говорил, что у меня самый лучший папа.
— А мама? — Рита попыталась перевести стрелки на себя.
— Про маму никто никогда не говорит.
— Почему же? — Рита на самом деле удивилась. Искренне.
— Потому что мамы у всех самые лучшие.
Она засмеялась от изумления.
— Почему ты смеешься? — Ванечка даже привстал, — Ты разве не знала? Твоя мама тоже была самая лучшая.
Он уронил голову на подушку, и Рита надеялась, что он сейчас снова заснет. Но не тут-то было, мальчик лежал, открыв глаза, и смотрел на Риту. Какой загорелый, свежий, сильно повзрослевший. Красивый мальчик.
Рита судорожно сцепила пальцы, не желая спорить с Ванечкой или уточнять с ним оценку своей собственной матери. Она откашлялась и спросила:
— Что ты сказал потом? Когда папа не приехал?
— Ничего.
— А как обошелся?
— Никто не спрашивал.
— Ну вот и хорошо, — сказала Рита, тем самым рассчитывая закрыть тему. — Ты, похоже, не хочешь спать.
— Не хочу. Я хочу кефиру. Как в Анапе.
— Сейчас будет тебе кефир. — Рита с облегчением вскочила со стула, слава Богу, это пожелание выполнить просто.
— Мама, мама, ты только посмотри! — снова закричал Ванечка из комнаты. Он уже перелез в большое кресло и держал на коленях книжку с картинками. Он тыкал пальцем во льва. Нарисованный лев смотрел на него испытующим напряженным взглядом. — А ты можешь сделать такого?
— Ну, дорогой, если мы с тобой сами его завалим, то… — говорила Рита, держа в руках кружку с кефиром.
— Я не хочу, я не хочу! Лев живет в зоопарке.
— Но я говорю не про того льва. А про дикого, который живет в Африке. Если мы с тобой туда поедем и его завалим…
— Куда мы его завалим? На кровать? На мою кровать?
— Нет. Мы не будем его заваливать на кровать, — пообещала Pитa. Нет уж, если заваливать на кровать, то только не льва… А если льва, то не дикого…
Pитa смотрела на мальчика, говорила с ним, но всякий раз ждала вопроса, от которого все еще холодели руки. Вопроса про папу. Он возникал на ровном месте, когда не подстрахуешься.
Как-то раз, не подумав, а просто прельстившись симпатичной банкой, Рита купила чай. На металлической крышке изображено благостное семейство — лев, львица и львенок. Ванечка смотрел на это собрание с неподдельным восхищением, Рита даже похвалила себя: как здорово, что она догадалась и купила эту банку. Потом ткнул пальцем в львенка и спросил:
