Без срока давности - Анна Яфор
Он вышел из ее тела, вырывая протестующий всхлип, и рассмеялся: такая очевидная жажда по нему вызывала почти болезненное удовольствие. И такую же болезненную потребность снова оказаться внутри нее. Снова ощутить, как тугие мышцы стискивают его плоть.
Заставил повернуться и встать на четвереньки. Надавил на поясницу, раздвинул ягодицы, притягивая ближе к себе. Двинул бедрами вперед, погружаясь так глубоко, словно желал разорвать ее на части. Не в силах сдерживаться, толкнулся сильнее, резче, и зарычал, когда снова услышал ее полувсхлип-полустон.
Ему были нужны эти звуки. Как очередная запретная ласка, как бесстыдные, пошлые движения тел. Ее стоны или крики, ее мольба не останавливаться. Нужно было ощущать, как сильно эта женщина сейчас зависит от него. Как изнемогает, балансируя на грани и как ждет облегчения. Довести до предела и толкнуть в пропасть, улетая туда вместе с ней.
Она опустилась на локти, утыкаясь лицом в сбившуюся постель. Вцепилась в нее так, что побелели костяшки пальцев. Кажется, что-то пыталась сказать. Его имя? Это имело значение… раньше, когда ему хотелось слышать, как она зовет его в минуты экстаза, как содрогается от оргазма с его именем на губах. А теперь, если бы это и повторилось, то все равно было бы ложью. По имени зовут любимых, а между ними нет и не может быть никакой любви. Это только похоть, а значит, неважно, что произносят сейчас ее уста. Что бы ни сказала сейчас – неважно. Все слова – в прошлом. Они утолят эту сумасшедшую потребность друг в друге – и разойдутся. Навсегда.
Еще один толчок – и новый стон. Ее влажная кожа на расстоянии нескольких миллиметров, а потом совсем близко. Вплотную. Бугорки позвонков под пальцами, тонкая шея… – надави чуть сильнее – и жизнь оставит это совершенное, бесстыдное тело. И он почти готов был стать убийцей… хотя не это ли сделал уже, оставшись рядом с ней? Переступив черту и шагнув туда, откуда нет возврата. Уничтожил тот хрупкий мир, что долгие годы строила жена. И себя самого уничтожил, падая в бездну вместе с этой, этой…
Запутанные волосы, в которые так хочется зарыться лицом. Ее запах, сладким ядом проникающий под кожу. Обхватил ее руками, притягивая ближе, вжимая в себя с такой силой, что и сам почувствовал боль. Пальцы опустились на живот, скользнули выше, накрывая грудь и ощущая твердые камушки сосков. Он едва представил, как трогает их губами, обводит языком – и рот наполнился голодной слюной.
Выдохнул и навалился сверху, прижимая женщину к постели. Прикусил кожу на спине, двинулся выше, прочерчивая языком влажную линию от изгиба плеча к шее. Здесь тоже останется след от его губ. Потянул за волосы, заставляя повернуть голову, и впился в уже и без того распухший, истерзанный поцелуями рот. Толкнулся языком в его жаркую глубину, повторяя тот же ритм, с которым вонзался в послушную, пульсирующую плоть.
И время как будто остановилось или, наоборот, растянулось на бесконечность, и весь мир сосредоточился только в них двоих. Завладевшее телом наслаждение, растущие спазмы внутренних мышц, подталкивающие к самому краю. И за край. Сердце, что готово выскочить из груди, короткая боль, сдавившая напряжением, – и взрыв, жаркий огонь, растекающийся по венам. И ее содрогания, и соленая влага на раскрасневшихся щеках. Дрожащие губы, от которых он не мог оторваться. Целовал и целовал, пил ее всхлипы, стоны, пьянея еще больше.
Почему он никогда не испытывал ничего подобного с Ритой? С нежной и ласковой женой, верной и так сильно любящей его? С ней было хорошо, но никогда, даже в самые сокровенные моменты он не терял голову. Не переживал чувства, для которых человеческий язык еще не нашел определений.
Дыхание лишь немного восстановилось, а в глазах смотрящей на него женщины опять бушевало пламя. Все та же животная страсть, что снедала его и что вновь закрутилась внизу живота болезненной спиралью.
– Ведьма… – выдохнул, невольно приподнимая бедра, когда она обвела кончиком языка распухшие губы и опустила взгляд на его снова ожившую плоть.
И это тоже представлял… слишком часто. Когда засыпал, ворочаясь в постели. Когда принимал душ, ощущая, как горячие струи хлещут по телу, представлял ее на коленях перед собой. Дерзкую и покорную одновременно. Смотрящую вот так же жадно. Готовую на все, что он захочет.
Раньше, в их общем прошлом, таких желаний у него не возникало. Да и с Ритой предпочитал более традиционные приемы. А сейчас смотрел, как ненавистная ему женщина пожирает его глазами – и умирал от желания. Будто и не было ничего несколько минут назад. Будто не горели они вдвоем в этом пожаре.
Она знала, что делать. Знала, как лишить его, и так уже безумного, остатков рассудка. Научилась соблазнять, впитала в себя эту силу за годы без него. Скольким мужикам снесло от нее крышу, скольких целовали и ласкали эти бесстыжие губы… Он не хотел об этом думать – и не думать не мог. И хотел ее еще сильнее, презирая себя за это.
Она склонилась к груди, лизнув поочередно затвердевшие соски. Двинулась ниже, терзая медлительностью, теперь уже с его губ срывая хриплые стоны и мольбы не останавливаться.
Он ненавидел себя за эту слабость. А ее – еще больше. Что власть такую имела над ним. Ждал, почти не дыша, когда губы сомкнутся, наконец, на восставшей плоти, когда можно будет ворваться в ее рот, вбиться в него до самого горла. Покоряя. Или покоряясь.
По телу разливалось тепло. Дурманило голову, оплетало со всех сторон, концентрируясь в паху и заполняя все пространство между ног. Он ускорил толчки, погружаясь резче и жестче, вцепился в волосы, притягивая ее голову еще ближе к себе. Снова не интересуясь, что происходит с ней, – слишком острым было собственное удовольствие. Лишь когда накрыло новой волной оргазма, дернул женщину на себя, впиваясь в плечи так сильно, словно кости сломать хотел.
Или действительно хотел, сначала ей, а потом себе, чтобы не жить, не чувствовать ничего больше. Не вырываться из этого страшного и сладкого сна, в котором было так хорошо с ней. Не уходить никуда…
Глава 14
Ей не хотелось открывать глаза. Вообще шевелиться, словно она понимала, что тогда сразу всему наступит конец. Ослабнут тиски объятий, растает окутывающее её тепло. Останется только боль.
Дина знала с самого начала, что это неизбежно. Она ведь даже не любовница, с ней не может быть никакого будущего. И настоящего тоже. Ничего не
