Проект "Стокгольмский синдром" (СИ) - Волкова Ольга
— Что ты делаешь? — истерическим писком задала мне вопрос, продолжая сопротивляться напору.
— Играю, — грубо отвечаю. — Ведь так ты представляешь настоящую связь между нами, сука, — рычу, не сдерживаясь в эпитетах. Диана настырно упирается одной рукой мне в грудь, затем собирает ткань моей рубашки в хватку и притягивает к себе, впиваясь поцелуем. Хм, умно и коварно, пойти тем же путем, что я предпринял. Но только ее ждет проигрыш, потому как я стою, будто мертвый и не отвечаю. Со стороны покажется очень неестественно, только мне все равно. Диана должна, наконец, уяснить, мы никогда не будем вместе. Она отстраняется, злая и униженная.
— Вот как ты решил, — искоса смотрит на меня, вытирая губы. Засмеялась, а потом резко вскинула голову вверх, пренебрежительно фыркает и отворачивается от меня, вынимая из микроволновки еду.
— Тебе здесь не рады, проваливай к чертям, — говорю четко и громко, чтобы до этой ненормальной долетел смысл. — Думаешь, если у нас был секс, всё — мы теперь пара? Что за бред ты нарисовала в своей голове? — с возмущением задаю вопрос, конечно, не ожидая от нее ответа. На удивление, Диана спокойно проходит мимо меня и присаживается за стол, принимаясь уплетать ужин.
— Лёнь, заткнись со своими нравоучениями. Еще вчера ты был во мне, трахал так, что кровать долбилась о стенку, а теперь вдруг превратился в монаха, давшего обед безбрачия, — не глядя на меня, тараторит свою точку зрения. С чем-то могу согласиться, но только не с последним. Преодолев пару метров, оказываюсь напротив Дианы, которая искоса поглядывает на меня, готовясь к вспышке агрессии с моей стороны. — Я не собираюсь выяснять с тобой отношения, — еле слышно доносятся ее слова. Но мне есть что сказать, потому молчать не стану.
— Только прокрути пленку чуть в прошлое и скажи, как именно я оказался в твоих объятиях, — напоминаю девушке о ее коварном плане: воспользовалась моим пьяным состояние, залезая в койку. — Или ты настолько уверена в себе, что бессовестно пытаешься всеми возможными способами стать моей Олей! — ударяю по самолюбию девушке, и та, краснея от злости, отбрасывает в сторону вилку, вскакивая со стула. Наставляет на меня дрожащий указательный палец, возмущенная моим сравнением.
— Не смей ставить меня напротив твоей Оли, — с пренебрежением выплевывает имя моей жены. — Её нет! — закричала, практически срывая голос, а я продолжаю наблюдать за ней, хотя внутри все клокочет и жаждет хорошенько встряхнуть напарницу, приводя в чувства. — Я есть, Лёнь, — теперь едва слышно проговаривает, словно лишилась жизненной силы. Ударяет себе в грудь напротив сердца, демонстрируя преданность и боль души. — Её просто нет, и ты должен смириться, дорогой, — в притворном жесте протягивает руку, будто рассчитывает, что я отвечу взаимностью. На глазах у Дианы наворачиваются слезы, и я понимаю, что сейчас они настоящие, но по этой ли причине девушка так сильно разгромила свою душу, показывая свою слабость. Я оставляю ее в подвешенном состоянии и никак не отвечаю на выходку. Открывая входную дверь, даже не пытаюсь выяснить, когда она была здесь в последний раз — мне совершенно не интересно. Что-то подсказывает мне, скоро буду во всем прояснен без объяснения посторонних и причастных в череде испытаний. Демонстративно стою в ожидании, и Диана поднимает с пола свою блузку, уныло улыбается, поднимая проясненные глаза, словно слезы, наконец, смыли пелену.
— Духи, — вдруг произносит, утыкаясь в свою вещь носом. Со свистом глубоко вдыхает, а затем вновь надевает маску безразличной суки. — Они сводили тебя с ума, но, что не так сейчас? — в воздухе виснет ее вопрос, который теперь игнорирую, не желая тратить время на пустую болтовню. Я устал. Устал так, что буквально ног не чувствую. Тело истощено морально, как и разум, в котором по бесконечности крутятся воспоминания о моей пушинке.
— Отвечай! — вновь кричит на меня, содрогаясь всем телом от злости.
— Потому что ты никогда не станешь ею, — обезоруживаю мигом, круша мосты Дианы основательно. Ее терпение лопается, как и мое, только вида не подаю, в отличие от девушки. Подлетает ко мне и начинает колотить кулаками по груди, параллельно заливаясь слезами.
— Ненавижу тебя, твою семью и все, что касается вашего имени! — сокрушается, затем эхом раздается хлопок пощечины. Диана оставила след на мне, вымещая свою боль. В квартире повисла тишина. Только наши дыхания со свистом слышны, раздражая обоих. — Я хотела только одного, — вдруг обронила Диана, стыдливо прикрывая свою грудь. Сжимаю губы в тонкую полоску, выражая некое сочувствие с пониманием.
— Мы все хотим только одного — быть счастливыми, — добавляю, раскрывая шире дверь, демонстрируя свое нетерпение. Девушка кивает, будто соглашается с моим мнением.
— Нет, ты меня не понимаешь, — останавливается напротив меня и в упор смотрит в глаза, выискивая в них кого-то другого. — Только одного, — практически губами проговаривает, едва добавляя в слова жизни. Нахмурившись, пытаюсь уловить суть сказанного, но что-то мешает, и я не могу понять Диану. Наконец, девушка покидает квартиру, оставляя после себя аромат ванили, и теперь этот запах лишает мой рассудок нормального покоя. От злости, что скопилась внутри, ударяю по стенке, раздирая костяшки пальцев до крови.
— А-а-а! — завыл, падая на пол. Схватившись за голову, сам себе причиняю боль, оттягивая волосы. Диана ворвалась в мою жизнь внезапно, но уходить не желает, намеренно использует все, что может напомнить о моей Оле, словно так добивает во мне последние крупицы надежды. Глубоко дышу, усмиряя растущую в сердце пустоту от отчаяния. Я на грани. Знаю, еще немного и обратного пути не будет. Метаюсь из угла в угол, как подопытная мышь, ожидающая своей очереди. Все заявки в штаб, которые отправлял последние полгода — отклонены, ссылаются на срок давности дела и его безрезультатность. Черт возьми! Что я должен сделать еще, чтобы сдвинуть с места всю бюрократию, ведь сам — один, я просто песчинка в огромном болоте беззакония. Мысль обратиться к своему отцу все еще зреет глубоко в сознании, но, раз сам просит о помощи, то, скорее всего, у него что-либо просить бесполезно.
Меня терзают смутные сомнения: как быть и выкручиваться из ямы, в которую угодил, и теперь задыхаюсь. Казалось, невозможно встать и снова упасть. Но, вот он я, сижу на полу и от отчаяния рву на голове волосы, причиняя боль до слёз. Перед глазами картинки, одна за другой, перещелкиваются кадрами, показывая счастливую улыбку моей Оли — моей любимой пушинки. Где она? И, как долго все будет тянуться, словно срок получил и теперь сижу в тюрьме без права на амнистию. Дышу глубоко, стараясь задержать воздух в легких, чтобы успокоить сердцебиение. В последнее время перестал ощущать что-либо совсем. Нет никаких эмоций и чувств к кому-либо, но стоит вспомнить о любимой — мой мотор приходит в действие, качая кровь на высоких оборотах, словно я дорогая спортивная машина стою на старте. За день до исчезновения жены, хотел приготовить романтический ужин — только вдвоем, отметить ее фееричный уход и начать строить настоящую семью, в которой бы бегало счастье — наш малыш. Наш смысл. Результат любви, что с первого взгляда поселилась в сердцах двоих. Но этого нет, и не будет. От безумия ударяю кулаками по полу. Больно, значит живой и это не проделки сознания. Провожу ладонями по лицу, смахивая усталость и грусть, будто одним движением могу избавиться от нее, да только впустую. Оглядываюсь, в квартире тишина — мертвая и слишком гнетущая. Встаю, приняв решение немного отвлечься на проект, который вручил штаб. Расследовать среди двенадцати претендентов истинного преступника. Еще на работе просматривал все фотографии и карточки с биографиями, но многое не состыковалось с моими мыслями и предположениями. Беру сумку, где все мои документы и рабочие принадлежности, затем устало плетусь в спальню. Плевать хотел на чувство голода, на потребность сна. Каждый раз, когда засыпаю, я только брежу своей любовью к жене. Безумно скучаю. Часто задумываюсь, а вдруг мы встретимся, словно случайно прохожие, какова будет реакция нас двоих. Узнаем ли мы друг друга из тысячи лиц, ведь времени прошло не мало. Полтора года — серьезный промежуток, который у нас украли. Отобрали кусочек жизни, в котором мы могли быть счастливы на зло всем врагам и недоброжелателям. Войдя в спальню, бросаю сумку на кровать и вынимаю из нее папку. Довольно-таки увесистую и содержательную. Папка с грохотом приземляется на рабочий стол, и я сажусь на свое новое место. Раскладываю фотографии и под них карточку-анкету на каждого пациента: первая — показания, взятые по горячим следам, и вторая — это уже спустя некоторое время. Удивительно, как быстро многие сориентировались, и, будто ролями поменялись, изображая ненормальных. Каждая фотокарточка хранит в себе связь души человека с плотью, и беря одну из них, внимательно всматриваюсь сначала в глаза, потом лицо в целом, а затем и в позу. Наше тело способно рассказать очень многое. Как говорит Степан, изучая внутренности, он может сказать о человеке любую подноготную, кроме души. Душа так просто не поддастся изучению под скальпелем в руках патологоанатома. Я же, напротив, могу приблизительно оценить состояние пациента, а, если пообщаться вживую, то грамм каждой полученной информации имеет более ценную картину всего состояния больного. Увидеть страдания, сомнения, «прочитать» мысли и его намерения. Боже, как я устал от всего этого. Кладу на место карточку, на которой изображен парень — совсем молодой и с безупречным прошлым за плечами. Что-то терзает меня, когда гляжу в его на первый взгляд уверенные глаза, но, присмотревшись, замечаю в них крупицы страха. Молодой человек чего-то боится, в отличие от остальных. Заинтересовавшись этим фактом, я просматриваю анкету, выявляя ряд несоответствий: во-первых, его почерк при первом опросе. Слишком спокойный, уверенный и легкий. Никаких острых углов и размашистых линий. Затем сравниваю с последним тестом, и меня смущает его стиль, словно два разных человека писали один и тот же текст, но очень старались подделать первый вариант. Делаю пометки в блокноте, при их прибытии, с ним поговорю в первую очередь, а затем с каждым в отдельности и, естественно, вместе. Знаю, Власов-старший вряд-ли разрешит мне провести своего рода тренинг, но в данном случае он необходим. И я с полной уверенностью отдаю отчет себе в уме, что могу только усугубить, но, кажется, зацепка у меня перед носом. Осталось только проверить ее и потом запросить полноценные отчеты из штаба. Вся информация поверхностная, будто собранная впопыхах, чтобы затмить мне глаза. Но я тут же отметаю эту мысль, словно штаб играет мной. Будет жестоко и смешно, если руководство таким образом вырвало меня из Америки. А цель? Тогда, какова их цель, если я верно мыслю. Каждый пациент на фотографиях не выглядит жертвой или насильником. Или я совсем уже ослеп. Пора заканчивать, в любом случае без контакта толку мало. Это, будто гадание на картах таро, надеяться на удачу или ее провал. Разминаю плечи, которые затекли от долгого сидения на одном месте. Закрыв глаза, откидываюсь на спинку стула, думая только об одной единственной: сейчас моя Оля кружится на пляже, омываемом морем. Это наш маленький медовый месяц — неделя, но безумная и наполненная нашей любовью, от страсти которой у обоих сносило головы. Каждое утро начиналось с любви, и каждый вечер ею заканчивалось. Страсть, что возрождалась в нас после горячего пламени, вновь и вновь наполняла сознания до границ безумия. И мы были счастливы. Мы действительно обрели в ту короткую неделю настоящую связь пары, словно на интуитивном уровне наши тела и души решили за нас, что только вместе мы сможем узреть истинное значение брака и любви с первых секунд. Сильно сдавливаю переносицу, избавляясь от воспоминаний, но не потому, что они мне причиняют боль, а от того, что не в силах разделить эту значимую для нас страницу в жизни с Олей. Из размышлений вырывает звонок мобильного, и передернувшись от резкого звука, я на пару секунд завис, определяя, откуда льется музыка входящего звонка, чтобы понять местонахождение телефона. Мобильник был в кармане пальто. С каждым шагом к прихожей, мелодия нарастала. Наверное, вновь Диана со своими суждениями и речами. К черту, пошлю ее уже в натуральном виде. Достала до белого каления. Как-будто я не разглядел в ней искры злости ко мне, и все, что она делает рядом со мной это сплошная фальшь и игра на чувствах. Меня до сих пор потрясывает от духов, которые она использует, намеренно задевая за больные струны моей души. Кому как ни ей знать, что этот аромат для меня значим. И я до сих пор храню вещи жены, в которых он все еще есть. Обезумел ли? И пусть, если это выглядит подобным образом. Вынимаю телефон, но на экране мелькает фотография моем мамы. На душе сразу стало легче, и я улыбнулся, отвечая на звонок.
