Вирджиния Эндрюс - Руби
Дед быстро взглянул на меня, а потом уставился на отца Раша. Несколько секунд казалось, что старик не верил своим собственным глазам или не понимал, что делали здесь все эти люди. Будто с его языка каждую секунду мог сорваться вопрос: «Правда ли она покинула нас или это просто обман, чтобы выкурить меня из болота и вычистить?» Он осторожно, с недоверием приближался к гробу, держа шляпу в руках. На расстоянии около фута он остановился и в ожидании стал смотреть на покойницу. И когда она не села в гробу и не принялась кричать на него, дед расслабился и повернулся ко мне.
– Как ты, Руби? – спросил он.
– Все в порядке, Grandpere. – Мои глаза были воспалены, но сухи – я выплакала все слезы. Дед кивнул, резко повернулся кругом и злобно оглядел некоторых женщин, глазевших на него с едва скрываемым отвращением.
– Ну что смотрите? Неужели человек не может скорбеть о своей умершей жене без того, чтобы вы, сплетницы, не пялились на него и не перешептывались за его спиной? Уходите и оставьте меня одного! – закричал старик.
Возмущенные и ошеломленные подруги бабушки Катрин, качая головами, поспешили, как стая испуганных наседок, выйти из дома и собраться на галерее. Только миссис Тибодо и миссис Ливоди, а также отец Раш остались в гостиной с дедушкой Джеком и со мной.
– Что с ней случилось? – спросил дед, его зеленые глаза все еще светились от ярости.
– Ее сердце просто не выдержало, – ответил отец Раш, тепло глядя на бабушку. Он слегка покачал головой. – Она истратила всю свою силу, помогая другим, успокаивая и ухаживая за больными и страждущими. В конце концов это тяжело сказалось на ней самой. Господи, благослови ее, – закончил священник.
– Да я говорил ей сотни раз, чтоб она перестала разгуливать вверх и вниз по протоке и заниматься чужими бедами, но она была не из тех, кто слушается. Упряма до самого последнего дня, – заявил дед. – Такая же, как большинство кайенских женщин, – добавил он, уставясь на миссис Тибодо и миссис Ливоди. Те расправили плечи и напрягли шеи, как два павлина.
– О нет, – ангельски улыбаясь, проговорил отец Раш, – невозможно помешать такой большой душе, как душа миссис Ландри, делать все возможное, чтобы помочь нуждающимся. Милосердие и сострадание были ее постоянными спутниками, – добавил он.
Дед крякнул:
– Милосердие начинается с собственного дома, говорил я ей, но она никогда не прислушивалась к моим словам. Что ж, я жалею, что она покинула нас. Не знаю, кто теперь будет желать мне адского пламени и осыпать проклятиями. Не знаю, кто будет меня наказывать за то, что я что-то не так сделал, – заявил дедушка, качая головой.
– О, думаю, всегда найдется кто-нибудь, кто сможет как следует наказать тебя, Джек Ландри, – ответила миссис Тибодо, плотно сжав губы.
– Да-а? – На какой-то момент дед уставился на женщину, но миссис Тибодо слишком давно была знакома с бабушкой Катрин, чтобы научиться переглядывать старика. Он провел ладонью по рту, отвел взгляд в сторону и снова крякнул.
– Ну что ж, – вздохнул он. Ароматы из кухни уже завладели его вниманием. – Думаю, вы, дамы, что-то приготовили нам?
– В кухне накрыт стол, гамбо на печи, варится крепкий кофе, – ответила миссис Ливоди с явной неохотой.
– Я приготовлю тебе что-нибудь поесть, Grandpere, – сказала я, вставая. Мне нужно было что-то делать, двигаться, быть занятой.
– О, спасибо, Руби. Да будет вам известно, это моя единственная внучка, – обратился дед к отцу Рашу. Я резко повернула голову и пристально посмотрела на деда. На мгновение в его глазах засверкали бесенята, но затем он улыбнулся и отвернулся, не почувствовав или не заметив, что мне что-то известно, или просто ему все было безразлично. – Она – все, что осталось у меня теперь, – продолжал он. – Единственный член семьи. Мне придется заботиться о ней.
– И как ты предполагаешь делать это? – спросила миссис Ливоди. – Ты едва можешь позаботиться о себе, Джек Ландри.
– Я сам знаю, что могу и чего не могу. Люди ведь изменяются, верно? Если приходит что-то трагическое, как сегодня, человек может измениться. Разве не так, отец? Разве не может?
– Может, если в его сердце есть истинное намерение раскаяться, – ответил отец Раш, закрывая глаза и складывая руки так, будто намеревался прочесть нам соответствующую молитву.
– Слушайте, что говорят. И это священник, не какой-нибудь там сплетник, – заявил дедушка Джек, кивая и тыкая воздух в направлении миссис Ливоди своим грязным толстым и длинным пальцем. – У меня теперь есть обязанности… дом, который нужно содержать, внучка, о которой надо заботиться, и это мне предстоит делать, а раз я так говорю, то и сделаю, будьте уверены.
– Если запомнишь, что говорил, – отрезала миссис Тибодо. Она не уступала старику.
Дед самодовольно ухмыльнулся.
– Ага, хорошо, я запомню. Я запомню, – повторил он, бросил еще один взгляд в сторону бабушки Катрин, будто хотел увериться, что она не начнет кричать на него, а затем последовал за мной на кухню что-нибудь поесть. Старик плюхнулся своим длинным тощим телом на кухонный стул и бросил свою шляпу на пол. Пока я помешивала гамбо и накладывала еду в миску, дед осмотрелся вокруг.
– Не был я в этом доме так давно, что совсем его забыл, – заявил старик. – А я ведь сам его и построил.
Я налила деду чашку кофе и отошла назад, сложив руки на груди и наблюдая, как он принялся за гамбо, засовывая в рот ложку за ложкой и глотая, едва прожевывая, рис и соус текли по его подбородку.
– Когда ты ел в последний раз, Grandpere? – спросила я.
Он на мгновение остановился и задумался.
– Не знаю, два дня назад я поел немножко шримса, или это были устрицы? – Дед пожал плечами и продолжил поглощение пищи. – Но теперь мои дела изменятся, – проговорил он, кивая между глотками. – Я намерен привести себя в порядок, въехать обратно в мой дом, и пусть моя внучка заботится обо мне по всем правилам, а я буду заботиться о ней, – пообещал старик.
– Я не могу поверить, что бабушка действительно умерла, – проговорила я, слезы душили меня.
Он проглотил очередную ложку гамбо и кивнул:
– Я тоже. Я бы поклялся на куче диких чертей, что умру раньше, чем она. Я думал, эта женщина переживет большую часть мира, у нее была такая сила воли. Она была как корень старого дерева, просто держалась за то, во что верила. Мне бы и целое стадо слонов не помогло сдвинуть ее ни на дюйм с ее привычек.
– Она тоже не могла сдвинуть тебя, Grandpere, – быстро ответила я.
Дед пожал плечами:
– Ну, я просто старый глупый кайенский траппер,[15] слишком тупой, чтобы знать, что хорошо, а что плохо, однако я ухитрился выжить. И намерен сделать то, о чем говорил в той комнате. Руби, я собираюсь ужасно измениться и сделать так, чтобы у тебя было все нормально, клянусь, – заявил дед, поднимая вверх правую руку, покрытую пятнами грязи, концы пальцев были окрашены табаком. Глубоко серьезное лицо его расплылось в улыбке. – Можешь дать мне еще одну миску этого? Не ел ничего такого же вкусного целую вечность. Не сравнить с моей болотной баландой, – добавил дед и рассмеялся про себя, плечи затряслись, и легкий свист вырвался между щелями в его зубах.
