Вирджиния Эндрюс - Руби
– Мне бы только выпить немного теплой воды с медом, дорогая.
Я быстро принесла ей стакан, и она пила мелкими глотками и тихо покачивалась в кресле.
– Наверно, я устала больше, чем предполагала. – Бабушка повернулась и посмотрела на меня таким отдаленным взглядом, что в глубине души я запаниковала. – Руби, я не хочу, чтобы ты испугалась, но хочу, чтобы ты кое-что сейчас для меня сделала. Это поможет мне чувствовать себя менее… менее обеспокоенной за себя саму, – проговорила она, взяв мою руку. Ее ладони были холодными и липкими.
– Что, Grandmere? – Я почувствовала, как слезы собираются у меня на глазах и жгут мне веки. Горло будто перехватило, надолго, а сердце сжалось так, что едва билось. Кровь моя застыла, а ноги превратились в куски свинца.
– Я хочу, чтобы ты пошла в церковь и привела отца Раша, – проговорила бабушка.
– Отца Раша? – Кровь отлила от моего лица. – О, почему, Grandmere? Почему?
– Просто на всякий случай, дорогая. Так мне будет спокойней. Пожалуйста, милая. Будь сильной, – попросила бабушка.
Я кивнула головой и проглотила слезы. «Не буду плакать перед ней», – подумала я и быстро поцеловала старушку.
Прежде чем я повернулась, чтобы идти в церковь, она вновь схватила мою руку и притянула к себе:
– Руби, помни свои обещания. Если со мной что-нибудь случится, ты не останешься здесь. Помни.
– Ничего с тобой не случится.
– Знаю, милая. Но на всякий случай. Обещай снова. Обещай.
– Обещаю, Grandmere.
– Ты отправишься к нему, к твоему настоящему отцу?
– Да, Grandmere.
– Хорошо. – Бабушка вновь закрыла глаза. – Хорошо.
Я взглянула на нее, а потом сбежала вниз с крыльца галереи и понеслась в город. Я бежала, заливаясь слезами, я плакала так сильно, что заболела грудь. И очень быстро, сама не знаю как, не успев опомниться, оказалась у церкви.
Экономка отца Раша ответила на мой звонок. Ее звали Эдди Кошран, и работала она у священника так долго, что уже невозможно было и припомнить, когда ее не было в этом доме.
– Моей бабушке Катрин нужен отец Раш, – сказала я быстро, и в голосе моем слышалась паника.
– Что случилось?
– Она… она очень… она…
– О Господи, он только что отправился к парикмахеру. Я пойду за ним и пошлю к вам.
– Спасибо.
Всю дорогу я бежала, грудь моя готова была разорваться, и, уже остановившись наконец перед нашим домом, я почувствовала в своем боку острое покалывание. Бабушка все еще сидела на галерее в своей качалке. Я не заметила, что она не раскачивается в кресле, пока не подошла поближе к крыльцу. Бабушка просто сидела с полузакрытыми глазами, а на худых белых губах играла слабая улыбка. Как напугала меня эта слабая счастливая улыбка…
– Grandmere, – прошептала я в страхе. – Как ты?
Бабушка не ответила и не повернулась в мою сторону. Я прикоснулась к ее лицу и поняла, что она уже остыла.
Тогда я упала на пол галереи и обняла ее ноги. Я все еще сидела в том же положении и плакала, когда наконец пришел отец Раш.
Глава 7
Истина откроется
Можно было подумать, что известие о кончине бабушки Катрин было подхвачено и разнесено по протоке ветром – так много людей и быстро об этом узнали, – но потеря духовного целителя, особенно такого, как бабушка, было чем-то необычным и очень важным для кайенской общины. Уже тем же утром пришли некоторые из друзей бабушки и наши соседи, а к началу дня перед нашим домом скопились десятки машин и пикапов, и все больше и больше людей заходили, чтобы выразить свое уважение. Женщины приносили гамбо и джамбалайю в больших чугунах, блюда и сковороды пирогов и оладьев. Миссис Тибодо и миссис Ливоди взяли на себя организацию поминок, а отец Раш сделал за меня все приготовления к похоронам.
Слой за слоем длинные серые тучи тянулись с юго-запада, направляясь к тусклому, прячущемуся солнцу. Тяжелый воздух, темные тени и притихшая болотная жизнь – все казалось соответствующим такому печальному дню, как этот. Птицы летали мало, болотные цапли и ястребы, в своей неподвижности походившие на статуи, продолжали проявлять любопытство, наблюдая за скоплением людей, которые все прибывали и прибывали в течение дня.
Никто не видел дедушку Джека, поэтому Тадеус Бут отправился на пироге к его хижине, чтобы сообщить ему ужасную новость. Бут вернулся без деда, что-то пробормотал присутствующим на похоронах, и все стали качать головами и с сожалением поглядывать в мою сторону. Ближе к ужину дедушка Джек наконец объявился, как всегда будто выбравшись из болотной грязи. Он был одет в то, что, по-видимому, считал своими лучшими брюками и рубашкой, но на коленках брюк зияли дыры, а рубашка выглядела так, будто дед был вынужден колотить ее о камень, чтобы сделать помягче и можно было просунуть руки в рукава и застегнуть пуговицы, те, что остались, конечно. Сапоги, как обычно, были облеплены засохшей грязью и стебельками болотной травы.
Дед не потратил времени на то, чтобы причесать свои разметавшиеся в разные стороны седые волосы или подровнять бороду, хотя должен был знать, что на похоронах присутствует множество людей. Густые маленькие пучки волос торчали из его ушей и ноздрей. Кустистые брови топорщились вверх и в стороны, а самые глубокие морщины на дубленой коже лица, казалось, месяцами сохраняли залежи грязи. К тому же резкий запах старого виски, болотной земли, рыбы и табака значительно опередил своего носителя. Я внутренне улыбнулась, подумав о том, как бабушка Катрин кричала бы деду, чтобы он не подходил к нам близко.
Но она больше никогда не будет кричать на своего мужа. Она лежала убранная в гостиной, и ее лицо никогда не было таким умиротворенным и неподвижным. Я сидела с правой стороны от гроба, сложив руки на коленях, все еще совершенно потрясенная реальностью происходящего – я все еще отказывалась верить, все еще надеялась, что этот ужасный кошмар скоро развеется.
Тихий разговор, начавшийся некоторое время назад, внезапно затих, когда пришел дедушка Джек. Как только он появился в доме, люди у дверей расступились и подались назад, будто одно сознание того, что старик может коснуться их своими грязными руками, приводило их в ужас. Никто из мужчин не протянул ему руки, да он и не искал рукопожатий. Женщины кривились от исходящего от него запаха. Глаза деда быстро скользнули от одного лица к другому, а затем он вошел в гостиную и замер на мгновение при виде бабушки Катрин, лежащей в гробу.
Дед быстро взглянул на меня, а потом уставился на отца Раша. Несколько секунд казалось, что старик не верил своим собственным глазам или не понимал, что делали здесь все эти люди. Будто с его языка каждую секунду мог сорваться вопрос: «Правда ли она покинула нас или это просто обман, чтобы выкурить меня из болота и вычистить?» Он осторожно, с недоверием приближался к гробу, держа шляпу в руках. На расстоянии около фута он остановился и в ожидании стал смотреть на покойницу. И когда она не села в гробу и не принялась кричать на него, дед расслабился и повернулся ко мне.
