Твой личный враг - Настя Орлова
Не знаю, сколько слез я выплакала у мамы на груди, прежде чем соленый поток начал иссякать, а на смену искрящей напряженности внутри пришла пустота.
Помню лишь, как рука мамы застыла в моих волосах, и я услышала ее испуганный шепот:
– Мира, кажется, у меня отошли воды.
Глава 22
– Правда, он красивый? – Мама разворачивает ко мне сверток с спящим младенцем и выжидательно заглядывает в глаза.
– Правда, мам, – отвечаю тихо, рассматривая крохотное сморщенное личико брата в обрамлении голубой пеленки. – Ты такая молодец.
– Громов Андрей Владиславович, – с распирающей гордостью декламирует она.
– Звучит отлично, – впервые с тех пор, как вернулась из Сочи, я совершенно искренне улыбаюсь.
От нежности к маме, которая с искрящимися глазами сидит на больничной койке и укачивает малыша, в груди разливается тепло. Она в этот момент такая искренняя, счастливая и выглядит такой юной – и не скажешь, что между ее детьми почти девятнадцать лет разницы.
Мы с ней находимся в современной палате частного родильного дома. Папа недавно уехал домой переодеваться – он пробыл здесь всю ночь и присутствовал при родах. И хотя я видела его лишь мельком – меня привез, а его забрал водитель, он, как и мама, выглядел совершенно ошалевшим от свалившегося на него счастья.
– Как ты себя чувствуешь? – спрашивает мама, осторожно укладывая маленького Андрюшу в прозрачную кроватку.
– Лучше, мам, честно. Спасибо, что выслушала меня.
Сейчас я не лукавлю. После сумбурной истерики накануне мне словно легче дышится, и тьма стала не такой непроглядной. И пусть я все еще растеряна, сбита с толку и обижена, но желание провести остаток жизни, забившись в угол своей спальни, уже не кажется мне таким привлекательным.
– Что собираешься со всем этим делать? – интересуется мама.
– Утром Саша написал. Он вернулся из Швеции. Хочет встретиться и поговорить.
– Решила, что ему скажешь?
– Пока нет.
– Можно я дам тебе один совет, Мира? – Мама дожидается моего кивка, прежде чем продолжить: – Не позволяй людям и обстоятельствам влиять на твои решения. Никто лучше тебя не знает, какой путь правильный. Слушай только себя и свое сердце – поверь, я знаю, о чем говорю. Мы с твоим отцом в свое время столько дров наломали по глупости. А все потому, что слушали других, а сами разучились разговаривать. В жизни нет ничего лучше правды, какой бы горькой она ни казалась.
На последних словах мама подавляет зевок, и я понимаю, что ей надо дать отдохнуть – ночка у нее была не из легких.
– Спасибо, мам, – говорю я. – Спасибо за все. Я поеду. Отдыхай.
Мама кивает, а потом ласково сжимает мою ладонь:
– Все будет хорошо, Мирослава. Обязательно.
Почему-то от ее слов к горлу подступает горький ком, а глаза наполняются влагой. В водовороте чувств, которые захлестывают меня в этот миг, мне отчаянно хочется верить маме.
* * *
Из роддома я еду в универ, чтобы проставить первый экзамен автоматом. Когда зачетка пополняется еще одной пятеркой, Саша присылает эсэмэску, что ждет меня в кафе неподалеку. Мы часто обедали там в перерывах между моими занятиями и его тренировками, но отчего-то сейчас я чувствую, что место выбрано неудачно. Слишком много хорошего связано с этим кафе, а мне бы хотелось провести этот разговор на нейтральной территории.
Я захожу в кафе и сразу замечаю Сашу. При виде склоненной над телефоном головы мое сердце болезненно сжимается, а внутреннее смятение усиливается.
Пока иду к столику, с тоской вспоминаю свою простую и ясную жизнь до каникул. Как-то так случилось, что за последние две недели я полностью потеряла свой путь. Заблудилась. Мама сказала, что в глубине души я знаю, как поступить, но я не знаю. На негнущихся ногах я двигаюсь навстречу Саше и понятия не имею, что ему скажу.
Заметив меня, он сдержанно улыбается и встает.
– Привет, – говорит он, неуклюже обнимая меня. Он подается вперед с явным намерением поцеловать, но я даже не успеваю подумать и действую на инстинктах – отворачиваю голову, так что его губы задевают только мою щеку.
Черт.
Я вспыхиваю и отвожу глаза.
После неловкой паузы Саша разжимает объятия, а я, внезапно ощущая себя последней дрянью, притягиваю его хмурое лицо к себе и легонько целую в губы.
– Как все прошло в Швеции? – спрашиваю я, когда мы усаживаемся за стол.
– Поживем – увидим. Пока никаких гарантий мне не давали, – он пожимает плечами.
– Уверена, тебя возьмут, – говорю я бодро, стараясь сгладить впечатление от скомканной встречи. – Ты же лучший бомбардир лиги.
– Мира, по всему миру таких бомбардиров сотни. Но не все заканчивают в НХЛ, – говорит Сашка непринужденно, но я хорошо его знаю и вижу по глазам, как отчаянно он желает пройти отбор.
К столику подходит официант и ставит перед нами чайник травяного чая и две чашки.
– Я заказал тебе салат с авокадо и креветками, как обычно. Но если ты хочешь еще чего-то… – Саша замолкает и как-то странно смотрит на меня.
– Спасибо. Салат с авокадо и креветками – то, что нужно.
Пока он разливает чай в чашки, я вновь думаю о том, насколько хорошо мы знаем друг друга. Повадки, вкусы, мечты – вот оно, все как на ладони. И поэтому еще больнее ощущать стену, которая неумолимо растет между нами. Я хотела бы ее сломать, но чувствую, что не могу. Это уже не зависит от меня.
– Мама ночью родила, – говорю я, стараясь заполнить возникшую паузу. – Представляешь, у меня теперь младший брат есть.
– Это здорово, – Саша искренне улыбается. – Не против, если я пошлю ей цветы?
– Почему я должна быть против? – я хмурюсь. – Маме будет приятно. Она в клинике в Лапине.
Он вновь пожимает плечами:
– Я, Мира, просто не понимаю, что за херня между нами происходит. Поэтому и спрашиваю.
Вновь повисает неловкое молчание. Тягучее, вязкое, плотное, как болото, в котором мы тонем.
– Помнишь, до поездки мы обсуждали идею съехаться?
У меня в венах стынет кровь, но я киваю. Мы действительно обсуждали это. Две недели назад от мысли, что мы с Сашей будем жить вместе, у меня за спиной вырастали крылья. А сейчас мне хочется спрятаться от его пронизывающего насквозь взгляда.
– Может, попробуем? – предлагает он, по-своему трактуя мое замешательство. – Эти дни я много думал
