Маруся и близнецы - Ашира Хаан
— Эй! — говорит Маруся, выставляя ладони вперед — то ли в защитном жесте, то ли наоборот — готовясь сжать упругие стволы, нацеленные на нее. — Сначала аптечку!
— Сначала — в душ! — веско возражает Макар. — Смыть пыль и песок, госпожа докторша.
Тот самый душ — летний, под сенью кустов сирени. С нагретой солнцем водой, с шелестом листвы, свистом птиц, теплым ветерком, касающимся влажных обнаженных тел.
За ними некому подглядывать, некому вздрагивать и замирать от пронзительной нежности, с которой близнецы касаются тела Маруси. Большие грубые ладони, привыкшие и к просоленным корабельным канатам, и к плохо отесанным древкам лопат и топоров, и к шершавой коре деревьев, медленно скользят по молочно-белой коже, не отрываясь, размазывая мыльную пену везде-везде. По впалому животу, по упругой попе, по груди, дразня шершавыми подушечками пальцев чувствительные соски. По тонкой шее и ключицам, по рукам, заставляя задрать их вверх и покружиться, по коленям — опускаясь на пол и благоговейно глядя на Марусю снизу вверх.
И там, где кожа нежнее всего.
И там, где пена уже не нужна — только прозрачная теплая вода и пальцы, перебирающие каждую складочку, тщательно их промывая.
И немного внутри — чтобы она ахнула и едва устояла на ногах.
А потом и не устояла — опустилась на корточки, ладонями сжала горячие члены, маячащие прямо перед лицом и потянулась, чтобы лизнуть. Каждый — по одному разу.
По очереди обнимая губами. По очереди дразня кончиком язычка уздечку. По очереди облизывая сверху вниз, а потом снизу вверх — до подобравшихся яиц, которые тоже брала в рот осторожно, нежно, по одному, но все четыре.
Вода лилась на нее сверху и под этим теплым дождем она то сдвигала налившиеся головки вместе, чтобы попытаться уместить их во рту одновременно, то разводила в стороны и, пока одну сосала и облизывала, другой рукой накрывала вторую.
Сначала Макар с Никитой только тяжело дышали — один упирался ладонями в стенки душа, другой зарылся пальцами во влажные кудри Маруси.
Никита лишь выдохнул:
— Ссссссууууука… — когда она попыталась взять член до конца, и у нее почти получилось, но потом подавилась, закашлялась и подняла на него наполненные слезами глаза.
Но позже осмелели — в основном, Макар, который сначала непроизвольно сжимал в кулаке ее волосы и пытался управлять наклоном головы, а потом начал подсказывать:
— Сожми губы чуть сильнее.
— Зубы! Осторожнее!
— Быстрее.
— Давай рукой.
Никита присоединился в конце — хрипло простонал:
— Еще! Быстрее! — и отстранив ее, скомандовал: — Высунь язык!
Он собрал ее влажные волосы в хвост, потянул назад, заставляя запрокинуть голову и всего пару раз провел кулаком по члену, прежде чем тот взорвался горячими белесыми струями, выстрелившими прямо в открытый рот Маруси.
— А я хочу на грудь, — Макар подвинул его в сторону, когда последние капли упали на розовые губы и были слизаны быстрым язычком.
Он не выдержал и трех секунд ожидающего взгляда голубых глаз, заливая ключицы и грудь Маруси спермой, которую она размазывала ее по себе растопыренными пальцами. Одна капля повисла на соске и была снята указательным пальчиком, а тот — облизан с таким невинным видом, что оба брата застонали в унисон.
Марусю пришлось мыть еще разок. Целуя наперебой и намурлыкивая какие-то бессвязные милые пошлости, от которых она хихикала и вертелась под их руками.
— Ну что, теперь играть в доктора! — заявил Макар, закрывая кран и набрасывая на Марусю огромное пушистое полотенце, укрывшее ее до самых пяток.
— А вы осилите еще и доктора? — поддела она, встряхивая влажными волосами.
— Вообще-то я имел в виду, что надо бы обработать наши боевые раны, — заметил он. — Но я смотрю, кто-то вошел во вкус…
36
— Ты знаешь, что ты самая охрененная Маруська на свете? — спросил Макар, глядя на нее снизу вверх сияющими глазами.
Он сидел на шезлонге, она стояла над ним — уже одетая в коротенький топик и шорты, волосы собраны в высокий хвост. Ссадина у него на скуле была неглубокой, хватило промыть антисептиком и налепить пластыри, стягивающие кожу, чтобы не осталось шрама. А то неудобно — близнецов станет слишком легко отличать друг от друга неподготовленным зрителям.
— Мне надо узнать, сколько точно Марусек в мире, чтобы понять насколько это комплимент, — отмахнулась она, деловито осматривая Макара на предмет незамеченных повреждений. Сбитые костяшки уже затянулись свежей кожицей, и их было решено не трогать. Пусть заживают, только крепче будут кулаки.
— И самая лучшая сводная сестра, — заявил Макар, подтягивая ее к себе за пояс и впиваясь губами в гладкую кожу на животе. Ладони его подхватили ягодицы, сжали их, наслаждаясь упругостью, и чуть-чуть развели, чтобы почувствовать горячее между ними.
— Ну вот это вообще несложно, я твоя единственная сводная сестра, — фыркнула она и толкнула его ладонями в грудь, опрокидывая на спину и переходя к Никите.
Тот лежал, вальяжно развалившись в шезлонге, ленивым взглядом из-под ресниц глядя, как Маруся устраивается на коленях рядом, чтобы было удобнее подобраться к раненой ноге.
— Всегда мечтал, чтобы у моих ног сидели прекрасные обнаженные женщины, — прокомментировал он.
Ловким подкатом к Жоре прямо по гравийной дороге, Никита содрал изрядный кусок кожи. Но, к счастью, очень поверхностно — и душ уже сделал половину работы за Марусю. Ей осталось только еще разок пройтись антисептиком и смазать все заживляющей мазью.
— И причиняли тебе боль, — фыркнула Маруся, когда он зашипел и выматерился сквозь зубы от попавшего на рану спирта.
— У всего есть своя цена, — философски отозвался он.
— Мои услуги стоят очень дорого.
— Я знаю. — Никита проследил, как она нанесла последние капли мази и вытерла руки салфеткой, наклонился и поцеловал ее пальцы, а потом губы. — И могу себе позволить.
Натянутая между ними нить взгляда завибрировала от бешеной энергии эмоций, столкнувшихся где-то посередине между ними. В груди у Маруси что-то сладко екнуло и упало горячим комом в низ живота.
— Пошли пожрем, — сказал Никита, вставая. Ее руку он так и не выпустил и теперь тянул за собой. — Второй день голодный, как зверь. Укатываешь ты нас, Маруська! Скоро ноги перестанем таскать с твоими аппетитами!
— Я вас укатываю?!
— А кто же?
