Игорь Соколов - Фея
Тогда я обнимал ее, клялся в любви до гроба, расшвыривал графики повышения зарплаты и стонал о своей философской доле.
Товарищ Светов заставал меня в самых необычных позах с Лизкой и, сердито помаргивая глазами, уходил дальше, теряясь в сумраке грозящего развалиться на глазах здания…
– Эх, Лизка, – пришептывал я, собирая с пола разбросанные графики, – недолго же мы здесь пробудем, если сам начальник отрицает наше с тобой существование…
Была мертвенная середина дня, когда я от психического расстройства уткнулся в пыльный томик Канта, а Лизка просто задремала, слегла прихрапывая к моему неоплатоническому удовольствию…
Кант, по моему самочувствию, был еще более сердит, чем товарищ Светов, если называл всех людей вещами, да еще которые все время находятся в себе, чему я никак не мог поверить, во всяком случае, если даже я повешусь, то Лизка все равно родит какого-нибудь щенка, и то, что он будет такой же самец, как и я, я нисколько не сомневался…
Уж если вещи сношаются, то в себе они быть не могут, так что уважаемый философ был чертовски одинокий, и, по-видимому, мало интересовался устройством своего тела…
Мои мысли прервал приход Сепова, как и Кант, мало занимающийся своим телом, Сепов часто находился в состоянии чрезвычайного транса, что, однако, не мешало ему также чертить какие-то графики и таблицы…
Правда, сидел он в другом конце нашего безумного учреждения и приходил только в самых исключительных случаях, когда ему было особенно скучно…
– Тебе не кажется, – спросил беспокойно Сепов, – что люди вымирают от собственных же мерзостей?
– Ну и что? – спросил я, поглядывая на спящую Лизку.
– Как ну и что?! Надо же что-то делать, – Сепов стал как-то странно озираться, вытирая рукавом льющийся со лба пот.
– Ты что, предлагаешь всех переделать?!
– Конечно, нет, просто я хочу измерить степень маразма, в какое впало все наше человечество, – Сепов поднял вверх свой указательный палец.
– И каким же образом ты хочешь измерить эту степень?
– Это секрет, – Сепов прищурился и только сейчас обратил внимание на Лизку, все еще прихрапывающую на диване.
– А что это за женщина у тебя спит?!
– И сам не знаю, – развел я руками, делая озабоченное лицо.
– Как же так, – забеспокоился Сепов, как же ты объяснишь товарищу Светову нахождение в твоем кабинете посторонней женщины?
– Товарищ Светов уже застал нас в одном интересном положении, так что объяснять ему что-либо уже отпала всякая необходимость.
– Ну, как же так, – Сепов еще больше заволновался, – тебя же уволят с работы, и не просто уволят, а с позором.
– Но я же выполняю свою работу, и, кажется, на меня никто пока еще не обижался.
– А Светов?
– А Светов был без свидетелей, к тому же один в поле не воин.
Сепов задумчиво прошелся около Лизки, почесал затылок и сказал: «А неплохая женщина, только худая немного».
– Для кого худая, а для кого толстая, – сказала Лизка, вставая с дивана.
– Проснулась, – Сепов испугался и выбежал из кабинета.
Лизка сладко потянулась и села ко мне на колени…
Сотворенная из простейшего вещества, она произрастала из здешнего пыльного воздуха, скрывая в себе и пестик, и тычинку, и грядущий плод, она неожиданно выталкивала все из себя, и я чувствовал ее рождение в себе…
Похоже, что и меня она выводила из себя, потому что, сливаясь своими беспокойными организмами, мы долго парили в местном воздухе, как две пересекающие друг друга линии, и во всем этом мы были пронизаны дыханием од ой единственной жизни…
Помещаясь друг в друге, мы вытаскивали себя из чуждой нам среды, и так, старательно воспринимая каждую клетку нашего тела, мы создавали себя заново, мы изменяли себя до состояния полного отсутствия… на этой грешной земле… И, может, поэтому я противопоставлял нашей страсти одну только собственную Смерть…
– Лизка, а если я умру, ты будешь плакать? – спросил я, тревожно вглядываясь в бездоннынй мрак ее изливающихся во мне зрачков…
– Нет, я не буду плакать, я просто утрачу смысл, и вместо меня будет существовать совсем другая жизнь, но не я, – Лизка крепко обхватила мою шею, и мы почти безмолвно поплыли по отсутствующему в самом себе зданию…
Люди, как простейшие частицы, пытались вмешаться в нашу среду, но бесполезно отталкивались и отскакивали, уходя неминуемо в Небытие…
Из толпы, окутавшей все границы входов и выходов, неожиданно возник товарищ Светов, но и он исчез в наборе собственных проклятий… Учреждение схватило нас бессмысленно зубами и, пожевав, тут же отпустило, и уплыли мы отсюда с Лизкой во веки вечные… Аминь!
– Ну и как? – спросил я, поглядывая на нее…
– Разве это я? – Лизка поморщилась и покраснела, – это просто какая-то самка, но не женщина!
– Но Лизка, я же писал художественное произведение, разумеется, что ты – это не ты, а только лишь одна фантазия.
– Ничего себе фантазия, сделал из человека механизм для собственных удовольствий и выволок с позором на свет!
– Лизка, ты несправедлива! Я просто с ума схожу, когда думаю о тебе, – я схватил ее руку и поцеловал, – это тебе и Сепов подтвердит.
– А почему я? – удивился Сепов, подходя к нам. – Чуть что, так сразу Сепов…
– Ах, ты, обманщик! – засмеялась Лизка и дернула меня за волосы, – все вы мужики – обманщики…
– Ну, если вы насчет мужчин, то я в общем – то готов подтвердить, что этот молодой человек действительно предан исключительно Вам, – Сепов улыбнулся и подтолкнул меня к Лизке. – Уж целуйтесь, не стесняйтесь, а то я только в кино видел, как мужчина женщину хе-хе..
– Что мужчина женщину? – сдвинула брови Лизка.
– А то вы не знаете, – Сепов засмеялся и хитро посмотрел на меня.
– Ах, Сепов, Сепов, – неожиданно засмеялась Лизка. – Вам чем бы смотреть, самому с кем-нибудь хе-хе сделать…
– Что это Вы позволяете себе, – нахмурился Сепов, – я вообще не люблю и просто презираю всех женщин, потому что они… они все не достойны меня и вообще всякого мужчины…
– Интересно, интересно, – заметил я, – и когда же ты, дорогой Сепов, стал ненавидеть всех женщин?
– Когда меня мама родила, – выпалил Сепов и расправил гордо плечи, – ведь всякая женщина прежде всего самка и уже потом…
Хлопок звонкой пощечины окрасил в яркие тона его весьма выразительную задумчивость, отчего Сепов с поразительной быстротой извинился перед Лизкой, добавив, что мужчины все тоже самцы, и нечего на зеркало пенять, коли рожа крива…
Лизка игриво улыбнулась Сепову и спокойно, и терпеливо стала отвешивать новые пощечины, пока я чертил графики, внимательно прислушиваясъ к громким хлопкам, сознавая всю торжественность момента.
