Энтон Дисклофани - Наездницы
– Так расскажи мне.
Она пристально смотрела на меня. Я не знала, что она может быть такой решительной.
– Но я ничего не хочу рассказывать. – Я в отчаянии прижала ладонь к горлу. – Я хочу вернуться домой.
Она склонила голову.
– Ходили слухи, что тебя прислали сюда из-за мальчика.
– Слухи? – повторила я.
Она усмехнулась.
– Слухи ходят всегда. Кто-то знает кого-то, кто знает кого-то, кто знает твоих родителей. Что-то в этом роде. – Она склонила голову. – Так это правда?
– Да, – ответила я, и с моего языка сами собой сорвались слова, которые были одновременно правдой и ложью: – Меня привезли сюда из-за мальчика.
– Поверь мне, ты здесь не одна такая. – Она нащупала мою лежащую под одеялом руку. Ее пожатие было на удивление крепким. – Мне очень жаль, что ты не можешь вернуться домой. Но подумай о том, что у тебя есть я! – Я не удержалась от улыбки. – А также человек, который передал тебе конфеты. – Она взяла с тумбочки коробку конфет. – Что такого особенного есть у тебя дома? Так или иначе, но через несколько лет ты все равно уехала бы оттуда вместе с мужем.
Она начала развязывать ленту на коробке, но вдруг замерла в нерешительности.
– Сисси?
Она подняла голову.
– Мне нужна твоя помощь.
У некоторых людей душа всегда нараспашку. Сисси была из их числа. «Интересно, каково это? – думала я. – Может, сейчас моя жизнь была бы намного лучше, если бы я не закрывала так старательно душу от окружающего мира?»
– Это касается тебя и Буна? – спросила я.
В нашем домике все знали, что он пишет ей письма и что она ему отвечает. Она показывала мне некоторые из этих писем. И у меня стоял перед глазами его уверенный, мужской почерк.
– Я влюбилась, – произнесла она так серьезно, что я чуть не расхохоталась.
– Как ты могла в него влюбиться? – спросила я. – Ты провела с ним всего один вечер. – Тут мне пришло в голову, что это, возможно, не совсем так. – Или я ошибаюсь?
Сисси отвернулась, и я заметила у нее возле уха небольшой шрам. Наверное, после ветрянки. Я подумала о письме, которое написал мне Дэвид. Оно было коротким и исполненным здравого смысла. Я должна была порадоваться такому письму. Но мальчики означали опасность. Они не умеют себя вести. Я пошла с письмом в Замок и, улучив момент, когда никто на меня не смотрел, бросила его в пылающий камин. От других девочек я знала, что, если я не отвечу, Дэвид не станет мне больше писать. Считалось верхом невоспитанности писать даме, которая не ответила на первое письмо.
Я коснулась запястья подруги.
– Сисси?
– Только один раз, – наконец ответила она.
– Сисси…
Разочарование, прозвучавшее в моем голосе, удивило даже меня.
– Не ругай меня. – Она взяла меня за руку. – Я ничего не могу с этим поделать.
– Но если ты попадешься, тебя отправят домой.
– О, это будет не наименьшей из моих бед. Конечно, дедушка меня убьет. Он тут же выдаст меня замуж за какого-нибудь скучного монровиллского парня. – Она щелкнула пальцами и помолчала. Когда она заговорила снова, ее голос смягчился. – Он это сделает не задумываясь. – Она содрогнулась. – Если я разыграю свою карту правильно, я сама решу, за кого мне выходить замуж. И я не попадусь. Конечно, если ты мне поможешь.
Она стиснула мои пальцы, как будто умоляя меня, как будто быть Сисси и Буну вместе или нет зависело исключительно от меня. И я поняла, что Сисси очень добрая. Она научилась жить в этом мире, любя людей и позволяя им любить себя. И ее любовь не была такой сильной, как моя, или такой отстраненной, как любовь Леоны.
– Конечно, – кивнула я. – Конечно, я тебе помогу.
Она нуждалась в моей помощи, чтобы встречаться с ним в лесу ночью, когда весь лагерь спит. Моя кровать стояла возле окна, в которое мог постучать Бун, извещая Сисси о своем прибытии. А после ухода Сисси мне предстояло перебраться на ее кровать, потому что напротив нее спала Мэри Эбботт, которая просыпалась часто и от любого шороха. Это все придумала я. Сисси восхитилась моей изобретательностью. Я тем более хотела помочь ей, что она, похоже, не осознавала, на какой серьезный риск идет. Один неверный шаг – и Сисси моментально исчезла бы из лагеря, как будто ее и не было здесь никогда.
Неужели во мне было что-то такое, что указывало на склонность к таким вещам? Какое-то качество, о существовании которого я и не догадывалась, но которое делало меня скверным человеком? Для Сисси все это было игрой. И я хотела, чтобы это так и оставалось, потому что она была не такой, как я.
Я думала о женщине из Иматлы, задушившей своего ребенка любовью. Я думала о маме и о том, как она сначала полностью изолировала нас от мира, а потом вычеркнула меня из своей жизни, можно сказать, бросив на съедение волкам. Она знала, что я больна, но даже не позвонила. Отец… Он уступал маме во всем, что касалось нас с Сэмом. Но то, что теперь я все это знала, как и то, что отец не смог даже рассказать мне об этом, а также понимала, что дороги назад нет, облегчало мою задачу. «Разве я могу после этого вернуться домой? – спрашивала я себя. – Каким станет для меня дом? И смогу ли я относиться к нему, как к своему дому?» Вчера миссис Холмс сказала мне, что я могу воспользоваться телефоном. Она меня пожалела. Я стала обдумывать ее предложение, представила себе голоса близких, которые еще ни разу не слышала по телефону. И отрицательно покачала головой.
Они оставили себе Сэма, потому что он не сделал ничего плохого. Но мой бедный брат-близнец понятия не имел о том, в каком мире я теперь живу, о моей жизни среди других людей.
Глава седьмая
Когда через три недели я покинула лишенный окон лазарет, первым, на что я обратила внимание, были деревья, кроны которых являли собой сверкающие палитры красок. Красные и оранжевые листья были яркими и неописуемо прекрасными. «Вот это цвета!» – думала я. Во Флориде листья никогда не меняли цвет. Многие растения там никогда не засыхали – они были вечнозелеными. Я читала об осени в других местах, и Эва как-то рассказывала мне об осенних листьях, но все это произошло так быстро! Пока меня не было, мир превратился в живописное полотно, столь яркое, что на него было больно смотреть.
Я закрыла глаза, защищаясь от буйства красок. Почему меня удивляет то, что эта красота предвещает смерть? Эва рассказывала мне индейскую легенду: четверо охотников загнали на небо медведя и убили его; когда он умирал, его алая кровь пролилась на землю и покрыла листья всех деревьев.
Прежде чем я начала выздоравливать, мне становилось все хуже и хуже. Когда я вышла из лазарета, меня повсюду сопровождал хор девичьих голосов, громко или шепотом благодаривших Бога за мое выздоровление и желавших мне счастья. Всю дорогу от дома Августы до столовой я то ли из-за слабости, то ли от смущения льнула к Сисси. За время моего отсутствия все девочки превратились в незнакомок. Хенни обручилась с юношей из своего родного города. Дядя Кэтрин Хейз убил свою жену и выстрелил себе в висок после того, как узнал, что все его средства, вложенные в железную дорогу, испарились. Одну из учительниц едва не укусил бешеный енот. Мистер Холмс услышал ее крики и подоспел как раз вовремя, чтобы застрелить животное. Миссис Холмс уже во второй раз поймала Джетти со спиртным. Поговаривали, что она пила в одиночестве. Как мужчина. Ей целую неделю не разрешали ездить верхом, что мне казалось еще более ужасным наказанием, чем вышивание платков. Лагерь полнился слухами. А в доме Августы стало на одну девочку меньше: Виктория уехала, вернулась в Джексон в Миссисипи. Магазины одежды, принадлежавшие ее семье, в одночасье разорились. Бизнес ее отца рухнул как карточный домик. Кровать над Сисси теперь пустовала, но Сисси отказалась на нее перебираться. Она заявила, что боится упасть.
