Моя Мия. На осколках первой любви (СИ) - Лина Коваль
— А разве можно так? — спрашиваю Галину Сергеевну дрожащим голосом. — Разлюбить?!
Душа вибрирует и клокочет. Кажется, вот-вот сердце выпрыгнет.
Вот ведь он.
Мой. Первый. Самый любимый.
Как? Как можно разлюбить?!
— Любовь… — тянет она. — С Сашей было всё в новинку. Людям часто кажется — всё первое, самое лучшее… Первые шаги, первый учитель, первая зарплата…
Громов и вида не подаёт, обхватив мою руку, помогает смягчить овал лица. Вторую руку размещает на моём плече.
— А это не так? — сглатываю ком в горле. Тело за моей спиной прижимается ближе, ладонь тяжелеет.
— Может, и так. Только ведь чувства разные бывают. Сашу я всегда помнила и сейчас вот, — кивает на буфет. — Вспоминаю. А Миша… Стал моей семьёй, опорой, моим домом. Он был мне верен. Прекрасный, заботливый отец. Уважаемый человек в нашей деревне. До последнего слыл лучшим среди электриков.
— То есть можно второй раз полюбить и быть счастливой? — уточняю.
Мирон захватывает мою руку посильнее, украдкой наблюдаю, как скулы на его лице сжимаются.
— Ай, — пищу. — Больно, Мир.
— Прости, — морщится он и наконец-то отлепляется.
Облегчённо вздыхаю и потираю пылающую щёку.
— Конечно, можно, девочка, — отвечает женщина. — Всё ведь от тебя зависит. Главное, открываться новым чувствам и довериться другому человеку. Любви на земле так много. Она во всём. Вокруг нас и, главное, в нас самих…
— Спасибо, — кинув равнодушный взгляд на Мирона, пододвигаю к ней то, что у нас получилось. — Вы меня очень вдохновили своим рассказом.
— Мирош, подай очки, — просит она, указывая на буфет. — Так, ребятки, посмотрим…
Разглядев портрет, улыбается и вздыхает. Без надрыва и без драмы. Просто… сентиментально, что ли. Как по доброму старому другу.
— Красиво вышло. Спасибо вам большое, — счастливо качает головой.
— У вас баня функционирует? — спрашивает Мир, глядя в окно на территорию за домом.
— Конечно, у нас здесь помыться больше негде.
— Ой, класс, — хлопаю в ладоши, разминая шею. — А можно нам…
— Надо только воды из колодца натаскать. С соседней улицы.
— Сделаем, — гремит Мирон резковато.
Молча накидывает на футболку свою куртку, отстранённо кивает и выходит за дверь.
Глава 27. Разгорячённая Мия
Остаток дня пытаюсь как следует утрамбовать в голове разговор с Галиной Сергеевной, умудрённым опытом человеком и взрослой женщиной, прожившей счастливую жизнь.
Ничего нового, к слову.
То же самое, о чём мне всегда твердил отец. Мама же раздражительно качала головой, но при мне никогда не спорила.
А папа повторял: «Первая любовь — это несерьёзно. Порой до чего только не доводит, особенно молоденьких девиц». Он вообще с самого нашего детства не очень любил, когда я говорила о Мироне или кто-то шутил по поводу нашей крепкой дружбы.
Всё время было ощущение, что отец как бы мимо ушей пропускает. Будто что-то неважное и… нелепое?..
Словно мои чувства — пыль придорожная. Прибьёт дождичком и ладно.
— Что делаешь? — хмурится Мирон, заходя в «нашу» комнату.
— Фотографии пересматриваю.
Киваю на экран телефона и нервно сглатываю, когда он неожиданно стягивает мокрую от пота футболку. После того как с баней было улажено, Громов решил вдруг колоть дрова.
В общем, с нашего разговора на кухне, я его не видела.
— Мобильного интернета здесь нет, — дрожащим голосом продолжаю. — Поэтому, как и в самолёте во время полёта — чищу память.
— Ясно, — кивает он не глядя. Словно я его обидела чем?.. — Баня готова. Первая пойдёшь?
— Да, — вскакиваю с места.
Убираю телефон на подоконник и быстро поправляю топ.
— Ты была хоть раз, Алиева? — спрашивает грубовато. — В бане-то была?
Ещё и по фамилии. Индюк!
— Конечно. В отпуске, — отвечаю невозмутимо.
Зловещий смех заполняет душную от натопленной печи комнату.
— В отпуске… — морщится. — Здесь настоящая русская баня. Деревенская.
— И что там? — непонимающе уставляюсь на его лицо. Тоже завожусь. — Мыши?!
— Не удивлюсь, — пожимает плечами Мир и наблюдая за моей реакцией поспешно добавляет: — Но пока топил и воду таскал — ни одной не видел.
Хмм…
Допустим, ладно!
Тяжело вздохнув, одеваюсь. Затем молча наблюдаю, как Мир натягивает куртку прямо на голые плечи и вслед за ним выхожу на улицу.
Задерживаю дыхание от ударяющего в лицо холода. Это немного отрезвляет!
Почему он так себя ведёт? Я ничего ему не сделала.
Раздумываю над природой его плохого настроения, мы как раз проходим небольшой крытый двор, длинную поленницу и оказываемся на улице. Стараюсь удержаться на узкой дорожке в своих скользких уггах, пока мы не добираемся до небольшой избушки, похожей на ту, что была у Бабы-Яги, только без куриных ног.
— Иди, — отстранённо кивает Мирон на низкую дверь.
Озираюсь и нервно всхлипываю. Раньше я без проблем могла проявить при нём любое чувство — растерянность, слабость, страх.
Сейчас же…
Увы, безграничное доверие между нами смывается. Рассеивается, как и наша дружба. Я это чувствую. А он?..
— Я боюсь, — всё же решаюсь быть искренней.
— В смысле? — косится непонимающе.
— Ну… хмм… я в первый раз такое вижу, — раздражаюсь. — Бли-ин!..
Чего он хочет от меня?
Я же не в Последнем Герое участвую?..
Бани, в которых я бывала, располагались при пятизвёздочных отелях или больших загородных комплексах, куда отец возил нас на выходные.
Здесь же низкая сторожка с покосившейся дверцей и прибитым к ней войлоком. Что там внутри? Как всё устроено?
Это ведь не квест с бутафорией. Реальная жизнь.
— Ладно, всё Громов, — взрываюсь как сигнальная ракета. — Я не пойду.
Помру от грязи!
Но туда не пойду!
Разворачиваюсь и запахиваю пуховик поплотнее. Холод покалывает щёки и пробирается с вдыхаемым ледяным воздухом внутрь.
С одной стороны, мне ужасно хочется в тепло. Там внутри этой избушки, наверное, здорово. Погреться и помыться.
Два дня без душа — перебор.
С другой…
— Блядь!.. — перебивает мои мысли звериный рёв за спиной.
— Твою мать!.. Как ты мне дорога, Карамелина!.. — рычит Мирон и резко хватает за руку. — Всю душу мне вымотала, коза.
— Я твою душу даже не трогала, — ворчу под нос, переставляя ноги. — Сам козёл, понятно?..
Из-за открытой в баню двери вокруг нас поднимается облако пара. Это очень символично, потому что мы оба на взводе.
Внутри жарко.
Вкусно пахнет хвоей от веника, который висит над потолком. Аккуратно укладываю полотенце и мужскую хлопчатобумажную футболку, которую мне выдала Галина Сергеевна. Неудобно, конечно, но главное — всё чистое.
Мирон без разговоров отворачивается к двери, стряхивает с рук куртку, вешает её на гвоздик, вбитый в стену, и усаживается на край лавки спиной.
Понимая,
