Моя Мия. На осколках первой любви (СИ) - Лина Коваль
Несколько раз, ныряю под одеяло и снова глазею в окно. В какой-то момент кажется, что в него кто-то заглядывает, и я подпрыгиваю.
— Мир, — приподнимаюсь на локтях. — Ты спишь?
— Нет, — отвечает он, поворачивая голову.
— Мне… страшно.
Громов опять смотрит в потолок и трудно вздыхает. После десятисекундной паузы откидывает краешек одеяло.
— Иди сюда, — говорит еле слышно.
Округляю глаза и сдавливаю кулаки до боли.
В последний раз после того, как я пришла к нему в постель, он выставил меня за дверь. И пусть сейчас на мне чуть больше одежды, подобное унижение забыть практически невозможно.
— Мирон, — кусаю губы в нерешительности.
Спать одной боязно, но гордость берёт своё.
— Ну что? — снова смотрит в мою сторону.
— Можно, ты ко мне придёшь? — спрашиваю зажмуриваясь.
— Это что? — усмехается. — Известная Алиевская принципиальность?
— Нет, — мотаю головой, потому что мне не до шуток. — Мне страшно…
Не разлепляя глаз, слышу скрип соседней кровати, несколько быстрых шагов и чувствую, как Громов опускается рядом.
— Спасибо, — шепчу с облегчением.
Он подкладывает согнутую руку под голову. Второй рукой натягивает мне одеяло до подбородка и, устроив её на моей талии, прикрывает веки.
— Спи давай, Карамелина. Никто тебя не съест.
Глава 26. Вдохновлённая Мия
— Лада, успокойся, — повторяет Мирон в двадцатый как минимум раз и я, не выдержав, вскакиваю с постели.
Судорожно начинаю её заправлять и перекладывать толстовку с места на место. Поглядываю в окно, за которым будто бы все краски ластиком стёрли. Только белый цвет оставили.
— Ла — да, — Громов повышает голос, а я внутренне ликую, что они ругаются со своей девушкой. — Я сказал тебе — вечером позвоню. Ты можешь не истерить?!
Снова один сплошной визг в трубке. Когда дело доходит до оскорблений в мой адрес, досадно хмыкаю и смотрю на Громова.
Вот так вот значит, да? Твоей девушке позволено про меня гадости говорить?
— Да что с тобой? — произносит Мирон теперь уже совершенно спокойно. — Я не буду разговаривать в таком тоне. Позвоню вечером. Если будешь готова нормально говорить, возьми трубку, — заканчивает он свою речь, несмотря на непрекращающийся ор.
— Весело у вас, — замечаю, снова глядя в окошко скучающе.
Усаживаюсь на кровать и поправляю топ под грудью.
Больше всего на свете я хотела бы в душ, но в доме бабушки Гали, как она нас просила её называть, водопровода нет. А учитывая погодные условия, мы застряли здесь как минимум на выходные.
В общем, по словам соседа, к которому наведался Мирон с утра, грейдер приедет только в понедельник, а сегодня только суббота.
— Вот ты не начинай, — вздыхает Мир, убирая телефон в карман.
— Да куда уж мне…
Громов задумчиво потирает бровь и садится на кровать, чтобы натянуть носки. Пока он не видит, пытаюсь проломить взглядом тёмный затылок.
— Всё слышала, да? Прости. Она извинится.
— Не надо, — хмурюсь. — Её извинения будут лживыми.
Как и она сама.
— Что сказал Руслан? — спрашивает Мир, кивая на мой яблофон.
— Будет с тобой серьёзно разговаривать по приезду.
— Пфф… — качает он головой и переводит на меня ироничный взгляд. — Кто бы сомневался. А твой парень не ревнует?!
— К тебе?.. Нет… Что ты?.. — издеваюсь.
— Пойду снег пооткидываю.
— Как знаешь, — пожимаю плечами.
Заняться здесь абсолютно нечем, поэтому привожу себя в порядок и решаю выйти к хозяйке дома. Помогаю убрать посуду после завтрака, и за тихими разговорами мы вместе готовим борщ на обед.
— Вы извините, что мы вам надоедаем, — прошу виновато.
— Ой да, перестань, — улыбается бабушка Галя, поправляя цветастый платок. — Я старуха, живу одна. Внуки раз в полгода заезжают, мне тем более в радость, что рядом кто-то.
Вчера вечером Галина Сергеевна рассказала нам, что её муж умер два года назад после продолжительной болезни, а дети ещё по молодости в город переехали. Звали бабушку с собой после смерти Михаила Ивановича, но она отказалась уезжать из своей деревни. "Тут и помру" — сказала.
Осматриваю небольшую кухню. Обстановка небогатая, но чистота для пожилого человека завидная. В сверкающем белом буфете старинная посуда и несколько фотографий.
Поднявшись, изучаю их внимательно.
На одной узнаю́ однокурсника Громова, а на другой — саму бабушку Галю.
Входная дверь хлопает, по босым ногам проносится холод. На несколько секунд озираюсь на вошедшего в дом Мирона, и снова смотрю старые снимки в буфете.
В углу, самой последней, располагается фотография молодого человека. Образ его практически неразличим, так как видно, что карточку рвали и склеивали несколько раз.
— А это ваш муж? — киваю.
— Это? — выглядывает женщина, — нет, — качает головой и поднимается. — Это Саша…
— Саша? — наблюдаю, как она открывает буфет и извлекает из него фотографию.
— Моя первая любовь.
Округляю глаза. Морщинистые руки разглаживают симпатичное мужское лицо на фотоснимке.
— Муж несколько раз находил в документах, рвал от злости. А я потом склеивала.
Что-то в моей душе отзывается на светлую грусть в голосе этой женщины и вдруг так непреодолимо хочется исправить то, что совершил её муж.
— Я могу перенести изображение на бумагу, — предлагаю неловко.
— Да? Правда?
— Конечно, — улыбаюсь, машу рукой и бегу в комнату, выделенную нам с Мироном.
Хватаю свой рюкзак, достаю из него блокнот и простые карандаши. Вернувшись на кухню, устраиваю снимок на столе поудобнее и кинув короткий взгляд на наблюдающего за мной Громова, усаживаюсь за работу.
— Я ведь за него выйти замуж хотела, — говорит хозяйка с тёплой улыбкой. — Даже свататься Саша ко мне приходил, — смеётся.
— А почему за другого вышли, если не секрет? — спрашиваю, немного отвлекаясь.
— Трудно сказать, — вздыхает. — Пошла на поводу у своих родителей. У Мишиной семьи дом был больше, огород десять соток, отдельная комната опять же…
Не знаю, что сказать, поэтому молча штрих за штрихом отрисовываю портрет.
Радуюсь, что появилась на свет именно в своё время и мои родители достаточно обеспечены для того, чтобы я не выбирала свою судьбу, отсчитывая квадратные метры, как эта замечательная женщина.
Нет, я ни в коем случае не обвиняю… Просто, сама так не хочу.
— А Саша вас легко отпустил?
— Переживал, конечно. Приходил, стучался… Потом уехал из нашей деревни. На Дальний Восток, в экспедицию, — замолкает. — Там погиб. Сорвался со скалы. Больше я его не видела.
Вздрагиваю и задеваю испуганным взглядом Мирона. Тот нахмуривается, поднимается со стула и идёт на меня.
Молча склоняется, изучая, что я успела перенести на бумагу.
— Здесь, — пальцем показывает. — Должны быть плавнее линии.
Галина Сергеевна продолжает.
— Вы не думаете, ребятки, мы с Мишей очень даже счастливо жили. Со временем я и его полюбила.
