Горький вкус предательства (СИ) - Янова Екатерина

– Прекрати! Не нужно это всё мне говорить. Это уже ничего не изменит, – рвано втягиваю воздух, в груди каменеет.

– Знаю, – вздыхает Никита. – Если бы ты только знала, как жалею об этом, – он на секунду зарывается носом в мои волосы, делает несколько вдохов, а потом резко отступает. – Пойдём, я вас отвезу, – звенит эмоциями его голос.

Идёт вперёд, я иду за ним следом как в тумане. Потому что внутри меня сейчас тоже всё взрывается от сожаления и больного, неправильного желания догнать Никиту, упасть в его объятия и попросить, чтобы он меня никогда не отпускал.

Глава 20.

Барский везет нас домой в напряжённой тишине. Ариша заснула, а я часто ловлю взгляды Никиты в зеркале заднего вида.

Он ничего не говорит, но я и так чувствую. Воздух между нами накалён, так бывало и раньше. Нас тянет друг к другу совершенно необъяснимая сила, мы сопротивляемся, но от этого притяжение только усиливается.

Мне хочется попросить Барского остановить машину, выскочить и бежать от него подальше, потому с каждой минутой бороться с собой становится всё сложнее. Я так делала раньше, часто убегала, а он догонял, но сейчас я уже не молоденькая бестолковая девчонка, чтобы играть в эти игры. У меня дочь и нужно учиться контролировать свои чувства.

Прикрываю глаза, тяжело дышу. Пытаюсь отвлечься, представляя море, песок, чаек. Тёплую воду, ласковые волны. Но помогает слабо. Потому что в сознание настырно врывается другая картинка. Вместе с ласковыми волнами вспоминаются наглые руки Барского, когда мы упали в бассейн когда-то. Его горячие губы, шёпот.

Резко открываю глаза, выпрямляюсь на сидении машины.

– Что такое? – спрашивает Ник оборачиваясь. – Я думал, ты заснула.

– Да. Задремала, но сейчас проснулась.

Мы как раз подъезжаем к нашему дому. Никита паркует машину, открывает дверь с моей стороны, помогает вытащить люльку со спящей Аришей.

– Спасибо тебе, дальше мы сами, – отступаю от него, но он и не думает слушаться.

Идёт за нами следом.

– Я провожу.

– Нет, Никита, не стоит, – отрезаю я.

– Алиса, – ловит он меня за руку, – не нужно убегать от меня. Я помню всё, что ты говорила. Я не буду нарушать твои границы, я просто хочу помочь.

– Спасибо, но…

– Алиса, – напирает он. – Если выяснится, что Ариша моя дочь… Нет, не так. КОГДА выяснится, что Ариша моя дочь…, – добавляет уверенно.

– Прекрати! – обрываю его.

Снова подкатывает ком. Я не знаю, что со всем этим делать.

– Короче, малышка, – берёт он меня за плечи, пытается поймать мой растерянный взгляд, – я хочу поддерживать с вами тёплые отношения. Я хочу заботиться о дочери. Я понимаю, что не могу рассчитывать на большее…, – тяжело вздыхает. – Но я хочу быть в вашей жизни. Смирись с этим. Так всем будет проще.

– Я уже не малышка! – вырываюсь, хмуро смотрю на него. – Не смей меня трогать и так называть. А дочь… Я сама не знаю, чья она, – смотрю на Барского в упор. Он недовольно поджимает губы. – Но даже если анализ покажет, что Ариша твоя, это мало что изменит!

Зажмуривается. Встряхивает головой. Теплота уходит из его взгляда.

– Нет, Алиса, это изменит всё! – режет он холодно. – Я предлагаю тебе мир ради дочери! Но если ты его не захочешь, значит, я буду добиваться общения с Аришей через суд. Поверь, никому из нас не нужны эти нервы.

– В любом случае, это мы будем решать после того, как придёт анализ. А пока… Пропусти меня.

Прохожу вперёд, закрываю калитку перед носом Барского, решительно иду по дорожке к дому.

Меня трясёт. Зачем он это делает? Как умудряется всего парой фраз вывести меня на такие эмоции?

Он всегда в этом был мастером. Но если Барский осуществит свою угрозу, как общаться с ним? Как пускать его в нашу жизнь? Это несправедливо!

И Игнат! Вот почему сейчас ты не рядом, ты ведь обещал защитить нас с Аришей от всего!

Знаю, что несправедливо требовать от друга что-то сейчас, когда он сам в опасности, но больше мне не на кого надеяться.

Только на себя. Повзрослей уже, Алиса! Хватит искать помощи в ненадёжных мужчинах!

Наверное, сейчас я начинаю понимать свою мать, которая всегда использовала мужской пол, но никого не пускала в душу. Когда-то она призналась мне, что в молодости очень больно обожглась и после этого перестала верить в любовь, но научилась извлекать из неё выгоду.

Нет, такой циничной тварью, как Эвелина, мне не стать, но занять у неё немного решительности, холодности и стойкости мне точно не помешает.

Вспоминаю о матери. Что она хотела от меня? Может, стоит к ней съездить?

Но сейчас точно не время. Сначала мне нужно разобраться со своей жизнью.

Вставляю ключ в дверную скважину, но он не поворачивается.

Не поняла. Я же точно помню, что закрывала дверь.

Толкаю… Она открыта.

Сердце сковывает льдом от нехороших предчувствий.

Захожу в гостиную, включаю свет.

Из горла вырывается непроизвольный крик, когда передо мной открывается кровавая картина…

Прямо на светлом ковре посреди гостиной в луже крови, тяжело хрипя, лежит Принц.

Меня парализует ужасом, на негнущихся ногах подхожу ближе, застываю на краю ковра.

Где-то краем сознания понимаю, что помочь Принцу уже нельзя, и всё же… Я падаю на колени рядом с мощным чёрным телом, приподнимаю его безвольную голову.

Он ещё живой, дышит хрипло, тихонько поскуливая. С трудом открывает глаза. Смотрит на меня так, как будто прощается. А я вижу рваную рану на боку, откуда мощными толчками вытекает алая кровь. Хватаю покрывало с дивана, прижимаю к ране. Тело пса вздрагивает от боли, и я вместе с ним, мне будто тоже воткнули нож в грудь и медленно прокручивают его. Я задыхаюсь от безысходности и боли вместе с моим самым родным и преданным существом.

Краем глаза вижу, как в дом влетает Никита, но мне сейчас не до него.

– Принц, хороший мой, не умирай только, пожалуйста. Пожалуйста, – отчаянно шепчу я, глажу его тёплую голову, пачкаясь в липкой крови. По щекам катятся слёзы, размазываю их. – Не бросай меня, пожалуйста, – заглядываю в его жалобные глаза. – Ты же всегда меня слушался! Защищал. Пожалуйста! – всхлипываю.

И столько безусловной любви в этих бездонных собачьих омутах.

Принц слабо поскуливает, пытается лизнуть тёплым языком мою руку, подставляю ему ладонь, он утыкается в неё горячим носом, медленно прикрывает глаза. Из-под чёрного века скатывается крупная слеза. Кажется, у меня что-то взрывается внутри.

​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​– Кто это сделал? Кто?

Какая теперь разница. Собакам не дано говорить, только любить безграничной любовью своих хозяев, защищать до последнего вздоха, что мой самый верный друг и сделал.

– Алиса, – трогает меня за плечо Никита.

– Не трогай меня! Сделай что-нибудь, – кричу в отчаянии.

Меня срывает в безудержные рыдания, потому что я понимаю, из собаки уходит жизнь, а я ничего не могу сделать.

– Ну пожалуйста, держись, мой хороший, не умирай, ты не можешь бросить меня. У меня же совсем никого не остаётся тогда, пожалуйста.

Глаза его закатываются, грудная клетка перестаёт ходить вверх-вниз, мощная лапа дёргается пару раз и он замирает.

Смотрю ещё несколько секунд не моргая, в надежде, что сейчас пёс подаст хоть какие-то признаки жизни. Но их нет. Он умер.

Умер! Я не хочу в это верить! Не хочу!

Хриплые рыдания рвутся наружу.

Никита пытается меня обнять, но я вырываюсь.

Накрывает настоящая истерика. Я падаю на колени перед псом, пытаюсь поднять тяжёлую тушу.

– Я тебя спасу! Спасу. Не закрывай глаза, не смей! – кричу я. – Что ты стоишь! – набрасываюсь на Никиту. – Помоги ему! Отвези его в больницу! Быстрее!

– Алиса, ему уже не помочь, – отводит обречённый взгляд в сторону Никита.

Я и сама это понимаю, но не могу смириться. И отпустить его не могу, обнимаю ещё тёплое собачье тело, и рыдаю, рыдаю, рыдаю…