Три секунды до - Ксения Ладунка
– Лови, дура, – кидает он в меня связку, и я едва успеваю подхватить ее.
– Белинда, прости… – шепчет Стейси, когда я сажусь в машину.
– Иди к черту! – отвечаю я и закрываю двери. Выруливаю и уезжаю прочь.
* * *
Я прислоняю карту к магниту, и он пищит. Лампочка на нем из красной становится зеленой, а гаражная дверь на парковку отъезжает вверх.
– Господи, неужели! – вырывается из меня.
Я въезжаю и сразу теряюсь: понятия не имею, где нужное парковочное место. Опустив стекло и оглянувшись по сторонам, я замечаю местного работника охраны. Скорее подъезжаю к нему, выпрыгиваю из машины и отдаю ключи.
– На место Томаса Митчелла. Припаркуйтесь, пожалуйста.
Он кивает, а я срываюсь к лифту. Пока поднимаюсь, думаю о Томе… думаю, как увижу его и как мне будет хорошо. Что скажу ему, как кинусь обнимать…
Когда звоню в квартиру, подбираю слова. Но, когда дверь открывается, единственное, что я произношу:
– Том… – И слезы брызжут во все стороны.
16
– Где ты была, черт возьми?! – первое, что он выдает, когда видит меня, но потом его тон резко меняется: – Боже, что с тобой случилось?..
Зажмурившись и прогнав слезы, я замечаю, что в одной руке Том держит бутылку пива. Сам он выглядит так, будто она уже не первая.
– Проходи, – запускает он меня в квартиру. – Иди наверх, я сейчас поднимусь к тебе.
Я киваю и отправляюсь на второй этаж. Спальня Тома в самом конце коридора – туда я и направляюсь. Плевать. Вообще на все плевать. Я захожу и прямо в одежде забираюсь под одеяло. Кровать пахнет им. Я вдыхаю как можно глубже, хоть моим разбитым носом это делать тяжело. Беззвучно рыдаю, и подушка намокает от моих слез. Вытираю сопли, задыхаюсь, но успокоиться не могу. Как же больно. Как же, мать его, мне сейчас больно! Вцепляюсь в одеяло пальцами. Сжимаю зубы. Не помогает, все равно болит.
Через какое-то время сил плакать не остается. Я зарываюсь лицом в подушку, думая о том, что на ней еще сегодня спал Том. Скорее бы он пришел… но его нет. Долго. Я уже думаю, что он не появится, как дверь в комнату открывается, и из коридора льется свет. Сердце замирает. Я лежу к двери спиной и могу ориентироваться только на звук. Слышу его шаги… все ближе и ближе.
Он аккуратно садится ко мне и замирает. Я разворачиваюсь и вижу очертания его растрепанных волос в темноте. Вот он. Том. Не его призрачный след в кровати, а сам Том.
– Малышка, что с тобой стряслось? – говорит он, и я чувствую от него сладкий запах алкоголя. – Тебе нужно к доктору.
Я молчу. Том тянется ко мне, запускает руку под одеяло и там находит мою ладонь.
– Бельчонок, надо вызвать тебе врача.
– Том, я – наркоманка? – вдруг спрашиваю.
Спустя несколько секунд молчания он тоже задает вопрос:
– Тебя кто-то так назвал?
Я нерешительно киваю, на что Том вздыхает.
– Послушай… те, кто вешает ярлыки, сами ничего не знают наверняка… Только ты можешь знать, кто и что ты есть, понятно? Будь честна с собой – но не позволяй кому-то ставить на тебе крест.
Я вдруг чувствую, что опять начинаю плакать. Выдернув свою ладонь из его руки, я отворачиваюсь.
– Белинда… – шепчет Том.
Он забирается на кровать, а потом придвигается ближе и обнимает меня со спины. Прижимает к себе. Сердце улетает в пятки и рикошетит в горло. Том дышит мне прямо в шею. Его тело касается моего, и пусть между нами целое одеяло, меня обжигает. Я схожу с ума…
– Милая… ты замечательная. Ты самая лучшая. Ни о чем не переживай, – говорит он, и почти сразу я слышу сопение.
Том засыпает, а я все продолжаю плакать.
* * *
Мне снится Том. Он касается руками моего тела. Его пальцы на моей коже… шершавые, с мозолями от гитарных струн, но такие нежные и ласковые. Он водит ими под футболкой по проступающим ребрам. Мое дыхание заполняет все пространство, а живот покрывается мурашками.
– Милая, ты замечательная. Ты самая лучшая, – говорит он и целует меня.
И это будто бы реально. В груди колет, а ноги словно стали не моими. Так чувствуется любовь? Это странно, но приятно… Сердце стучит в ушах. А еще между ног. Вся любовь из сердца стекает вниз, к паху. Я так его хочу… господи, как же сильно я его хочу!
Том спускается губами к моей шее. Его рука гладит меня по бедрам, а потом перемещается все ниже и ниже… Еще чуть-чуть… еще немного, и…
И все кончается. Я просыпаюсь от того, что захлебываюсь кровью. Из носа течет, и я вдыхаю жидкость, кашляю и задыхаюсь. Подскакиваю в кровати. Кровь начинает капать на одеяло, от кашля красные брызги разлетаются во все стороны.
– Что проис… – доносится со второй половины кровати, – твою мать!
Я спрыгиваю на пол, прислонив руку к лицу, и бегу в ванную. Там встаю над раковиной и смотрю, как она окрашивается моей кровью. Том заходит вслед за мной почти сразу же. Он ничего не говорит – только копается в ящиках в поисках аптечки.
А я тем временем поднимаю глаза на свое отражение. О нет… лучше бы я этого не делала. От моего привычного лица не осталось буквально ничего. На его месте теперь месиво из запекшейся крови, ссадин и гематом. Правый глаз весь синий и заплывший, я почти ничего им не вижу. Глядя на свое лицо, я чувствую, как сильно оно болит.
Грудь пронзает горькая боль, и почти сразу к ней добавляется ужасная обида. Обида на мир, на судьбу, на всех вокруг, кому досталась нормальная семья. Мать, которая не бьет, и отец, который не забывает о тебе. Тут же меня охватывает злость. Я вцепляюсь в раковину руками и опускаю глаза, глядя на то, как красные капли разбиваются о белый мрамор. Да, у кого-то и вовсе может не быть семьи, но разве это облегчает мою участь?
– Белинда… – тихо окликает Том, видимо, заметивший мои стремительно сменяющие друг друга эмоции.
Я набрасываю волосы на лицо и немного отворачиваюсь от него. Киваю, мол, все хорошо. Но нет, ничего не хорошо. Не хочу, чтобы он видел меня такой… Это просто ужасно, и смотреть на такое вряд ли кому-то будет приятно.
– Милая, я знаю, тебе больно, но все будет хорошо… все заживет…
От
