Весь этот мир не ты - Ана Сакру
Дверь приоткрывается, и в проёме всплывает каменное лицо Фёдора.
— Алина Андреевна, может вам воды? — басит он.
Я вытираю слёзы, струящиеся по щекам, которые до этого даже не замечала, и согласно киваю. Да, надо успокоиться и дождаться папу. Он сейчас полютует и остынет. Придет и расскажет. Ничего совсем уж жуткого не может произойти. Навернув несколько кругов по комнате, я падаю на свою кровать и сворачиваюсь на ней калачиком, обняв старую мягкую игрушку. Ну я знала. Знала же, что так будет. Подождав полчаса, набираю Никите, но его номер недоступен. Ещё и ещё раз. Чёрт. Кладу телефон рядом с собой в ожидании смс, что он снова в сети. И сама не замечаю, как погружаюсь в рваный болезненный сон.
Из забытья меня вытаскивает включенный свет, режущий глаза сквозь сомкнутые веки. Я с трудом отрываю чугунную голову от подушки и встречаюсь взглядом с отцом.
Он молча смотрит на меня пару секунд с таким видом, будто впервые видит. И то, что видит, ему до жути не нравится. А потом подталкивает ко мне два листка и ручку.
— Переписывай, — цедит сквозь зубы.
— Что это? — я, пошатываясь, иду к столу. Слабость придавливает к полу, мешая переставлять ноги. И пасмурный взгляд отца, сверлящий меня, сил не прибавляет.
Папа молча кивает на листки, предлагая ознакомиться самой. Я послушно сажусь за стол. Хочется спросить, что с Никитой, но я прикусываю язык, понимая, что ответ скорее всего сейчас лежит прямо передо мной.
Я читаю. Читаю и чувствую, что воздуха начинает катастрофически не хватать. Глаза застилает плотной пеленой, буквы расплываются, отказываясь выстраиваться в слова. Что за дурдом? Это бред. Бред!
— Паап, — я взвизгиваю и отбрасываю ручку, — это что? Какое заявление??? Я не писала ничего!
— Переписывай, — повторяет отец.
— Не буду!
Он только плечами пожимает.
— Ну как хочешь. Пусть сидит. Сколько там? Лет пять при лучшем раскладе…
Отец тянется за листком, но я выхватываю его и прижимаю к груди. Он хмыкает, иронично вскидывая бровь.
— Но… — я пытаюсь быстро сообразить и не могу. Это какой-то кошмарный сон, — Но не было никакого изнасилования. Что за бред? Здесь написано, что я забираю заявление, но я его и не писала!
— Писала, — отрезает папа, — Я — свидетель. Сегодня и писала. В СИЗО твой щенок. Пусть посидит- подумает над своим поведением. Через месяцок заберу. Пиши, чтобы выпустили. Только дату не ставь.
И снова толкает ко мне ручку. Я смотрю на неё как на ядовитую змею. Моргаю часто, стараясь не удариться в истерику. В СИЗО? За изнасилование?
— Пап, это неправда, — я понимаю, что он и без меня это знает. Но просто не могу перестать это повторять. Потом вдруг вспоминаю и добавляю, — У него же диплом завтра! Нельзя ему в СИЗО!
— Ничего, без диплома проживет, — рычит отец, начиная заводиться, — А то и так сильно шустрый. Писать будешь, я не понял? Или пусть сидит? Меня вполне такой вариант устроит! Раз…два…
Я всхлипываю и пододвигаю к себе чистый листок, начиная переписывать заявление. Руки дрожат настолько, что почерк будто не мой.
Отец замолкает и некоторое время смотрит на меня. Потом говорит уже спокойней.
— И чтобы больше я о нём не слышал, поняла? Он-то вряд ли теперь к тебе полезет. Но чтобы и сама не лезла. Узнаю, что пыталась связаться, уже по-настоящему засужу. Уж найду за что.
— Почему вряд ли полезет? — я поднимаю на папу вопросительный взгляд, хватаясь за непонятную мне фразу.
Он пожимает плечами, на секунду на его лице расцветает кривая улыбка.
— Ну я бы не стал искать встреч с девчонкой, которая на меня заяву накатала. Разве что руки ей оторвать.
Я сглатываю, отвожу глаза и сквозь всё более плотную пелену слёз продолжаю писать. Да, я бы тоже. Я хочу верить в то, что Никита поймёт, что я никакого заявления не писала, но умом прекрасно осознаю, что отец бывает очень убедителен.
Лишь бы выпустил его.
Понимание, что больше Аверина я наверно никогда не увижу, накатывает только после того, как за отцом захлопывается дверь.
Глава 33. Не шали
Я вожу пальцем по запотевшему стеклу минивена. Бездумно, следя за появляющейся линией рассеянным взглядом. Фокусирую глаза на получившейся букве "Н" и быстро стираю её ладонью. Кошусь на Виктора Палыча с женой, сидящих напротив, словно воришка, которого чуть не застали на месте преступления. Но им не до меня. Уже изрядно пьяный шеф громко гогочет в трубку, обсуждая с одним из партнеров вечер на корабле, а Ксения Гавриловна показательно дуется, что её не берут в Австрию. Ланской рядом со мной уткнулся носом в ноутбук и просматривает какую-то статистику. Он вообще хоть стопку выпил? Робот. Я вздыхаю и отворачиваюсь, продолжая думать о своём. Вспоминать.
Каких-то десять дней пять лет назад. Ну почти одиннадцать. И уже почти шесть…
А я до сих пор помню каждую секунду. Наверно всё дело в этом жутком принудительном расставании. Не вмешайся бы тогда отец, и, возможно, мы бы сами разбежались через пару месяцев, поняв, что и не было ничего, кроме моего бунта против воли отца и желания Ника потешить своё самолюбие. Я уже давно не верю, что эта была любовь. Если бы Аверин любил меня, он бы нашёл способ увидеться. Или хотя бы связаться. Понял бы, что я не виновата в том, что случилось. Если бы любил…
А он просто исчез. Из сети, из страны, из моего мира. Получил девчонку, которая была ему не по зубам, потешил своё эго. А после больно ударился и решил больше не лезть. Себе дороже. Вот и всё.
А я ведь ждала его. Долго.
Самой страшно было искать.
