Претендент (СИ) - Грушевицкая Ирма "Irmania"

— А ты? — спросил Ник осторожно.

— Если бы ты пришёл с этим в семнадцать, я бы точно забилась в истерике.

— А сейчас?

— Сейчас мне определённо нужно время, чтобы привыкнуть к мысли, что у моего сына есть сын.

— Жаль тебя торопить, мам.

— Вот как? — Она напряглась. — И что же ты намерен делать?

— Стать Лукасу настоящим отцом, как минимум.

— Его зовут Лукас? — Скрывая волнение, она поднялась и принялась искать что-то в верхних ящиках. — Хорошее имя. Старшего брата моей матери звали Лукас. Он погиб во Вторую мировую.

— Правда? Я не знал.

— Честно говоря, я сама недавно об этом вспомнила. — Мама снова села, ставя перед Ником тарелку с шоколадным «Орео» — печеньем, за которое в детстве он мог продать душу. — Наткнулась на старые фотографии, когда разбирала коробки на чердаке. Как они туда попали, ума ни приложу. Ты, кстати, на него похож. — Она сентиментально улыбнулась, но тут же посерьёзнела. — Расскажи мне о мальчике.

— Очень рассудительный и серьёзный не по годам. Совсем непохож на меня в детстве, хотя вроде бы и похож. Говорит, что почти пять, а на деле в июне исполнилось четыре. У него ямочки на щеках, когда улыбается. А вот смеётся редко. Говорю же, серьёзный.

— Ясно, — мама в задумчивости качнула головой, но неожиданно вскинулась: — А что его мать? Вы ладите?

— Ладим. — Попробовав на вкус это слово, Ник понял, что оно ему нравится. Так что почти сразу повторил его снова. — Ладим. Но я думаю о большем.

— Ты хочешь сделать предложение?

— Думаю об этом. Но не уверен, что Элис в нём нуждается.

— Должно быть, эта Элис — женщина необычная, раз у тебя на этот счёт возникли сомнения.

— Очень необычная, мам. Очень. Я с самого начала это понял.

— Ну, в таком случае, история, которую ты скормил отцу, шита белыми нитками. Не хочешь рассказать, как всё было на самом деле?

Ник потянулся через стол и сжал руку матери.

— Не сейчас, — сказал он тихо, удерживая её взгляд. — Есть кое-что ещё, что ты должна знать.

— А вот сейчас ты меня пугаешь, сын.

— Не пугайся. Самое удивительное, что, похоже, ты их знаешь.

— Кого знаю? — Мать изумлённо воззрилась на Ника.

— Моих Элис и Лукаса.

— Твоих Элис и Лукаса? — повторила она следом.

— Да. Моих Элис и Лукаса. — Как же здорово это звучит, снова подумал Ник. — Ты курируешь группу в дошкольном центре, где занимается мой сын. Его фамилия Манфреди. Лукас Манфреди.

Ник внимательно наблюдал, как меняется выражение лица матери: от удивления к непониманию, от непонимания к изумлению. Медленно откинувшись на спинку стула, она не сводила с него поражённого взгляда и лишь иногда принималась качать головой, пытаясь осознать свалившуюся на неё новость.

Иной реакции, вербальной, пришлось ждать долго.

— На верхней полке за хлопьями к завтраку у отца припрятана бутылка виски. Достань, пожалуйста.

Ник едва не поставил рекорд скорости по выполнению этой просьбы. Гнало и волнение за мать, и изумление. С крепким напитком он её никогда не заставал — так, пинта пива или бокал с вином. А тут виски.

Она не стала его ждать, сразу выпила налитый на пол пальца напиток и бухнула стакан на стол.

— Ещё.

Вторая порция пошла медленней, а он и не торопил.

— На вступительном испытании Лукас Манфреди на вопрос: «Как ты будешь рисовать корову?» — ответил: «Трудно». Это «трудно» стало словом нарицательным. И всякий раз, когда его произносит кто-то из коллег, я вспоминаю этого мальчика. — Взгляд матери, обращённый на Ника, немного потеплел. — Ты прав, он смышлёный и довольно серьёзный. Как и его мама. По-моему, остальные мамы её не любят. Видишь ли, обычно родители талантливых детей не сомневаются в их гениальности, кичатся ею и мнят свой заслугой. Для мисс Манфреди важно, чтобы сыну было интересно заниматься вообще. Она слышит своего ребёнка, и, если бы занятия были ему неинтересны, вряд ли выбрала нашу школу.

— А ему интересно?

— Интересно, сынок. Больше, чем тебе, но меньше, чем Лиаму. И ты не прав, что мальчик на тебя не похож. Похож. Так похож, что, впервые увидев его, я перекрестилась. И вот как всё оказалось.

— Хочешь ещё одно признание?

— Не многовато ли для одного вечера? — хохотнула мать и быстро допила свой виски. — Впрочем, давай. Напитки твой отец умеет выбирать.

Ника не нужно было просить дважды. Он щедро плеснул в оба стакана и поднял свой.

— Я люблю эту девушку.

Мать отсалютовала в ответ:

— Хороший выбор, сын. Постарайся теперь её в этом убедить.

Глава 26

Визит в банк грозил затянуться.

Полчаса назад Николас прислал сообщение: «Лукаса забрал. Едем есть пиццу. Присоединяйся» и геометку, а Элис всё ещё ждала, когда освободится её кредитный контролёр. Она готова была заплатить штраф на месте, но только не терять времени в ожидании, когда ей об этом скажут лично.

Когда через час она вышла из банка, настроение было на нуле. Без штрафа не обошлось, но помимо этого пришлось ждать информацию из общей налоговой базы о том, что на ней не висит задолженность, что её доход стабилен и подобная задержка в выплате — всего лишь досадная случайность.

Презумпции невиновности в том, что касается финансовых отношений, не существует. Как и джентельменских договорённостей. Сконцентрировав в своих руках родительский бизнес, Элис перевела все плевки в раскрытую ладонь в правовую форму. Свято соблюдая условия контрактов, она требовала этого и от своих поставщиков. Без накладок не обходилось, особенно с сезонными товарами. В стремлении не только держаться на плаву, но и развиваться, необходимость кредитования становилась одной из основных составляющих бизнеса. Любой кредит — это обязательства, а свои обязательства Элис Манфреди привыкла выполнять — в срок и в полном объёме. И вот, промашка. Необходимость делегировать хотя бы часть полномочий становилась как никогда актуальной.

С тем темпом работы, который она взяла с самого начала и с которым жила уже больше семи лет, трудно было вписать в свой график что-либо ещё. Как туда поместился Лукас, до сих пор вызывало изумление не только у близких, но и самой девушки.

Последние месяцы беременности и первые со дня рождения сына Элис вспоминать не любила. Бывали дни, когда хотелось всё бросить, побыть просто беременной — покапризничать, подолгу поваляться в кровати, закидывая на кого-нибудь ноги, есть любимейшую на тот момент маринованную кукурузу, а не стоять за прилавком, упираясь в кассовый аппарат животом. Или же ворковать над малышом, играть с ним, а не скидывать после кормления на руки невесткам, потому что налоговый отчёт сам себя не сформирует. Было сложно, но сейчас становилось ещё сложнее, потому что Лукас вырастал, и с каждым днём Элис всё больше тосковала по времени, которое не провела с сыном и которое навсегда утрачено. Итальянские корни матери-наседки с настырностью ростка пробивали асфальт её американской независимости.

Элис нравилось быть мамой. Нравилось возиться с сыном и племянниками. Если бы в какой-то отрезок времени жизнь не свернула куда-то в сторону, она бы точно нашла себя в многодетном материнстве. Возможно, что и не сразу. Возможно, что и жалела бы о том, что не состоялась в чём-то другом. А, возможно, она всего лишь женщина, которая всегда в себе сомневается, от того и рвётся из стороны в сторону, пытаясь усидеть на двух стульях сразу: ребёнок и работа.

Трёх: ребёнок, работа, семья — родные и близкие.

Нет — четырёх: ребёнок, работа, семья и друзья.

На пятый стул её маленькой задницы может не хватить, и всё же Ник упорно втискивает его в их плотный кружок, даря надежду пусть на плохенькую, но личную жизнь.

С парковкой в деловой части города всегда было сложновато, и, собираясь в банк, Элис прихватила с собой пропуск на подземную стоянку в «Тринко». Мэтт говорил, что он бессрочный, и всё же она волновалась, когда подъезжала к огороженному электронным шлагбаумом въезду на парковку.