Моя любовь, моё проклятье (СИ) - Шолохова Елена

— Что сегодня с директором? Газа веселящего вдохнул? — искренне недоумевая, спросила Полина у Никиты, который, вообще-то, уже утомил её своим вниманием. — Я его прямо не узнаю.

— А-а-а, он всегда такой, когда выпьет, — ответил тот. — Подожди немного, он потом ещё танцевать будет с нашими тётками. Они все его пьяного любят.

Полина удивилась. Выходит, и ему ничто человеческое не чуждо?

Она тоже цедила вино, по чуть-чуть — знала, что с непривычки можно влёт окосеть, а ей только этого для полного счастья не хватало. И без того в голове зашумело после первого же глотка.

Зато Никита налегал вовсю, и не на вино, а на водку. И она бы с удовольствием отсела от него, да только к кому? Даже Анжела и та увлечённо беседовала с каким-то лысеющим дядькой. Всем было весело. Долматову было весело. А ей — вдруг горько. Она и сама не ожидала, что его невнимание так сильно её ранит. Почему он не смотрит на неё? Не замечает совсем? Будто она пустое место, будто её здесь нет?

Ещё этот Никита замучил своими занудными разговорами, слушать которые терпения не хватало. Извинившись, что обрывает его на полуслове, она поднялась из-за стола.

— Ты куда? — поймал он её руку.

— Ну конечно же, носик припудрить, — аккуратно высвободила она пальцы и, чтобы смягчить уход, улыбнулась.

Всё не так, как надо, думала она раздосадованно, разглядывая себя в зеркало, занимавшее целиком одну стену уборной. И для кого она так наряжалась, спрашивается? Для кого так хотела быть красивой, если он даже ни разу за весь вечер не взглянул на неё.

Зато этот Никита утомил так, что сил нет. Что зубы сводит. И как от него отвязаться, чтобы не очень обидеть? Но надо сказать уже сейчас, решила она, а то он, похоже, совсем раздухарился, уже вон и за руки её хватает. Эти приметы хорошо знакомы и примерно понятно, что вскоре последует, так что самое время идти на попятную, а то потом отбиваться придётся.

Но когда она вышла из уборной, то обнаружила, что Никита поджидал её в коридоре прямо за дверью. Она и охнуть не успела, как он ввалился в туалет и втолкнул её обратно.

— Э-э, ты чего?

Он промычал что-то невнятное, сграбастал так, что не вывернуться. И откуда только у этого тщедушного программиста столько сил взялось?

— Отпусти! Ты что творишь? Отпусти, я сказала! — Полина отчаянно заколотила его кулачками по плечам, царапнула по щеке. — Я кричать буду!

Никита не реагировал, только ещё крепче сжимал. Он нацелился на губы, она отвернула лицо и мокрый рот приник к шее. Волна брезгливости придала сил, она сумела извернуться и оттолкнуть его.

— Совсем с ума сошёл! — взвизгнула она, отскочив в сторону. Но обходительного Никиту как подменили. Он тяжёло дышал, смотрел на неё осоловевшим взглядом и снова медленно надвигался.

— Не подходи! Я закричу! Сюда придут, что про тебя подумают? Ты же…

Никита резко рванул к ней, она отпрыгнула чуть в сторону, но он успел поймать её за руку и дёрнуть на себя. Полина вскрикнула, попыталась выдернуть руку, но тонкие, цепкие пальцы вцепились как клешни.

— Отпусти, урод!

В следующую минуту дверь открылась, и в уборную вошли две девушки из бухгалтерии, чьих имён Полина не знала, но мельком видела в офисе. В первый миг они опешили, явно не ожидая застать подобную картину. Уставились во все глаза на неё, на Никиту.

Он оглянулся, убрал от Полины руки и, покачнувшись, вышел.

— Спасибо, — выдавила она срывающимся голосом.

Те в ответ переглянулись, насмешливо поджав губы.

А когда она, мало-мальски приведя себя в порядок, выскочила из женской комнаты, услышала за спиной ядовитые смешки.

Неужто эти дуры подумали, что она тут по своей воле уединилась с этим пьяным психом? Впрочем, она всё равно была им благодарна — в конце концов, если б не их появление, то ненормальный Хвощевский, похоже, доставил бы ей неприятностей. И без того её всю трясло после этой стычки, аж руки ходуном ходили.

Возвращаться в зал не хотелось — вдруг этот урод там?

Полина остановилась на пороге, пошарила глазами по залу — нигде его не обнаружила. Зато увидела, что Ремир Ильдарович танцует, и не просто с ноги на ногу перетаптывается, а такие пируэты выписывает, что она аж опешила.

Она проскользнула на своё место, озираясь по сторонам, и лишь убедившись, что Никиты действительно нет в зале, облегчённо вздохнула.

С Ремиром танцевали ещё Максим Викторович, Супрунова, новенькая Юля и Лиза.

Но вскоре к ним стали подтягиваться и остальные, замыкая Долматова в постепенно расширяющийся круг. Пританцовывали они все как-то однообразно, больше топтались на месте, ну и немного взмахивали руками, локтями, покачивали бёдрами, плечами.

Он же ушёл в танец с головой, и при этом так и лучился счастьем. Вскидывал голову, сиял белозубой улыбкой. Двигался он, пожалуй, даже чересчур раскованно, но при этом с какой-то животной, завораживающей грацией.

Она залюбовалась, даже не понимая, что это за танец у него такой. А он не только самозабвенно выплясывал, но и с азартом подпевал Джо Джонасу: «U! Nа-nа-nа-nа-nа-nа! Kissing strangers»*.

Полина поймала себя на том, что невольно улыбается, глядя на него, а на душе разливается тепло так, что даже недавняя встряска с Хвощевским стала казаться далёкой и как будто ненастоящей.

А потом он вдруг вытянул из круга за руку какую-то девушку, кажется, тоже из бухгалтерии. Обнял её, смеясь, закружил. И смотрел на неё, не отрываясь.

Полине показалось, будто сердце бритвой исполосовали. И тепло в один миг обернулось колючим холодом.

На пустующее место Хвощевского подсел какой-то мужик, она вроде его и не видела ни разу прежде, но он обратился к ней по имени:

— Что, Полиночка, грустим? Предлагаю выпить, познакомиться поближе…

Она лишь мрачно на него взглянула.

— Уйдите, а?

Мужичок, к счастью, оказался более понятливым, чем Хвощевский и сразу же отсел.

Зато Ремир отрывался по полной. Бесстыжая бухгалтерша висла на нём, прижималась пышной грудью, а он улыбался и млел! А потом ещё и поцеловал её не то в висок, не то в ухо!

Полина задохнулась от боли. Сжала в пальцах салфетку, опустила голову, сморгнула, раз, другой, пытаясь… нет, не успокоиться, а хотя бы не заплакать при всех.

«Не смей! Не будь тряпкой!».

А губы у самой не слушались, дрожали. Что вообще такое? Сама себя не узнавала. Сидит тут, страдает, еле сдерживая слёзы, как неудачница, как отвергнутая воздыхательница, как невзрачная, одинокая, незванная гостья на чужом празднике. А ведь это она всегда блистала, она могла понравиться почти любому…

Только когда это было? Да и не надо ей любому. Плевать на всех. А вот он… Он такой, что аж сердце щемит…

«Ну посмотри на меня! Взгляни хоть раз!».

Но Ремир глаз не сводил с ненавистной бухгалтерши.

Выйти бы туда, в их развесёлый кружок, затмить бы их все, чтобы он наконец заметил её!

Однако странное дело — сейчас она даже сил в себе не могла найти на такую, в общем-то, ерунду. Казалось, под страхом смерти она не смогла бы танцевать рядом с ним. И непонятно откуда взялись это дурацкое стеснение, эта совершенно чуждая ей робость.

Но он-то… Зачем он так поступает? Зачем весь вечер игнорирует её? Зачем в открытую флиртует с другой? Зачем так мучит? Ведь ему она, Полина, нравится. Это точно, не может она ошибаться.

И он знает, что нравится ей, во всяком случае, догадывается, не может не догадываться, если уж по всему офису слухи ходят. Да даже и не в слухах дело, он просто знает и всё. А Полина это чувствует, по взгляду видит, по напряжению, что всегда возникает между ними.

И вот зная про неё, он ведёт себя так? Намеренно делает ей больно? Но почему? Зачем так её мучить? К чему такая жестокость?

Полина щедро плеснула себе в бокал Ле Деньер. Не хотела же пить… Но такой ком встал в горле, что дышать больно.

Однако и вино не помогало. В голове разлилась тяжесть, а в груди как болело, так и продолжало болеть. Точно нож воткнули. Да какой там нож! Будто искромсали всю.