Всё начинается со лжи (СИ) - Лабрус Елена

Я пошёл к двери.

Но он остановил меня за руку.

— Да, погоди ты, погоди! Не кипятись! Ну а чего ты от меня хотел? Чтобы я вот так сразу растаял и слезу пустил от умиления, как твоя мать?

— Не поверишь, — усмехнулся я. — Ничего.   

— Значит, меня ты всю жизнь осуждал, — хмыкнул он, — а сам, выходит, нагулял ребёнка на стороне. Ну что сказать? Орёл. Орёл! И Юлька тебе теперь не хороша, значит, а эта… — он проглотил слово, глянув на меня, осёкся, — теперь хороша.

— Ну, выходит так, — пожал я плечами.

— А я-то Пашутина как дурак, уговаривал не торопиться. Дело молодое, мол. Ругаются, мирятся. Обещал поговорю с тобой. Как-то повлияю, — буравил он меня тяжёлым взглядом из-под широких бровей.

— И что тебе ответил Пашутин? Дай угадаю! Да пошёл ты?

Он промолчал. Но по его лицу и так всё было понятно, что их разговор закончился ничем. Что Пашутин, в отличие от отца, больше не питал на мой счёт никаких иллюзий.

— А знаешь откуда я это знаю? Ко мне вчера приходил Алескеров. И сказал дословно: Пашутин отдаёт ему свои акции. Отдаёт! Что-нибудь об этом ты знаешь?

— Ты ничего не путаешь? — озабоченно прищурился отец.

Я качнул головой. И пошёл из гостиной на голоса моей мамы и моей девочки.

— Павел! — припустил за мой отец. — Да погоди, говорю! Ты же решил выкупить те пять процентов акций, которыми владеют мелкие акционеры? Верно? Для этого тебе нужны деньги? — семенил он рядом, едва поспевая за моими шагами. — Но ты ведь понимаешь, что это бесполезно. Что никто добровольно свои акции не продаст. Тем более сейчас, когда по ним идёт такой мощный рост, они приносят стабильный доход, да ещё перед выплатой дивидендов. Ты и процента не соберёшь.

— Спасибо, пап, что так в меня веришь, — ответил я на ходу.

— Да дело вовсе не в вере, сын. Сколько тебе надо? Четыре процента?

— Три с половиной, — остановился я.

— Сумма астрономическая.

— Да, я умею считать, — усмехнулся я. — И на торгах ничего не собираюсь покупать. На торгах пусть Алескеров пупок надрывает. Но если ты думаешь, что я с тобой снова поделюсь планами, то ты сильно ошибаешься.

— Да пойми ты, это хорошее предложение. Я дам тебе денег, которые тебе сейчас так нужны, быстро, безболезненно и без шумихи. И Пашутин ничего не заметит. Да и его активы не пострадают. Он всё же мой друг.

— Или у тебя просто слишком много вложено в его компании?

— Ну и это тоже, — смущённо помялся отец. — Соглашайся!

И на самом деле это действительно было хорошее предложение. Надёжное предложение. И правильное решение. Мы оба это знали. Как и то, что сумма, которую он предложил, грабительская.

Я открыл телефон и набрал на клавиатуре калькулятора в два раза больше.

Он улыбнулся. Сбросил. Набрал свою цифру.

Я добавил к ней ещё один знак.

Он скривился, крякнул и протянул руку.

— Эх, зря я вкладывался в твоё образование. Ты же меня так скоро по миру пустишь, — улыбнулся он. И рукопожатие у него было, как всегда, как у статуи Командора.

— Жду тебя завтра, мои юристы подготовят договора, — по-деловому закончил я.

И замер на пороге летней веранды, куда ушли мама с Матрёшкой.

— Лиза?!

— Бро! — подняла руку моя младшая сестрёнка, сняла Машку с колен и всё же подскочила меня обнять. — Ну ты даёшь, — горячо зашептала она мне в ухо, — а мы то думали внуков от тебя не дождёмся, а он, — ткнула она меня в бок, — тихушник.

— Клянусь, я и сам не знал.

— Но ты рад? Рад?

— Шутишь? — улыбнулся я. — Я счастлив.

— Что и с будущей женой познакомишь? Я всё слышала.

— Если хорошо себя будешь вести.

— Ты знаешь, кем бы она ни была, пофиг, главное, что это не Юлька.

— Лиза! — грозно одёрнул её отец.

— Что, Лиза, пап? Что? На фик нам эта полоумная нужна. И ты прекрасно знаешь, что я о ней думаю! — развернулась она, совсем как Юлька, не терпя возражений.

Я, конечно, не забыл, что у меня есть ещё дела, которые не терпят отлагательств. Раненый парень в моём офисе. Ожидающие отмашки клерки. Но у меня теперь есть ребёнок, и его здоровье важнее всего. Потому я терпеливо ждал, когда Матрёшка поест. А точнее когда новообращённые Ба и тётя Лиза уговорят её ещё на ложечку, а потом ещё на кусочек.

Известная женская забава «накорми ребёнка любой ценой» подходила к концу, когда Лиза спросила:

— А вы сейчас куда?

Я в это время как раз пытался дозвониться секретарю.

— В идеале в магазин за игрушками, — пожал я плечами, слушая длинные гудки, — но до этого у меня есть ещё одно дело. Даже два, — потрогал я в кармане кольцо с синим эмалевым цветком, что Эльвира носила в Сочи на безымянном пальце, а я сегодня прихватил с собой. Как раз подходящий размер.

Только к тому времени как получил отчёт о визите доктора и уже усадил Матрёшку в детское сиденье в машине, я и понял к чему был этот вопрос сестры.

— Я с вами, в магазин, ничего не хочу знать. Ты не посмеешь лишить меня такого удовольствия, — захлопнула Лиза дверь у меня перед носом.

И уж кому другому, а нашей младшенькой я возражать не стал.

— Счастливо, сыно, — обняла меня ма, — Очень надеюсь, что в следующий раз вы приедете все вместе.

— Она тебе понравится, — поцеловал я её в макушку, прощаясь.

«Хоть и не знаю, как теперь буду оправдываться за то, что познакомил вас с внучкой раньше, чем с ней», — добавил я про себя. Но очень надеялся на снисхождение.  

А то, что Лиза поехала с нами, оказалось очень кстати.

Глава 29. Павел

Пока они с Машкой скупали тонны брючек, кофточек, платьюшек, шляпок, туфелек и мешки игрушек, получив только одно ограничение: чтобы это влезло в машину, а не пришлось заказывать грузовик, я рванул в офис, где ждал меня раненый парень.

— Там, — показала Любовь Дмитриевна на мою персональную комнату отдыха, где стоял диван, шкаф, небольшой стол, пара стульев и даже холодильник. Воровато оглянувшись, она сунула в замочную скважину ключ, широко открыла мне дверь, но сама не вошла.

 В нос резанул запах лекарств.

Разбросанные по столу упаковки от бинтов. Повешенная на спинку стула, поверх пиджака, окровавленная рубашка.

Камиль спал на диване, укрывшись пледом. Но резко сел, когда я вошёл и плотно закрыл за собой дверь.

— Спасибо за помощь, — скривился он, хватаясь за повязку на животе.

Судя по кровавой полосе, разрез был продольный и довольно болезненный. Но как сказал доктор: неглубокий, хотя несколько стежков и пришлось сделать.

Я поставил на журнальный столик перед ним бутылку воды, положил сэндвич с курицей, что дала с собой мама. И присел на мощную столешницу:

— Ну рассказывай!

Он не притронулся ни к воде, ни к еде. Тяжело вздохнул и встал.

— Вряд ли вам понравится то, что я скажу.

— Позволь это мне решать.

— Я люблю её. Вашу невесту, — поднял он на меня тяжёлый, но тоскливый взгляд. — Юлю̀, — сделал он ударение на последнюю букву, как, видимо, говорили у них на родине, хотя акцента в его речи не было совсем. — Но я должен был защищать не её. А я не справился.

— Не справился с чем? — смотрел я на его хмурую рожу с не однажды перебитым носом, в этот раз снова пострадавшим. Два кровоподтёка под глазами явно завтра придадут ей вид очковой змеи.

— Я не справился со своей работой, — повторил он, выпрямив плечи, но всё равно выглядел как побеждённый гладиатор. Мощный, высокий, с дубовым лбом, тяжёлым подбородком, каменными мышцами, непринуждённо перекатывающимися под кожей, но при этом будто сломленный. — Я улетаю сегодня домой, в Махачкалу. И больше не вернусь. Никогда.

— Тебя разжаловали? — делано удивился я.

— Я сам себя разжаловал. Я не должен поднимать руку на брата, если поклялся его защищать. А я поднял. Из-за неё.

— Даже так? — усмехнулся я. — Так добро пожаловать в ряды, тех, кого подставила Юля̀ Владимировна. Надеюсь, Алескеров не труп? — на ходу схватывал я о чём разговор, хотя и с трудом. Они Юльку что ли не поделили?