Моррис Ренек - Сиам Майами
— А ты поступи, как Колумб, который штурмовал неведомое.
— Помнишь фотографию голой Сиам, ту, что есть у Доджа?
— Не помню! — отрезал Мотли.
— Нет, помнишь! — поднажал Барни. — Додж положил ее на столик, но быстро убрал. — Забывчивость Мотли была ему непонятна.
— Это тебя не касается, — угрожающе сказал Мотли. — В любом случае, теперь она не такая.
— Тем лучше.
— Хватит валять дурака!
— Я хочу, — не унимался Барни, — чтобы ты попросил у Доджа разрешения размножить эту фотографию в пяти тысячах экземпляров, в таком же формате — для бумажника. Это принесет ей славу. Люди запомнят ее имя.
— Неплохая мысль, — вынужденно согласился Мотли.
— Мы должны сделать все, чтобы заполнить залы. Она не протянет долго, разве что мы сократим турне. И я не смогу ее винить.
— Попроси Доджа сам, — посоветовал Мотли. — Я устрою завтра ленч, ведь ты все равно недалеко от Нью-Йорка.
— Почему я, а не ты? Ведь вы с ним хорошие знакомые.
— Ленч будет устроен для тебя в его клубе. Окажешься в элитарном клубе для джентльменов, там и развивай свою идею. В столь респектабельной обстановке он не посмеет тебе нагрубить, даже если предложение придется ему не по вкусу. Ну, ты еще не раздумал?
— Ни в коем случае.
— Вижу, превращаешься в настоящего менеджера.
«Помоги мне Бог!» — подумал Барни.
— Шикарная идея! — Мотли благоговел перед подобным прогрессом. — Как поживает наша звезда?
— Я под впечатлением.
— Она в курсе твоего замысла?
Барни увидел Сиам, вышагивающую по тротуару с бутылкой содовой в руке.
— Нет.
— Важно, чтобы она ничего не пронюхала, иначе твое имя будет предано анафеме.
— О'кей. Вот, кстати, и она.
— Позвони мне сразу после ленча.
— Договорились.
Глава 9
Он повесил трубку. Сиам отсалютовала ему бутылкой.
— Я больше не полезу в машину, — сказала она, качая головой.
— Далеко еще до Форт-Ли? — спросил Барни таксиста.
— Четыре-пять миль.
Барни обернулся к Сиам. Ответ не поколебал ее.
— Прогулка избавит меня от похмелья.
— Прогулка? — Он не поверил собственным ушам.
— Пошли. — Она зашагала по дороге в свете фар такси.
Барни помахал таксисту.
— Поезжайте за нами.
— Никогда прежде не замечала, как прозрачны бывают ночи, — сказала она, задрав голову и прикладываясь к бутылке с содовой. — Выключил бы он эти проклятые фары.
— Правила не позволяют.
Они медленно брели в свете фар такси, тащившегося за ними. Звезд больше не было видно. Камешки постукивали по днищу машины.
— Ты не возражаешь, если я сделаю что-нибудь для тебя… для нас?
Она опустила голову и помотала ею.
— Не пытайся меня целовать. Дело не в фарах. Просто я пока для этого не гожусь. — Она отпила еще. — Это чтобы меня можно было целовать.
Она прополоскала рот и выплюнула воду.
— Я не об этом, — сказал он.
— Тогда прости. — Она улыбнулась, чтобы скрыть замешательство. — В таком случае, поступай как знаешь.
— Даже самым отчаянным образом?
— Чем рискованнее, тем лучше. Мне все равно. — Она смотрела не на него, а на темные силуэты деревьев. — Тебе идет, когда ты так говоришь.
— Как сильно тебе хочется быть певицей?
Она спокойно улыбнулась. Улыбка не предназначалась ему. Сиам выглядела довольной собой. Он был готов к восторженным восклицаниям, но она удивила его своей откровенностью.
— Мне страшно не стать певицей, — неторопливо произнесла она. — Не могу даже подумать об этом. Ведь иначе я бы не знала, что делать с переполняющими меня чувствами. В жизни много мусора. Если бы я не пела, то оказалась бы среди этого мусора. Я не хочу стареть, не хочу терять что-то хорошее в себе. Жизнь, прожитая зря, — это страшно. Но люди по большей части малодушны, они предпочитают сытый желудок.
Она вытерла мокрую руку о его рукав.
— Когда я возвратилась домой после первого провала, когда от меня все отвернулись, я знала, что все равно выберусь. Я не могла сидеть дома и вспоминать прошлое, как будто лучшие годы жизни уже позади. Мне нужен не сам успех. Можно добиться успеха, оставаясь призраком, а не человеком. Я хочу заниматься делом, которое делает меня счастливой. Женщина вправе бороться за это. — Она крепко сжимала бутылку; в свете фонаря костяшки ее пальцев казались белыми. — Петь — это для меня не только успех. Это прежде всего быть самой собой. Естественно, я буду бороться, чтобы выжить. Таков основной закон жизни.
Дальше они брели в молчании. Он ослабил узел галстука, расстегнул воротник, снял пиджак и просто набросил его на плечи. Она расстегнула ремешок на платье. Она устала, на нее напала зевота, она опиралась на его плечо.
Дорога сделалась шире, домов стало меньше, потом они вообще остались позади. Машины, ехавшие им навстречу, притормаживали, люди за рулем смотрели на них с любопытством. Таксист дал сигнал и помигал лампочкой поворота. Дорога, ведущая в сторону, к реке, переходила в главное шоссе. Расстояние оказалось гораздо короче, чем предполагалось, не четыре-пять миль, здесь не было и трех, но им привиделось, что они преодолели все десять. Воздух стал свежее. Впереди громоздилось придорожное кабаре, мрачное, точно дом с привидениями. Вокруг этой деревянной постройки в готическом стиле завывал ветер. Под его напором лязгал уходящий во тьму флагшток. Через дорогу был натянут хлопающий белый плакат.
Когда ветер стих, плакат обвис, но при следующем порыве надулся, как парус. На нем проступили слова:
ТОЛЬКО СЕГОДНЯ!
ВСЕГО ОДИН СЕКСУАЛЬНЕЙШИЙ ВЕЧЕР!
СИАМ МАЙАМИ!
НЕПОДРАЖАЕМО!
Барни расплатился с таксистом. Машина уехала. Погруженный во мрак дом отчаянно скрипел на ветру. Сиам отвернулась от жуткого строения и закрыла глаза. Она делала над собой усилие, чтобы смириться с реальностью, но напрасно. Барни оставил вещи на дороге, взял ее на руки и понес. Он чувствовал, как она старается подавить разочарование.
За углом на них налетел ветер. Он нагнул голову и придержал рукой ее платье. Гравий под ногами сменился травой. Он поднял голову. Оказалось, что они стоят на утесе. Впереди расстилалась бескрайняя чернота — река Гудзон. Вдали горделиво светился, бросая вызов ночи, город Нью-Йорк. Это творение человеческих рук жило даже в темноте, тогда как речные берега были погружены в сон.
