Моррис Ренек - Сиам Майами

— Да сядь ты! У меня совсем другое на уме.

Она в панике смотрела на него.

— Ты не сбежишь?

— Нет, наоборот, я хочу тебе помочь. Сядь в машину.

Она колебалась. Он оторвал ее руку от своего пиджака, зашел в будку и захлопнул ее ногой.

— Смотри мне! — Она колотила по стеклу будки, пока он доставал записную книжку и искал в ней телефон Мотли.

Она так отчаянно шумела, что ему пришлось опустить книжку и крикнуть ей, не открывая двери:

— Не сходи с ума! Твой дружок Монк был бы ничуть не лучше меня.

— Мне не нужны развратники! — надрывалась она, барабаня по стеклу.

Он левой рукой набрал номер, правой же делал предостерегающие жесты, пытаясь утихомирить ее.

Она прижала к стеклу ухо.

— Кто это? — раздался в трубке испуганный голос Мотли.

— Барни.

— Что случилось? — Мотли мигом стряхнул сон.

— На ее выступление никто не пришел. А она была так хороша!

Сиам поспешно рылась в сумке. Достав губную помаду, она написала на стекле, преданно таращась на Барни: «Я все слышу».

Он утвердительно кивнул ей и продолжал:

— Даже импресарио не удержался от слез. Представляешь? Я глазам своим не поверил.

— У него витаминное голодание, — сказал Мотли.

— Какое это имеет отношение к ней?

— У него просто повышенная чувствительность.

— А я тебе говорю, он плакал не потому, что болен.

— Извини, но в этом мне надо было бы убедиться самостоятельно.

— А на выступлении почти никого не было. Просто трагедия! Теперь я понимаю, что с ней произошло на прошлых гастролях. В этот раз все может повториться снова.

Сиам опять что-то писала помадой на стекле. Это занятие настолько ее захватило, что она не поднимала на Барни глаз. Она так наслаждалась, что Барни поневоле стал наблюдать за ней. Наконец фраза была завершена: «Ты борешься за меня!» Она серьезно смотрела на него через стекло. К ней опять вернулась жизнь. Теперь она принялась неторопливо подчеркивать свое изречение. Сначала ее рука провела черту под словом «Ты».

— Ты что умолк, Барни? Опять проблемы? — встревожился Мотли.

«Борешься».

— Ты меня слышишь?

«За».

— Да ответь ты!

«Меня!»

Барни распахнул дверь будки, но она покачала головой и осталась стоять снаружи.

— Да, — запоздало отозвался Барни.

— Что с тобой происходит?

— Я отвлекся, тут рядом Сиам.

Сиам улыбнулась.

— Хорошо, — успокоился Мотли. — Так в чем проблема?

— Я же говорю: не проблема, а трагедия.

— Не болтай о трагедии! — взвился Мотли. — Трагедия, — стал обстоятельно втолковывать он, — это когда человек умирает с куском лососины во рту.

Барни испугался, что Мотли сошел с ума. При чем тут лососина? Однако тут же выяснилось, что Мотли говорит серьезно.

— Мой дядя умер, бедняга, с полным ртом, набитым непрожеванной лососиной.

Барни собрался повесить трубку и продолжить путь, но Мотли разошелся:

— Она так и осталась у него на языке. Врачу пришлось разжимать челюсти и вынимать лососину изо рта. Никогда не видел зрелища печальнее. Я был тогда совсем маленьким и запомнил это на всю жизнь. Знаешь, повзрослел в одну ночь, потому что сразу ощутил ледяное прикосновение Вселенной.

«Господи, — подумал Барни, — Мотли разговаривает во сне. Мало ли в каком состоянии его застал телефонный звонок!»

— Никогда не знаешь, как может изменить человека самое банальное происшествие. Ньютон стал свидетелем падения яблока с ветки, после чего ничто в мире уже не оставалось прежним. А возьми чудесный эпизод в Библии, когда Непознаваемый призывает Авраама, а Авраам отвечает Ему всего лишь: «Я есмь!» — «Вот я!» Он понимает, что Непознаваемому известно все, что отягощает его сердце, поэтому ничего другого отвечать и не надо. Но у меня, — Мотли тяжело вздохнул, — нет Авраамовой веры. Я бы на его месте спросил: «Ну, Всемогущий Непознаваемый, что случилось с моим дядей Айзеком? Ты ведь знаешь, как он любил воскресным утром полакомиться лососиной. Не мог подождать хотя бы секунду, пока он проглотит любимое кушанье? И зачем было позволять маленькому мальчику становиться свидетелем такой трагедии? Разве Ты так насытил мир счастьем, что смерть может наступать по часам? Всесильный робот! Непознаваемый, я узнаю Твои замашки! Тебе понадобилось прибирать его с набитым ртом прямо на глазах у его малолетнего племянника? Значит, у Тебя нет имени. Ты — безымянное, бессердечное море. Или Ты — атеист? Ты поступаешь так, словно ни во что не веришь. Воистину Ты — выродок, ибо у Тебя нет отца. Под Твоей поступью все сущее лишается смысла».

— Мистер Мотли… — уважительным тоном вставил Барни.

— Я не закончил! Вот что такое трагедия. Трагедия — это тот факт, что и ты, и все остальные смертные вынуждены склоняться, отступать перед слепотой Вселенной. Склоняясь перед тем, о чем не имеем понятия, мы осознаем свое бессилие. Любой из нас может покинуть сей волшебный мир, не успев проглотить лакомый кусок, прервав свою усладу.

Вопреки ожиданиям, Барни был тронут этой речью. Как ни странно, в этой душной телефонной будке, затерянной на темной и безлюдной улице, он ощутил дыхание огромного мира, именно здесь обрел реальную связь с жизнью. Сиам внимательно наблюдала за ним снаружи.

— Так что не бросайся словом «трагедия».

— Не буду, — честно пообещал Барни.

— Придержи его до поры до времени, вдруг прозрение позволит тебе заглянуть в бездну Вселенной. А то, что происходит с Сиам, это просто мелкие неприятности. Наверное, мне уже не нужно подсказывать тебе, что такое комедия?

— Комедия — это непроглоченная лососина, — машинально отозвался Барни.

— Ты все усвоил! — обрадовался Мотли. — Чудесно! Можешь и дальше будить меня среди ночи, только оставайся умницей.

Несмотря на грубоватый тон Мотли, Барни улыбнулся.

Сиам рисовала стрелу, взмывающую вверх. Он проследил за ее траекторией и обнаружил надпись: «Хочу, чтобы ты меня поцеловал».

Он поманил ее в будку.

Она добавила: «Как-нибудь потом».

Расстегнув сумку, достала пачку сигарет, высыпала их все на обочину и отшвырнула пустую пачку. Потом зашагала к автомату с газированной водой.

— Ты опять отвлекся? — спросил Мотли.

— Нет, — ответил Барни. — После твоей речи все, что бы я ни сказал, будет звучать нелепо.

— А ты поступи, как Колумб, который штурмовал неведомое.