Пуанта (СИ) - Тес Ария
— Хорошая девочка всегда делает правильный выбор.
Как змей искуситель, он шепчет мне на ухо, а потом поворачивает голову на себя и впивается в губы жестким, грубым поцелуем. Здесь он так меня уже целовал, и, наверно, будет так целовать всегда. Я четко вижу, что он меня ненавидит. Я видела это сразу, но отмахивалась, надеялась, что это пройдет, что это просто злость, и мне даже показалось, что так и есть. За эти две недели, что я здесь провела, мне действительно казалось, что наши отношения идут «на поправку», но…это просто очередная игра, а я в очередной раз жертвенный материал.
— Закрепим сделку, — рычит мне в губы, резко поднимая на ноги, — Повернись.
Делаю это на автомате, не совсем понимая, что последует дальше, но когда чувствую, как он задирает юбку, ловлю панику.
— Нет, я не хочу… — сдавленно шепчу, хватаясь за его запястья, но тут же получаю по рукам.
— Мне плевать. Поцелуем закрепляют, когда любят. Мы друг друга ненавидим, нам подойдет лишь один способ.
Жестким толчком оказываюсь на столе. Макс так грубо дергает юбку, что она царапает кожу, и я морщусь, затем слышу, как рвется мой «пухлый» костюм, а за ним и белье. Цепляюсь за стол, а через миг резко подаюсь вперед от боли, и на этот раз нет ничего приятного в том, что происходит. Это чистый акт возмездия и ненависти, которую я ощущаю теперь не только кожей, но и в себе.
Столько ненависти. В каждом его движении ярость, и мне больно. Я утыкаюсь лбом в стол, кусаю губы и молчу, пока слезы собираются в маленькие лужицы. Почему так? Ночью я этого не чувствовала, потому что этого не было, что сейчас изменилось? Хотя какая, собственно, разница? Все изменилось.
Заканчивается это быстро, что является единственным хорошим. Я стараюсь кое как привести себя в порядок, застегиваю блузку, поправляю юбку, Макс стоит в стороне у окна. Мы друг к другу не подходим больше, даже не смотрим, да и зачем? Это не начало романтической истории, а огромная, зияющая дыра. Ад, не меньше…
— Кольцо сними, — говорит холодно, — Пока об этом никто не будет знать. И никому ни слова о том, что происходит, поняла? Попытаешься снова меня объебать, я убью твоего отца. Так проще, чем все остальное, уж поверь, и единственное, почему я этого не сделал — он спас моего сына. Но не обманывайся…
— Я все поняла! — рычу, вытирая слезы ладонями, — Хватит говорить, закрой свой сраный рот!
Резко оборачивается на меня, но я не готова ответить на взгляд. Не знаю, буду ли вообще когда-нибудь на это готова…
— Богдан все поймет.
— Сделай так, чтобы не понял. Скажи, что я хочу свозить Августа в Италию. Он же там родился, как никак.
— Он родился не там.
Скрепит зубами.
— Значит, я родился там. Я хочу показать ему родину, ты согласилась. Работай головой, милая, или это слишком сложно? Тогда может мне использовать ее по-другому?
От мерзкого комментария идут мурашки, и я веду плечами, лишь на миг замирая, но снова принимаюсь за блузку, которую заправляю в чертову юбку. Мы снова молчим: он смотрит на меня, я чувствую это, и от этого дико тошнит. Я буквально срываю кольцо с пальца, отшвыриваю его на пол и разворачиваюсь к выходу — хочу сбежать. Еще чуть-чуть и я разрыдаюсь, взорвусь, знаю это. Хватаюсь за ручку и дергаю, но она не поддается, дергаю еще, снова ничего. Заперто. Выдыхаю. Мне говорить с ним так сложно, после того, что он сделал, а другого выбора снова нет, и я шепчу.
— Открой дверь.
Макс молчит. Он молчит еще и еще, но потом я улавливаю стук его размеренных шагов, а через миг напрягаюсь всем телом. Александровский останавливается прямо за моей спиной, прижимается. Его близость похожа на раскаленные угли, но сейчас они не греют, а жгут. Я отшатываюсь — он шумно выдыхает, а потом вдруг шепчет, все равно уткнувшись мне в волосы носом.
— Считаешь меня монстром? — слезы срываются с глаз, — Я тебя то похищаю, то травлю, то избиваю, да? А ты хоть раз задумывалась, каково мне было увидеть это избитое, уничтоженное тело в том сраном лесу? Ты его сама хоть видела, а? Нет? Поинтересуйся, посмотри фотографии, но даже так, ты этого никогда не поймешь, чертова сука. Если ты захочешь увидеть кого-то по-настоящему жестокого, подойди к зеркалу и полюбуйся, твою мать. Ты не святая, Амелия, и ты делала вещи, пострашнее того, что делаю я. А теперь подбери сопли и едь домой. Сегодня я не приеду.
Сейчас
Пару раз моргаю, когда Август начинает неистово теребить меня за рукав, и перевожу на него взгляд.
— Август, ну что такое?
— Я же спросил тебя, мама! Ты не слушаешь! Почему ты не слушаешь?! Это важно!
— Что ты хочешь? — устало выдыхаю, а он тут же начинает тараторить.
— Про Италию. Папа оттуда да? Он там родился? А бабушка где жила? А папа там жил? А папа умеет говорить по итальянски? А папа…
Этот каскад вопросов «а папа», сыпется на меня, как чертова снежная лавина. Я молчу. Дышу носом. Стараюсь считать до десяти. Он все говорит и говорит, снова и снова, и я, наверно, все понимаю где-то глубоко внутри. Обычно меня даже забавляет, то, как что-то способно его настолько увлечь, но не сегодня…Сегодня у меня плохой день, и я, к своему стыду, подтверждаю слова «а папы».
— Твою мать, да хватит уже задавать мне вопросы! — ору, и он тут же замолкает, — Прекрати немедленно и ешь молча!
Все вокруг застывают. Так бывает, когда ты делаешь что-то плохое, что-то неправильное, на глазах у целой толпы, а затем сразу чувствуешь огромную волну осуждения, за которой приходит стыд. Я краснею, хочу как-то исправить ситуацию, но Август срывается с места и убегает к себе в комнату в слезах.
Черт…
От злости сношу свою тарелку, а потом упираю голову в руки. Даю себе секунду, но этого итак много, так что я уже хочу встать, чтобы успокоить свой мир, но Богдан удерживает за запястье. Он смотрит на Эмму, слегка ей кивает, и та встает вместо меня. Брат провожает ее взглядом, и только когда дверь закрывается, переводит его на меня.
— А теперь рассказывай.
— Я просто сорвалась, знаю, что…
— Я не об этом.
— О чем тогда?
— Что случилось на самом деле, и правда ли, что ты согласилась полететь в Италию?
«Твою мать…» — чертыхаюсь, смотрю в его встревоженные глаза, а мне так хочется уткнуться в грудь и заплакать.
Я так хочу сказать правду…обо всем, что произошло. Что я услышала. Что узнала. Но я не могу…у меня нет выбора, кроме как молчать.
— Да, я решила сама.
— Амелия, правду.
— Я говорю правду.
— На тебе лица нет, и не пытайся меня обмануть. Я прекрасно вижу, что что-то случилось.
— Ты на него никогда не кричишь… — тихо встревает Лив, а Эрик добавляет.
— Было, конечно, но очень редко. Что происходит?
Деваться некуда, нужно выкручиваться.
«А то твою голову используют по-другому…» — ядовито шиплю, снова роняя эту самую голову в раскрытые ладони. Молчу. Скорее продумываю, как объясниться…
— Мы поссорились. Я отдала ему отчет, сказала об отъезде, и он взорвался. Наговорил мне кучу дерьма, я в ответ тоже не отставала и…короче мы разругались в пух и прах.
— Он заставляет тебя лететь в Италию?
— Нет… — тихо вру, мотая головой с легкой улыбкой, — Он позвонил мне, когда я ушла, извинился. Сказал, что запаниковал, что боится потерять сына, которого только что обрел и…В общем извинился, а потом попросил об одолжении. Он хочет свозить его туда, он же там вырос и все такое…
— И ты…
— Я не хочу, но…Черт, он же имеет на это право все-таки, да? И я должна…
— Ты ничего ему не должна, — строго отрезает Богдан, но я наклоняю голову на бок и слегка мотаю головой.
— Это неправда. Из-за моих решений он не знал о сыне, и…
— И он в этом сам виноват.
— Это неважно уже. Он правда меня попросил, очень попросил, и я согласилась. Почему бы и нет? Я все равно хотела слетать куда-то с Августом…
— Почему тогда ты выглядишь, как будто рыдала…
— Потому что я действительно рыдала. Он сказал мне кое-что, что меня сильно зацепило.
