Утро туманное - Вера Александровна Колочкова
– Конечно, конечно, мы уходим уже! – торопливо поднялась с дивана Наташа. – Спасибо вам большое!
– Да за что ж спасибо-то, ведь не помогла я вам ничем. И Сашка, поганец такой, тоже ничего путного не сказал. Вот балбес…
Женщина закрыла за ними дверь, и Наташа, повернувшись к Артему, проговорила взволнованно:
– Это Лялька к нему приходила, я в этом уверена! Просто Сашка знает, что она от меня скрывается, и потому соврал, что это не она была! Врет мальчишка, точно врет!
– Да, ты права. Я тоже думаю, что врет.
– И что нам теперь делать, что? Как заставить его сказать, где Лялька? Он знает, он точно знает!
– Ну, для начала перестань истерить. Вдохни воздух и задержи в себе, успокойся.
– Да не истерю я… Просто так беспокоюсь…
– И беспокоиться тоже не надо. Ты и без того транслируешь много беспокойства, и внутреннюю истерику тоже транслируешь. И привычный контроль. А твоя Лялька все это чувствует сейчас, понимаешь? И пока она это чувствует, просто не захочет вернуться.
– А как мне быть? Как я могу иначе, скажи? Я ведь живой человек… Я мать… Что мне делать, Артем, что? Сидеть сложа руки? Ну же, предложи что-нибудь, если ты такой умный!
– А я и предлагаю тебе перестать… Перестать жить прежними привычками. Перестать беспокоиться, перестать приносить себя в жертву, перестать контролировать. Ты вся ушла в жертвенность и тотальный контроль, понимаешь? Потому Лялька и пытается от тебя стеной закрыться, потому и сбегает. Потому что это невыносимо, в конце концов.
– Господи, какие ужасные вещи ты опять говоришь… Просто не могу этого слышать! И мне и так плохо, а ты…
– Хочешь, чтобы я тебя пожалел?
– Нет… Посочувствовал хотя бы…
– А я и сочувствую. Потому и пытаюсь тебе объяснить хоть что-то. Но ты же не слышишь! Тебе же в своей шкурке жертвенности так хорошо, так уютно! Ты с ней сроднилась почти! Тебе кажется, что если ее сбросишь, то будто голой окажешься!
– Ну да, конечно… Я ужасная мать, да… Это ты хочешь сказать? Все кругом хорошие, а я одна такая ужасная!
– Да нет… Не все хорошие. Знаешь, если вокруг посмотреть, то большинство родителей не ладят со своими детьми. Редко кто растит ребенка в полной гармонии. И все это от того, что на своих установках зацикливаются, на своих представлениях о том, что правильно и что неправильно. На себя самого ведь очень трудно пальцем показать и сказать – ты не прав… И изменить себя самого очень трудно. Вот дети и получаются во всем виноватыми и плохими. Несчастливых детей сразу видно – у них глаза особенные. Заглянешь в такие глаза – и мороз по коже…
– Да не преувеличивай, ради бога. У моей Ляльки нормальные глаза. Ничего я в них такого не видела.
– И правильно, и не увидела бы. Потому что ты на себе зациклена. Потому что видишь то, что хочешь видеть. А чего не хочешь видеть, того будто нет. Ты как монашка, которая отказалась от всего мирского и принесла себя в жертву. Только не богу, а Ляльке. И молишься истово и слепо. А ей эта жертва не нужна, это слишком тяжкая ноша. Поверь, я знаю, что говорю… Сам был на месте твоей Ляльки…
Наташа поморщилась болезненно и промолчала, не зная, как ему возразить. А возразить очень хотелось. И в то же время она чувствовала – он прав… Но правота эта была такой жестокой, что казалось, если она ее примет, то и впрямь окажется голой! И даже поежилась, как от озноба, и спросила жалобно:
– Но ведь все равно Ляльку надо найти, правда? Не оставлять же все как есть… Ведь этот Сашка знает, где она…
– Да, знает. Я даже думаю, она у него и ночует.
– Что?! Как это – ночует?
– А где ей ночевать? На вокзале?
– Но он же… Там же матери дома не бывает… Они что, одни в его квартире на ночь остаются?!
– Ну вот… У тебя опять паника, истерика, страх и ужас. И все остальные прелести, которые ты заранее отвергаешь из жизни дочери. Потому что она на все это права не имеет, да?
– О господи… Мне действительно страшно… Как же это все ужасно, господи…
– Ничего ужасного, Наташа. Это жизнь. Это обычная жизнь, в которой девочки и мальчики рано взрослеют.
– Значит, ты думаешь, что она с ним… Может быть…
– Не знаю. Но предполагаю. И мы вечером снова к нему придем. И снова поговорим. Сейчас я уеду по делам, а вечером мы с тобой встретимся и пойдем. Но сейчас тебе надо просто успокоиться, Наташ.
– Но как, как мне успокоиться? Легко сказать…
– Ну, отвлекись на что-нибудь. Собой займись как-то.
– То есть – собой? Я не могу…
– А ты смоги. В парикмахерскую сходи, например. Начни хоть с чего-нибудь, Наташ! Покидай внутренний монастырь, хватит схимничать! Ты же так от себя отреклась, что забыла, какая ты на самом деле. И пока будешь такой, дочь не вернется. Нет, найти ее можно, конечно… А толку? Она ж все равно сбежит… Меняйся, Наташ! И внешне, и внутренне!
– Хорошо, я попробую… Я в парикмахерскую пойду…
– Тебя подвезти?
– Нет, я сама. Мне пройтись надо, подумать.
– Что ж, это хорошо…
– Что хорошо?
– Что появилось желание подумать. Это замечательно.
Артем глянул на часы и заторопился:
– Все, я убегаю… Встретимся здесь же, в восемь часов. А еще лучше – в девять… Чтобы наверняка Сашку дома застать. Хотя и не факт… Но будем надеяться. Пока!
Он почти бегом кинулся к машине, сорвался с места. Наверное, и впрямь торопился, опаздывал уже. Наташа посмотрела, как машина выезжает со двора, потом медленно пошла вслед за ней. Вышла на улицу, побрела медленно.
Улица была тихой, хоть и располагалась близко к центру. Добротные пятиэтажки стояли в ряд, как старые солдаты, смотрели вдаль на современные высотки, усмехались – ну-ну, время покажет, кто из нас крепче… Наши толстые кирпичные стены и высокие потолки все выдержат, а вот вы, молодежь, все за красотой гонитесь, все выше к небу забраться хотите. Посмотрим, кто из нас надежнее. Посмотрим…
Наташе невольно вспомнилось, как была однажды в гостях в такой старой пятиэтажке. И впрямь там и потолки высокие, и комнаты большие, просторные. И даже кухня большая, что уж совсем непривычно. Не то что у нее в хрущобе – кухня с медный пятачок, не повернуться. Но и за то спасибо, хоть такое жилье есть… Никогда в хоромах не жила, и не мечтала даже. Да и что у нее вообще в этой жизни было, ведь ничего и не было, и вспомнить нечего! Разве что балетное училище, мечты о будущем… Те мечты, которые должны были воплотиться в реальную жизнь, именно такую – с большим домом, с высокими потолками, с просторной кухней, с красивой одеждой, с гастрольными поездками по всему миру.
Не воплотилось. Не сложилось. И даже посвятить себя ребенку не получается, чтобы хоть как-то оправдать свою жизнь. Найти в ней какой-то смысл…
И тут же одернула себя – опять поплыла мыслями по одному и тому же кругу! А ведь обещала Артему подумать… Вот и надо думать. Идти и думать…
Не получалось думать. Вместо этого снова пришло раздражение – надо же, какую власть взял над ней этот Артем! Что он вообще о себе возомнил? Его дело – Ляльку найти и к ней за руку привести, а дальше уж она сама разберется! Сама!
Хотя что значит – сама… Надо признать, не получается у нее самой. Не по той дороге идет, не туда идет, зациклилась на своих представлениях, как надо, как правильно. И в то же время – как трудно уйти с этой привычной дороги, как трудно заставить себя…
Но надо. Иначе – никак. Артем прав. Если и дальше все время доказывать Ляльке свое право на жертвенность и требовать сатисфакции за эту жертвенность, она опять убежит. Как там Артем говорил? Займись собой? Попробуй хотя бы начать жить и для себя тоже? Легко сказать…
Она и сама не заметила, как вышла на центральную шумную улицу, и взгляд ее уперся в вывеску «Красава». Что это, интересно? Наверняка какой-нибудь салон. Или просто парикмахерская. И правда, что ли, зайти? Когда она в последний раз была в парикмахерской, уж
