Джеймс Джонс - Не страшись урагана любви
— Послушай, — сказал Фрэнк. — Ты — один из немногих людей подлинной целостности. У твоей первой пьесы был огромный успех. Вся эта слава, успех, деньги не затронули тебя. Ты, как и я, знаешь, что они хотят попробовать решить почти неразрешимые проблемы и спасти хоть какой-нибудь смысл индивидуального скепсиса и свободного мышления в любом будущем обществе, которое мы уже созидаем сегодня, сейчас.
— Ай, я слишком циничен, — смущенно сказал Грант. — Со мной не будут разговаривать. — Он глянул на Лаки. — Все равно, мне бы отлежаться…
— Нет, мы должны это сделать. Мы за это отвечаем, — серьезно сказал Олдейн. — Этим людям впервые в истории нужны наши идеи, неважно, используют ли они их. Это не может обидеть, Мы обязаны помочь.
— Ты что, не понимаешь, что по самой сути это не важно? Все, чистая масса любого общества всегда неоригинальна, лишена воображения, консервативна. Самая суть того, что ты и я, художники, хотим изменить в людях, чтобы сделать их лучше, противоречит тому, что люди хотят менять. Другого пути нет. Ты и я, следовательно, вынуждены обращаться к будущим, нерожденным поколениям.
— Но сейчас мы можем, по крайней мере, советовать, — сказал Фрэнк.
— Да! Давай! Что советовать? И быть услышанным? Не-е-е.
— Ладно, все равно я дал Лесу Хортону твой адрес, — сказал Фрэнк. — Выслушай его.
— У меня долго не будет адреса вообще, — сказал Грант.
— Ты что, обязан пройти через это сраное плавание? — почти педагогическим тоном сказал Фрэнк.
— Конечно.
— А если ты погибнешь?
— Это не так опасно.
— Люди там погибают.
— Знаю, но не так много.
— Помнишь, что я тебе говорил. Честное слово, сказал ты! Честно, мы должны попробовать. Подумай.
— О'кей, подумаю, — сказал Грант, довольный тем, что тема исчерпана. Вернулась пятничная депрессия, как и всегда, когда он начинал думать о мире и его будущем. Он поднял левую руку, глянув на запястье. — Глянь! Удалось! Начало шестого! Как насчет того, чтобы выпить?
Но на следующий день по пути в город Лаки снова вернулась к теме.
— Если то, что говорил Фрэнк, правда, знаешь, ты действительно должен попробовать. Это ответственность каждого перед обществом, перед родом. Кроме того, Я бы хотела провести год в Рио.
— Мы еще не женаты, — услышал Грант свои слова. — И не приставай со своими корнелльскими общественно-политическими социалистическими идеями. Я художник, драматург. Я познаю истоки человеческого характера. Пусть мир спасают другие.
Это было, заметил он, как по отдельности заметили они оба, на том же месте, в том же автомобиле фирмы «Херц», на том же шоссе, и снова четыре дня до отъезда.
В эти четыре дня близость между ними и мучительный привкус в их любви становились все сильнее и сильнее, как музыкальная нота, становящаяся все интенсивнее до тех пор, пока не зазвенят готовые лопнуть стекла, а уши уже не способны ее выдержать. Эмоции были так сильны, Что их с трудом можно было вынести. И как всегда раньше, в нью-йоркских делах Гранта наступила переломная точка, когда все кончено, завершено, когда он знает, что должен ехать домой. Обычно такой момент совпадал с тешкой, когда он обнаруживал, что недостатки характера данной девушки, неврозы, идиосинкразии и прочее были в неравном соотношении с его любовью. Но на этот раз, кажется, ничего подобного не произошло. На этот раз он начал (и на этот раз, как всегда) хотеть не обижать Кэрол Эбернати; а закончил он желанием не обижать Лаки Виденди. Не является ли это главным выбором любви: кого не обижать?
До сих пор они существовали как городские любовники в некоем вакууме, где; им не было дела до остальной их жизни. Теперь их жизни начали возвращаться в привычное русло, а дни шли, и он не откладывал больше отъезда. Она вернется к обычным делам, будет там, где была, он тоже. Это можно было учуять. Ощущение витало в воздухе.
Была ли справедливой, удивлялся Грант, старая поговорка, старый суеверный миф, говорящий, что когда человек обретает нечто Хорошее и Истину, он должен дать какой-то знак, сделать какой-то жест духовного Порабощения или он потеряет это, потеряет навсегда?
Это чувство было очень сильно в нем. Но ведь он всегда был суеверным.
Ему все еще звонила «приемная мать» из Майами. Она все-таки не уехала в Ганадо-Бей. Большую часть этих звонков он отказался принять, даже когда бывал в отеле, а это случалось все реже, разве только для того, чтобы сменить рубашку. Но в тот день, когда Лаки пришла помочь ему собраться на сегодняшний вечерний поезд, возможно, потому, что он слишком нервничал и расстраивался из-за отъезда, он бессознательно схватил трубку, когда зазвонил телефон. Из аппарата вырвался такой громкий и оскорбительный залп истерического визга и проклятий, что он понял, что Лаки, паковавшая чемодан, услышит его. Он понизил голос, отвечал намеками, односложно. Да, он сегодня уезжает. «И она прямо сейчас помогает тебе собраться, да?» — уверенно сказал голос. «Нет», — промямлил он. Голос продолжал. Но под всем угнетением и подсознательным чувством вины, которое он не мог сбросить, в нем поднималось другое чувство: он сыт по горло. Тяжелое, важное чувство. И неожиданно он бросил трубку, бросил трубку в разговоре с ней, выключил ее. Такого он никогда раньше не делал.
Лаки стояла в дверях спальной.
— Кто это был? — легко спросила она. Но какое-то глубокое интуитивное знание, ярко светившееся на ее лице, показывало, что она все поняла.
— А, какой-то парень, — сказал Грант. — Ладно, давай закончим и смотаемся отсюда.
Она не произнесла ни слова и вернулась в спальню. Она, не возражая, намеренно как бы вверяла себя Року, готовая и к победе, и к поражению. Когда через несколько минут телефон снова зазвонил, Грант взбесился и не стал снимать трубку.
— Черт их подери! Черт их подери! Все же знают, что я уезжаю! За каким же чертом они сейчас звонят! Я не хочу разговаривать по этому сраному телефону! Я хочу быть с тобой!
— Боже! — прорычал он с такой дикой силой, какой сам от себя не ожидал. — Я ненавижу сборы! Ненавижу! Я никогда не мог перенести это! Ладно, давай кончать! Сколько у нас времени?
— Около четырех часов, — странно спокойным голосом ответила Лаки.
— Тогда давай поедем к тебе. — Он решил, что хочет еще раз заняться любовью. Лесли не будет, она на работе.
— Лучше не надо, — любопытно решительным голосом сказала Лаки. — Давай вместо этого поедем куда-нибудь выпить.
Она пошла с ним к поезду. Он рано сдал багаж, и они пошли к Ратацци, который после первого посещения стал постоянным пристанищем любовников, где их знали и где они выпили по четыре больших мартини, сидя за их собственным маленьким столиком в глубине. Так что они были слегка пьяны, когда через два часа вернулись на вокзал.
