Бобры добры - Галина Валентиновна Чередий
Я кончал и кончал, тыкаясь мокрым лбом между ее лопаток, потому что мощнейшими спазмами сворачивала всего, как креветку переваренную. А хрипы Лекса, на которого я Ксюху своими судорожными толчками, считай, насаживал ртом долбили и долбили в мой мозг, добивая то, что там еще оставалось нерасхреначенное.
— Лёха, не тормози! — проскрипел брат, и я разлепил-таки ослепшие от кайфа зенки.
Ага, в этот раз я косячник, что приплыл эгоистично, позабыв о попутчиках. Но как тут было не приплыть? Это же просто за гранью, это когда раз — и мечта самая порочная и тайная запросто в лапы свалилась. Второй раз с Ксюхой. И второй раз именно так. Запросто, само собой на тебя валится то, о чем мечтал исключительно втихаря, стыдясь даже.
— Лёха, бля, отморозься! — рявкнул брат и тут же запрокинул голову, зарычав в потолок, в очередной раз погруженный девушкой в жаркую узость ее горла так, что ее губы почти коснулись его лобка. О*уеть, о*уеть, что же она вытворяет, на что способна!
Лекс вскинул руки, сжал кулаки и уронил их тут же, явно борясь с инстинктивной потребностью схватить девушку за волосы и не позволить отстраниться, лишить его этих наверняка запредельных ощущений.
— Лёха-а-а! — захрипел он, глядя при этом исключительно в лицо Ксюхе.
И я смог наконец преодолеть разбивший меня паралич наслаждением, прижался опять к спине мороженки и сунул руку ей между ног. Только нашел утопающий в обильной влаге припухший бугорок, и Ксюха содрогнулась и протяжно застонала, не выпуская Лекса изо рта. Он от этого даже зубами, что та акула, лязгнул, дернувшись всем телом, и со свистом задышал, стискивая челюсти. Я повторил, нажимая сильнее и устанавливая ритм, забив на то, что первым же спазмом внутренних мышц Ксюха вытолкнула моего обмякшего бойца из себя. Я уже кайфанул, пора помочь им.
— Малыш-малыш, я сейчас… Не могу уже… Со мной… Давай со мной… — взмолился теперь Лекс, а я ускорился, отвечая на его голос и подводя нашу девочку к краю.
Захрипев, брат отшатнулся, сжав член. Ксюха, поймав волну, изогнулась на мне, насаживаясь на мои пальцы с каждым новым содроганием, что следовало за выплесками спермы брата на ее грудь. И эта же волна добралась и до меня, отголоском только что пережитого финала и окончательным, завершенным расслаблением.
Лекс рухнул на колени и продолжая дергаться, потянул девушку на себя, втягивая в поцелуй.
— Вот это мы хорошо так поговорили о делах, — ухмыльнувшись, просипел я, тяжело дыша, — Качественно, а главное — доходчиво, надеюсь, до всех.
— Лёха, заткнись сейчас, а! — был ответ брата, уставившегося на меня неожиданно остро и тревожно через плечо приникшей к нему Ксюхи. — Просто заткнись. Желательно до утра.
Но я совсем смолчать не смог.
— Ксюх, это прям за гранью всего было, — прошептал я в ее волосы, целуя в затылок. — Я этого по гроб жизни не забуду. Ты реально космос какой-то.
Глава 18
Оксана
Я пошевелилась в жарком коконе и улыбнулась, не открывая глаз, тут же ощутила выдох у моих опухших губ, услышала сиплое «Ксю-ю-юх» Лёши и получила поцелуй в обнаженное плечо от Лекса.
Какое же это облегчение — утонуть. Прекратить рвать свое сознание в бесплодных попытках удержаться на поверхности морали и правильности. Истязать тело бесконечными запретами и отрицанием желаний. Отказывать своим чувствам в праве на существование. Находиться в тесной клетке, в которую сама себя и заперла. А вот теперь я утонула и мне стало хо-ро-шо. Плевать, что это дорога на дно, если по ощущениям так похоже на долгое парение. Погружение в мягчайшее жаркое облако из бесконечных объятий и поцелуев. Волшебное наваждение длиной в целую ночь, когда я пребывала вроде бы и в сознании, но при этом почти все время как в забытьи. Окруженная двумя сильными телами, согретая и обласканная двумя парами мужских рук, перетекающая, как послушная жидкость, из поцелуев с одним в такое же жгучее или нежное поглощение с другим. Я позволяла им передавать меня друг другу и наслаждалась этим.
— Охереть… ты бы видела себя… — шептал Лёша сквозь рваные вдохи, глядя на меня из-под отяжелевших от вожделения век в то время, как Лекс врывался в мое тело сзади, набирая все более безумный темп. — Малыш, ты просто ох*ительна сейчас… Ты близко? М? Бли-и-изко-о-о… бля-бля-бля… я только смотрю и подыхаю просто…
А сам Лекс молчал и смотрел на нас неотрывно, отдав во власть сладко-мучительных ласк брата. Но его взгляд вещал едва ли не с большей степенью интенсивности, чем все греховные и восхищенные слова. Смотрел так, что, даже мечась под Лёшей, я не могла игнорировать это. И то, как раздуваются бешено его ноздри, а он сжимает челюсти и его глаза превращаются в щели-бойницы, из которых, чудилось, вот-вот вырвется бешеное пламя. Так, словно гнев и похоть бьются в нем насмерть и совершенно непонятно, что же одержит верх в следующую секунду. И он больше не прикасался ко мне одновременно с Алексеем, но подтягивал к себе почти грубо, стоило тому оторваться. Целовал почти до удушья, брал почти неистово, будто не сексом занимался, а сражался, хотел разрушить. А я все равно горела и сходила с ума. И от нежности и восхищения, в которых меня щедро купал Алексей, и от мрачной жесткости Лекса.
— Так, надо нам из постели вылезать, — заявил Лёша ранним утром, что наступило одновременно и внезапно и через целую вечность моих чувственных удовольствий. — Во-первых, поговорить нам надо наконец-то, а пока мы голые, башка не варит и все разговоры об одном. Во-вторых, Ксюха нам еще живая нужна и ходить способная. А в-третьих, в доме пожрать нечего, а для качественной любви нужны силы. Так что подъем и поехали куда-нибудь пожрем и поговорим.
— Ну так вперед, первый и вылезай, — хрипло проворчал Лекс, прижимаясь ко мне сзади и утыкаясь лицом
