Проект "Стокгольмский синдром" (СИ) - Волкова Ольга
— Мама! — закричала, касаясь стекла вспотевшими ладонями. Поверить не могла своим глазам, что вижу ее, а она меня. — Мама, помоги мне, прошу, — взмолилась, ощущая, как по лицу стекают слезы горечи. Каролина даже не шелохнулась, продолжала смотреть в упор на меня, но при этом, казалось, что она не замечает моего присутствия.
— Ольга, — наконец, прогремел ее пустой голос. Женщина с оскалом улыбнулась мне, затем встала и подошла ближе. — Я помогаю тебе, — протягивает руку к стеклу напротив моего лица, словно хочет погладить по щеке. — Здесь, ты в полной безопасности, — в ответ на ее слова замотала сильно головой.
— Мама, что ты говоришь, в какой безопасности? — всматриваюсь в ее глаза, но не вижу в них никакого сочувствия ко мне.
— Ты больна, — продолжает она, игнорируя мой вопрос. — Тебе помогут. Занятия балетом скрасят твои дни, что ты будешь здесь проводить, — расплывается в улыбке, будто здесь она психически нездорова, а не я. Отшатываюсь от перегородки, будто обжигаюсь кипятком, догадываясь, что мама замешана в том, где я оказалась.
— Ненавижу тебя, — проговариваю про себя, но Каролина вдруг оживает, наконец, я вижу перед собой ее настоящую.
— Это прекрасно, — хлопает в ладоши, — а я ненавижу твоего отца, — говорит так, будто мой папа может услышать ее, но, увы, ничего не сделает. Каролина снова садится на свое место, взмахивает рукой, приглашая тоже присесть. — Есть разговор, — тон ее голоса эхом разносится по всему помещению.
— Нам не о чем разговаривать, — коротко говорю, глотая комок подступивших слез, но при ней ни за что не покажу слабости. — Как ты могла?
— Мне всегда было интересно, что станет делать мой любимый муж, когда вдруг лишится единственной нити, что связывает нас двоих, — задумчиво уставилась в пространство, разговаривая сама с собой вслух. Я молчу, желая услышать ее истинные намерения моих мучений. — Увы, он не отпустил меня, Оля, — устремляет свои черные глаза, будто посылает сотню иголок, что прокалывают насквозь мое тело. — Все зашло слишком далеко, — качает головой, как бы жалея, что вышло именно так. — Но, теперь я не смогу просто так взять и вернуть тебя домой, на кону моя жизнь и моя любовь.
— Владимир Сергеевич тоже в этом учувствует? — обвожу помещение рукой, показывая на весь цирк в их постановке.
— Частично, — честно признается, лишая меня воздуха. Сердце колотится так сильно, что кажется выскочит прямо в обе моих ладони и навек прекратит биться, качая кровь в бездыханном теле.
— Леонид никогда не простит отца, — отказываясь верить в услышанное, умом понимаю, что мой муж даже не догадывается об отношениях наших родителей. Каролина рассмеялась, отмахиваясь от меня.
— Не переживай, дорогая дочь, твой муж ни о чем не догадается, — хохотнув, она продолжает. — Тем более, скучать ему не придется, поверь мне, на твое место уже есть прекрасная дама.
Я соскочила со стула и подлетела к перегородке, ударяя по той кулаками. Мне больно, но это не сравнимо с тем, что творится внутри меня, а услышав от матери подобное, хочется и вправду на миг превратится в сумасшедшую, чтобы все это оказалось жестоким розыгрышем. Под такт моего срыва, мать смеется, чем еще сильнее злит меня.
— Хватит! — кричу на нее, — Замолчи! — Но Каролина продолжает. В помещение вошли два санитара и оттащили меня от перегородки, на которой была размазана моя собственная кровь. Опускаю глаза на руки, а на костяшках мелкие раны, но их множество. Кровь медленно проступает, как и слезы запеленали мои глаза.
— Девочка моя, — ласково обращается Каролина, привлекая к себе внимание. — Ты должна понять, как я себя чувствую, запертая в клетке твоего отца. Ты обязательно поймешь, — кивает головой в подтверждение своим словам. — Пройдет много времени, но, дорогая моя, ты научишься жить с этим, как я.
— Ты ненормальная, — смотрю ей в глаза, видя свое отражение в них. Каролина вновь подходит к перегородке, молча глядит на меня, а затем разворачивается и уходит на выходе бросая вслед обжигающие слова.
— Сегодня ты не в себе, доченька, но я буду часто тебя навещать, — подмигивает обоим мужчинам-санитарам, а затем хлопает дверью.
Это была наша самая первая встреча с Каролиной. Мать решила убедиться лично, что все идет по ее плану, заметает следы, боясь вдруг кто поверит мне в мою адекватность. Чуть позже миловидная женщина-психиатр проводила со мной беседы, пытаясь подтвердить диагноз, который был прописан в моей карте. Она была удивлена и одновременно напугана, догадываясь что происходит в психиатрической клинике.
— Оля, вы помните себя маленькой? — задает вопрос женщина-врач, чьи имена я не желаю запоминать. Если начну называть все своими вещами, уверую в свою участь, и тогда прекращу бороться. Такие беседы практически ритуал перед сном. — С какого возраста вы отчетливо помните события? — настаивает, нежно улыбаясь мне. Мы сидим в камере, между нами стол, как преграда. Санитары в целях безопасности пристегивают меня наручниками за рукоять железного, привинченного к полу, стула.
— Помню, — тихо отвечаю, глядя ей в глаза. — С четырех лет точно.
Она помечает в своем блокноте, кивая головой.
— Так, это хорошо, — радушно и спокойно продолжает. — А какое событие вы помните из того времени?
Я задумалась на миг.
— Пуанты, — коротко отвечаю, а психиатр удивленно уставилась на меня, ожидая продолжения. — Был день рождения, и родители подарили огромную коробку, думала в ней будет кукла или какая-либо другая игрушка, но в ней оказались они.
— Вы обрадовались? — тут же замечает.
— Не совсем, — отрицательно качаю головой, — но уже тогда знала, что это неизбежно.
— Как это? — женщина не на шутку удивлена, что вводит меня саму немного в неловкое положение.
— Мама бесконечно твердила, что, чем раньше они привьют во мне дисциплину в балетном обучении, тем быстрее обретут то, что когда-то она потеряла. — Как только мои слова слетели с языка, я тут же поняла истинную причину Каролины, из-за чего оказалась здесь. Зависть. Элементарная зависть, сподвигнувшая совершить подобное.
— Вы разговаривали с родителями о ваших личных пристрастиях?
— Нет, — отрицательно качаю головой. — Не было выбора ни тогда, ни сейчас.
Женщина вздохнула, продолжая выполнять работу психиатра. Минут пять она писала без остановки, а потом бросила листок ко мне, указывая на него, чтобы прочитала. Насторожившись, я косо посмотрела на нее, а потом все-таки взяла в руки бумагу, где были написаны вопросы.
«Вы отдаете себе отчет в том, что находитесь здесь не по своей воле?» — смотрю на женщину, она ждет моего ответа. — Да, — коротко говорю, практически одними губами.
«Кто-нибудь будет искать вас?» — Да.
«Знаете ли вы истинную причину своего пребывания здесь?» — Не совсем, — мотаю головой, отвечая ей. — Но догадываюсь, — добавляю.
Начинаю читать следующий вопрос, как вдруг к нам в помещение врываются несколько мужчин, одетых в охранную форму. Врач-психиатр соскочила со своего места, недовольная тем, что прервали общение с пациентом. Один из мужчин подошел ко мне и вырвал из рук бумагу, пробегаясь по той глазами. Он косо взглянул сначала на меня, а потом перевел взгляд на женщину. Безмолвно отдав приказ своим коллегам, те тут же схватили психиатра и вывели из комнаты.
— Прекратите! — кричала она, но было бесполезно. Значит, здесь камеры видеонаблюдения, за нами следят, как за лабораторными мышами, над которыми ставят эксперименты. Попытка врача помочь мне обернулась для нее фатальным концом практики.
— Здесь вам не помогут, — оставшийся мужчина разорвал перед моим лицом бумагу на мелкие кусочки. — Еще раз попытаетесь вызвать во врачах желание помочь вам, будете наказаны так, как прописано в протоколе.
— Да-да, — отмахнулась от него, зная в чем состоит наказание. Бесконечные тренировки в темном зале без зеркал.
С тех пор старалась избегать подобных вопросов, не желая причинять вреда невинным людям. Что стало с этой женщиной я не знаю, но надеюсь, она не сильно пострадала из-за того, что вмешалась туда, где не следовало этого делать. Через полгода Каролина вновь объявилась, напоминая мне, что все это происходит исключительно по ее прихоти. В этот раз, женщина принесла с собой целую кипу фотографий, на которых был запечатлен мой муж. Мы встретились так же в помещении со стеклянной перегородкой. Только теперь я молчала и не говорила ни слова. Каролину это раздражало, потому и начала показывать фото, выводя меня из себя.
