Марианна Кожевникова - Входи, открыто!
Она не могла отказать себе в маленькой мести, для нее тоже существовала на свете только дочка!
Переполненная впечатлениями Иришка, захлебываясь, рассказывала Ляле и про кафедру, и про добрую, красивую тетю Вику, которая ей карандаши дала и с ней играла, и как они все вместе, взявшись за руки, по коридору шли и потом в буфете обедали.
Дочку Ляля похвалила за то, что хорошо себя вела.
— У меня тут все вверх дном, — сказала она. — Я пока тебя забрать никак не могу. Но скучаю очень.
— И я скучаю, но не очень, — ответила дочь. — У меня столько всего интересного!
— Вот и хорошо, — бодро сказала Ляля, но на сердце у нее заскребли кошки. Миша ладно, ей все равно, Вика так Вика, какая ей разница?! Но Иришка была ее ненаглядной девочкой, и она не собиралась никому ее отдавать!
Положив трубку, она еще некоторое время посидела, переваривая новости: Вику, довольную Иришку, и вдруг с удивлением подумала: а я, наверное, тоже ревнивая, вся в папу!
Открытие ее ошеломило, она привыкла думать, что она щедрая, великодушная, незлобивая. В общем, и это было. Но было и другое: она действительно была ревнивая, обидчивая, подозрительная. И если уж выбирала себе спутника, то он должен был быть с ней, и только с ней, а не болтаться неведомо где! Пусть даже в собственной мастерской!
Глава 9
Отстранив от себя ремонт, но не Иващенко, Саня все-таки решил добить повестушку. Но она закапризничала. Заманив героиней, неожиданным поворотом судьбы, вдруг застопорилась. Развязки казались фальшивыми, да и пути ни к одной пока не намечалось. Не помогало Сане звяканье Вериных кастрюлек внизу, ни блины ее, ни винегреты. Он то вставал, то садился и, наконец, отправился на чердак, чтобы разместить там коробки, которые привез от Ляли. Чердак встретил его особенным запахом старых вещей, но без затхлости и сырости.
— Надо бы и мне разобрать семейные архивы, — подумал он, оглядывая пыльные сундуки, коробки, чемоданы, выглядывавшие из-под старых столов, полок и просто досок.
Пыль плясала в солнечном луче. И ему даже показалось, что он слышит капель, которая сулит близкую весну. И в прошлое ему не захотелось. Не сейчас, не сейчас! Сейчас у него не было времени на чужую жизнь, он был занят своей, хотел утрясти ее, наладить, в конце концов устроить. Поутру он получил по электронной почте весточку от Тяпы, его фотографию. Привычный родной толстощекий Тяпа исчез. Появился худенький большеглазый подросток с длинной шеей. Олег. Олежка. Олежка-сыроежка. К нему нужно было привыкать. Саня подошел к зеркалу и посмотрел на себя. Может, он тоже разительно переменился? И просто не заметил? Не отдал себе в этом отчет? Посмотрел, повертел головой и решил, что все-таки нет, он еще прежний. Сын узнает его без труда. Надо будет попросить Веру сфотографировать его и послать сыну фотографию. Ничего, мол, сынок, не все в мире меняется так стремительно!
Он вспомнил себя подростком. Подростковый возраст — одни проблемы. Не хотел бы он опять в подростковый возраст. Инне, наверное, с ним нелегко. Но какое ему дело до Инны? Она сама так захотела. Вот пусть и расхлебывает! Когда он думал об Инне, он чувствовал злость. Несильную. Несерьезную. Но все-таки злость. И чтобы отвлечься от этой ненужной ему злости, взялся за Лялины коробки и книги.
Он перетащил их на чердак и потом открыл все коробки, потому что запамятовал, куда сунул стихи. И словарями пора было заняться. Он взял одну стопку книг и стал их разбирать. Да что там разбирать? Лучше отнести в кабинет и расставить по полкам, благо места на полках много!
Саня вернулся за следующей порцией. Старые письма, лежавшие навалом в одной из коробок, навели его вдруг на мысль: а почему бы его героине не получить письмо из прошлого? От кого? Мысль заработала. Уже думая о своем, о продолжении повести, он разыскивал Лялины тетрадки. Наконец нашел, машинально открыл одну и снова зачитался. Стихи хорошие. По-настоящему. Без дураков. В них и простор, и свобода, и что-то еще очень счастливое. Саню тоже потянуло на волю, к счастью, к какому-то необычайно вольному счастью. Ослепительному. Как мартовский наст на солнце. Он спустился с тетрадками вниз, переоделся и взял лыжи. Самое время пробежаться, надышаться, надуматься…
* * *Когда он вернулся домой после лыж, он решил про себя, что день в конце концов прошел не без толку. Он нашел ход, а вернее, выход для своей героини. Она не должна следовать логике ситуации, логика приводила к безнадежности. Ситуация сыграла роль куколки, героиня превратилась в бабочку и вылетела. Вот и все. Саня был доволен. Он был даже счастлив. И решил поделиться своим счастьем, устроить в семейном кругу небольшой праздник: купить бутылку вина и вечером за ужином почитать стихи. Для большего уюта можно еще протопить печку, пусть потрескивают поленья и чуть припахивает дымком. Так и сделал. Собрались они на кухне, поближе к печке. Вера завернулась в шаль и расположилась на диване. Сева, вытянув длинные ноги, устроился на стуле в углу. Саня сел за круглый стол, обложился тетрадками и стал читать. Он не говорил, чьи стихи. И читал почти наугад, даже не проглядывая стихотворение. Но попадал в точку. Веяло свежестью, чистотой, счастьем.
— Хорошо, собака, пишет! — одобрил Сева. — Или это твои? Тогда скажи, не таись. Мы одобряем. Правда, Верочка?
Вера молча кивнула.
— Да нет. Не мои, — улыбнулся Саня. — Я еще почитаю, потом скажу чьи.
— А меня, знаешь, кто к стихам приохотил? — спросил Сева.
— Догадываюсь, — опять усмехнулся Саня.
— Да нет. Где тебе угадать? — Сева приготовился назвать имя, но Саня опередил:
— И меня тоже Ляля. Я правильно угадал?
— Правильно. И знаешь, особое состояние наступает, когда из плывущих облаков вдруг картинку делаешь, — продолжал Сева. — Мне кажется, и из этих облаков я мог бы недурную книжечку сделать.
— Давай, — одобрил Саня. — Давай делай. Попробуем сделать Ляле сюрприз. Это же ее стихи, Лялины. Я составлю, ты оформишь. Сделаем макетик. А потом, если она захочет, и издать можно будет.
— Дело, — согласился Сева с заминкой. — Ляля — удивительная женщина. И такая талантливая.
И оба они стали хвалить Лялю. Вера сидела молча. Ей нравились другие стихи, гладкие, складные. А эти были какие-то неровные, нервные, что ли. Но зато передавали то, что и сама Вера чувствовала в отрадные минуты жизни. Поэтому понравились ей не стихи, а сама Ляля. Кто знает, они вполне могли бы стать подругами, им есть о чем поговорить, чем поделиться. У них много общего.
— Давай книжку стихов сделаем, — говорил Саня, — сами, не спеша, потихонечку. Ляле сейчас не до них, она ремонт затеяла.
