Виват, Королева! (СИ) - Малиновская Настя
Мне было его мало. Всегда и везде. Я тосковала каждую минуту, когда его не было рядом. Ревновала — постоянно, хотя и взяла с себя обещание не показывать ему своих внутренних переживаний и лишний раз его не доводить своими упреками.
Я была послушной. Я почти не пилила его, убирала, стирала, готовила, молчала, когда он этого хотел. Я была идеальной. Потому что я так хотела. Он часто гладил меня по голове, так, словно гордился собой за мое воспитание. И я не могла его винить — я сама лезла в эту удавку.
Все, то, что я испытывала к нему, отменить было невозможно. Эти чувства пугали меня саму. Но если бы мне предложили отмотать время назад и что-то поменять, я бы не стала. Как можно поменять то, из-за чего ты чувствуешь себя настолько живой, настолько вдохновленной и свободной?
Да, это были больные отношения, которые, к сожалению, мало кто понимал. Большая разница в возрасте, и тот груз опыта и ответственности, который он периодически пытался на меня взвалить, а я не всегда принимала это с охотой, не добавляли шарма этим отношениям, но разве это важно, когда ты от нежности и трепета, хочешь раствориться в человеке, чтобы навсегда исчезнуть? Жить там, где-нибудь у него за ухом, голосом, который никогда не оставит в тишине, теплом, который согреет руки или силой, которая обнимет, когда плохо.
Рука немного ныла, но я решила обойтись без бинта. Мне не нравилось смотреть на себя в зеркало, каждый раз беситься от того, что выгляжу как инвалид, с этой висящей рукой на животе. Хватит. Нужно брать себя в руки.
Мы не разговаривали с Костей после вчерашнего. Он был сообразительным пареньком, который решил не выяснять причину моей истерики, а просто взял меня за руку. И это было громче любых слов поддержки.
Сегодня я тоже молчала, делала задумчивый вид, хотя в бошке не было не одной мысли. Ничего. Вообще. Я не знала что ждать, к чему готовиться. Я не знала, как относиться к происходящему.
Артем как обычно был в офисе, уже или еще я не знала — дома он не ночевал. И устраивать ему истерику по этому поводу не входило в мои планы, не тот момент.
Я шла по коридору, в этот раз, не отвлекаясь на мигающую лампочку в коридоре, которую уже неделю просила заменить. Мои высоченные каблуки добавляли не только роста и нагрузку на позвоночник, спина была прямая, как если бы я проглотила кол.
Аня подскочила из-за своего стола, но я махнула рукой, чтобы она не утруждала себя. Я больше не чувствовала собственного превосходства, когда кто-то называл меня по имени-отчеству или вставал в моем присутствии — это все шло бонусом, когда я осталась с Артемом. Просто привыкла.
Мужчина, который снился мне даже тогда, когда спал на второй половине кровати сидел за свои столом, в куче бумаг, папок, с горой рассыпанных канцелярских скрепок перед собой. Сейчас он не был тем человеком, о котором вчера рассказал отец. Сейчас он был обычным человеком, сильно заебавшимся на работе, но обычным. Темные залежи под глазами, ослабленный галстук на шее, мятая рубашка — он выглядел как надо.
— Нам нужно поговорить.
— Рабочий день давно начался, почему ты приехала только сейчас?
Он был не в духе. Раздраженный, если не сказать злой, уставший. Артем оторвался от своих бумаг, потерев переносицу, и посмотрел на меня.
— Нам нужно поговорить, — я присела за небольшой стол для совместных совещаний, положив перед собой сумку. Я была тверда и решительна в своем желании, но совершенно не знала с чего начать.
— Мне некогда, — он снова уткнулся в свои бумаги, показывая всем свои видом, что разговор окончен.
«Нихера».
— Когда ты принял решение не посвящать меня в дела детского дома, по какой причине это было?
— Я повторял сто раз, что мы закрыли тему с детским домой.
— А чего ты боишься? Ты берешь меня на работу, которая, на минуточку, заключается в регулировании правовых вопросов, которые связаны с твоей конторой и не посвящаешь меня в основную работу. Я даже не знаю, чем ты занимаешься, целыми сутками просиживая в этом кабинете. Скрепки пересчитываешь или бумажки перекладываешь? Чем занимается контора?
Он снова оторвался от своей работы, прожигая меня своим взглядом. Он был злой. Сильно злой. А я как дура сжала коленки под столом, потому что меня так не вовремя накрыло легкое возбуждение.
- Я хочу, чтобы ты зарубила себе на носу…
— Перестань меня запугивать.
— Не перебивай, когда я говорю, — Артем долбанул кулаком по столу, приподнимаясь со своего места, — Говорить будешь, когда я разрешу.
Ложка, торчавшая из полупустой кружки зазвенела от удара.
— Женщины давно стали полноправными членами общества, их права перестали ущемлять, а я тем более не девочка с улицы, чтобы ты позволял себе так меня затыкать. Ты никогда не воспринимаешь мои слова всерьез, но когда я говорю, о том, что нам надо поговорить, значит, нам надо поговорить. Так чем занимается наша контора?
— У тебя, как, с головой все в порядке…
— Ты в курсе, для каких нужд будет использоваться детский дом, который ты строишь с таких воодушевлением? Сколько бабла тебе отстегнут за все это? Как быстро позволят тебе наладить связи, чтобы урегулировать трафик наркоты? А груженые составы со стволами, от которых погибнет мирное население, там, на войне? Что, неужели в Совете Федерации, чтобы держаться на плаву, нужно опуститься до такой мерзости… Ты же видел тех детей…
— Достаточно.
Артем встал из-за своего стола, останавливаясь напротив меня и упираясь сжатыми кулаками в крышку стола. Нас разделял всего лишь стол, но было такое ощущение, что целая пропасть. Зияющая черная дыра, которая росла с каждой секундой его молчания.
Мне отчаянно захотелось смеяться, потому что он не торопился отрицать услышанное. До последнего во мне теплилась надежда, что он скажет, что все это неправда, непростительная ложь того, кто распускает такие слухи. Глупая шутка для глупых людей.
Но он молчал.
Молчал и буравил меня взглядом. Он прожигал. Он стирал меня с лица земли. Он отбирал последние глотки воздуха у меня. А я смотрела и не могла налюбоваться им.
Он мог бы быть каким угодно чудовищем, убивать людей, продавать детей в рабство, но мое сердце не знала всего этого. Я как будто была оглушена этим вакуумом, в котором жила все это время. И спокойно бы себе жила, делая вид, что ничего не знаю и не хочу знать.
Но на кону стояли «мы». Я и он. Наша безопасность, наши жизни и возможно, наши чувства.
Он не сказал, потому что не хотел меня впутывать, боялся за меня — скажете вы. Нет. Он до сих пор мне не доверял. Он все это время чувствовал во мне опасность, возможно, ждал от меня ответного хода, ведь «партейка действительно складывалась как нельзя хорошо».
— Неужели тебе все равно, что я о тебе подумаю?
— Я такой, каков я есть и точка. Я ни перед кем в своей жизни не оправдывался, ни одного раза в своей ебаной жизни, и ты не будешь исключением. У тебя есть два варианта — либо смириться со всем этим дерьмом и жить дальше, либо нет, но уже жить дальше поодиночке. Я знал, на что я шел. Я видел этих детей, даже смотрел в глаза, но я срать хотел на все это, потому что я всего лишь выполняю свою работу. Я делаю то, что я умею делать лучше всего, и никто до тебя не жаловался, а ты вдруг решила стать хорошей девочку и ткнуть меня носом, как щенка. Я прожил свою жизнь так, как ее прожил и мне не страшно, если меня завтра завалят, а ты всего, лишь малолетняя дура, отчего-то решившая сыграть в доктора и вылечить того, кому уже не помочь.
— То есть…
— Я подпишусь под каждым словом, лишь бы ты ушла и больше никогда не смотрела на меня, так как сейчас. Мне жаль, что не оправдал твоих надежд, правда жаль, но ты тоже знала, на что шла.
— Когда ты говорил, о том, что Гордеев может шантажировать тебя мной, ты ведь не за меня боялся.
— Я тебе сказал, что мне не страшно умереть завтра, я свое уже пожил, а тебе не надо в это лезть, но ты упрямо закапываешься в это все больше и больше. Почему ты не можешь просто радоваться новым шмоткам, таскаться по салонам, как…
