Я тебя не хотела (СИ) - Малиновская Маша
От этого откровения я задохнулась, сердце разогналось, заставив пульс отчаянно застучать в висках.
— Рома…
Но мой растерянный шёпот потонул в его горячем дыхании. Роман перехватил меня за талию рукой, прижав ещё сильнее, а потом его губы накрыли мои. Мягкие, тёплые, они воспользовались тем, что я остолбенела, словно под гипнозом, раздвинули мои, а потом твёрдый язык проник ко мне в рот. И я ответила. В мозгу яркой лампочкой мигала мысль о том, какой огромной ошибкой это может обернуться, о том, что я должна отдавать себе отчёт, с кем я и что делаю. Но напор Романа сделал своё. Мои нереализованные подростковые фантазии вспыхнули ярким фейерверком, ведь как бы я не убеждала себя, что мой одноклассник Роман Должанов кретин и мудак, девичий трепет охватывал, возбуждая желание узнать, каковы же на вкус его поцелуи, насколько крепки объятия.
Мягкий напор Романа ломал мою гордость, мои убеждения. Но я продолжала цепляться пальцами за его рубашку, продолжала подчиняться его рту. Губам, скользнувшим теперь по щеке и нашедшим на шее чувствительное место, от прикосновения к которому я ощутила разряд электричества где-то в пояснице.
— Я так больше не могу, слышишь? — Роман взял мою голову в ладони и прижался своим лбом к моему. — Ирландо, я свихнулся на тебе, ты это знаешь? Я сам в шоке. Никогда никого не хотел так сильно и так долго. Ещё с самой школы.
Должанов приподнял меня немного и усадил на стол, и его губы снова нашли мои, снова спустились к шее. Он дышал тяжело, заставляя и моё дыхание стать таким же. Крепкие мужские ладони скользнули по спине и сжали бедро.
С самой школы. С того самого времени, когда я от него видела лишь тычки и унижения. Надо остановиться, иначе я потом пожалею. Выстояв однажды, я не могу предать свою гордость, свои принципы. По крайней мере, не так скоро, пока не буду убеждена, что это не очередной способ показать, кто здесь хозяин.
— Ром, — я упёрлась ладонью ему в грудь. — Остановись. Пожалуйста.
Но он будто меня не услышал. Продолжал терзать губами кожу на ключицах, а ладони пробрались под платье.
— Слышишь? — я повторила твёрже, хотя голос дрожал. — Хватит. Я не хочу.
Мои слова снова прошли мимо, и тут у меня в горле забилась паника, потому что крепкое мужское тело вынудило меня опереться на локти, прижав к столу. Рома задрал подол платья и потянул вниз колготки.
— Прекрати, Рома! Остановись, я прошу.
В этот раз голос подвёл, потому что я ясно осознала, что он меня просто не слышит, закрылся в своей страсти, словно обезумел. У меня же хаос в мыслях и дрожь в пальцах. И новая попытка оттолкнуть, достучаться словами. Слезами.
Но всё впустую. Я поняла, что Должанов себя не контролирует, когда он стащил с меня трусы и раздвинул колени. Я перестала сопротивляться, перестала просить его остановиться и просто закрыла глаза.
Он не был жестоким, не причинял мне боль, если не считать дискомфорта от того, что Должанов был намного крупнее Сикорского, а других мужчин у меня и не было. Но с каждым толчком Роман ломал меня, мою гордость, моё достоинство. Он целовал, шептал мне что-то, в порыве страсти говорил, как сильно он этого хотел, какая я красивая и сексуальная. Будто не замечал, что мои ногти до крови впились в собственные бедра, а слёзы проложили солёные дорожки по вискам к волосам. Не слышал тишины из моих сомкнутых до боли губ.
Зачем, Рома? Что же ты наделал?
33
Рома сильнее сжал пальцами моё бедро, толкнулся глубоко и вдавил свои бёдра в мои, а потом с шумным выдохом кончил. А я продолжала смотреть в потолок, крепко сжав зубы, пока Должанов тяжело дышал мне в шею. Когда он наконец выскользнул и отошёл в сторону, застыл, опёршись обеими руками на стол, у меня сил хватило только чтобы свести ноги и поджать под себя, спрятав коленки под широким подолом, и перевернуться на бок. Тело одеревенело, порванная в клочья душа молчала. Даже не ныла, не саднила, просто молча истекала кровью. Закрыть бы глаза сейчас и так остаться. Вне времени и ощущений.
Но я смотрела. Наблюдала, как вздувшаяся у Должанова на шее вена пульсирует спокойнее, чем несколько секунд назад. Как блестит от пота кожа на груди, которую видно из расстёгнутого ворота рубашки. Роман поднял на меня глаза, и в его взгляде стало что-то происходить, появилось какое-то странное удивление, потом его сменил страх. Но мне было всё равно, мои эмоции улетучились, исчезли за толстенным калёным стеклом. Я их вроде бы видела, понимала, но не могла коснуться.
— Аня, — голос Должанова подвёл. — Ань, я…
Он застегнул ремень на брюках и сделал шаг ко мне, а потом протянул руку и прикоснулся к лицу, дрогнувшим пальцем поймав стекающую солёную каплю. И именно в этот момент калёное стекло между мной и моими эмоциями треснуло и осыпалось. Я вздрогнула, задохнувшись от всего того, что ощутила. Дёрнулась от его ладони будто обжёгшись.
— Не трогай меня, — на удивление голос оказался твёрдым.
Я поднялась и села, с омерзением почувствовав, как у меня внутри колыхнулась чужеродная жидкость и вытекла, испачкав бёдра.
— Фенек, я… прости меня…
Я спустилась на пол и подобрала свои вещи. Подняла глаза и посмотрела прямо в Ромины. Испытала даже какое-то злорадство, когда увидела в них растерянность, скорее даже пришибленность. Произнесла чётко и громко, лишь потом осознав, что такая уверенность после подобного может свидетельствовать о надвигающейся истерике.
— Никогда больше не называй меня так. Никак не называй. Ты меня изнасиловал, Рома. Так что единственное моё желание — чтобы ты горел в аду.
Я не позволила своим рукам дрожать, когда надевала трусы и натягивала колготки. Когда обувалась и застёгивала пальто. Я едва не вздрогнула, когда Роман поднял руку, чтобы задержать меня у двери, но тут же опустил. Наверное, он что-то увидел в моих глазах такое, что заставило его отступить и просто опереться на дверной косяк.
И только снаружи, стоило холодному воздуху ворваться в мои лёгкие, меня скрутило так, что я согнулась пополам. Это была какая-то дикая судорога, потому что я не могла ни вдохнуть, ни крикнуть, ни зарыдать. Я упала на колени прямо в грязь и закашлялась.
Ненавижу тебя, Рома. Ненавижу!
Когда приступ кашля схлынул, я вытащила дрожащими пальцами телефон и набрала Яну.
— Привет, как погуляли на встрече выпускников? — раздался весёлый голос подруги.
То, о чём она говорила, будто было в прошлой жизни. Было ДО.
— Ян, — голос сорвался, потому что больше я держать себя в руках не могла. Я даже встать из лужи не пыталась, так и стояла на коленях.
— Ань, что случилось? — Яна насторожилась. — Где ты?
— Рома… — рыдания потоком хлынули из меня, выворачивая горло наизнанку. — Он… я не хотела, Яна, а он… будто не слышал меня…
— Где ты находишься? — в трубке вдруг раздался жёсткий голос Лекса, и это меня немного отрезвило.
— Возле его дома.
— Выйди из двора и жди меня около хлебного ларька. Я сейчас приеду.
— Не надо, Лёш, я такси вызову. Я просто пальто испачкала, не хочу машину твою марать.
Собой. Потому что именно такой я себя ощущала: грязной, замаранной. И хотела скорее под воду, отскрести от себя всё это дерьмо, вымыть изнутри его остатки. И чтобы вода — кипяток, чтобы кожа слезла, обновилась, обнулилась там, где он прикасался.
Но в трубке послышался уже снова голос Яны.
— Анют, будь, где Лёша сказал, он уже выехал. Жди.
— Хорошо.
Я отключилась и спрятала телефон в карман. Кое-как поднялась на ноги и осмотрела своё пальто. Без химчистки уже не обойтись — на светлом драпе пятна жидкой грязи. Порыв сильного ветра едва не сбил меня с ног, растрепав полы пальто. Я застегнулась, едва совладав с дрожащими пальцами, и накинула капюшон. Прошлёпала под моросящим колючим дождём до угла двора, вышла за ворота и оглянулась в поисках хлебного ларька. Есть такой. Я подошла ближе. На вывеске красовался мультяшный пекарь с румяным калачом в руках. Желудок стянуло то ли голодом, то ли болью — сейчас не разобрать.
