Развод в 50. Муж полюбил другую (СИ) - Алсу Караева
И тогда я будто ото сна проснулась. У нее ведь возраст. А вдруг что с сердцем. Она единственная кто у меня осталась из взрослого поколения
И стало страшно.
Ринулась к двери и трясущимися руками начала открывать все замки и крючки на двери. Мама перестала вламываться в мое убежище. А я все открывала. Даже подумала, что она в обморок упала…
Но никак не ожидала что в воздухе разнесется звонкая и вместе с тем оглушающая меня пощечина. Я даже не поняла что произошло поначалу… А потом…
— Ты меня в могилу решила вогнать!
Глава 3
Щека горит от маминой пощечины — резкой, неожиданной, как гром среди ясного неба. Я замираю, не в силах поднять глаза. Внутри — пустота, словно из меня выкачали всё живое, всю душу, оставив лишь оболочку.
Неужели дошла до того, что родная мать вынуждена приводить меня в чувство, как провинившуюся девчонку?
Мама хватает меня за плечи. Её пальцы впиваются в кожу, не до боли, но достаточно сильно, чтобы вернуть в реальность. Она практически втаскивает меня в дом, и я подчиняюсь безропотно, механически переставляя ноги.
— Боже праведный! — выдыхает она, когда мы оказываемся в гостиной.
Её взгляд скользит по идеально расставленным подушкам, по хрустальным поверхностям столов без единого отпечатка, по полу, который можно использовать вместо зеркала.
Морщинистые руки дрожат, когда она решительно распахивает тяжелые шторы, которые я не открывала с того дня.
С того самого дня, когда Рамазан сказал, что больше не любит меня.
Яркий солнечный свет врывается в комнату, безжалостно обнажая стерильную чистоту моего убежища. Пыль танцует в солнечных лучах, единственное, что движется в этом застывшем пространстве, не считая моего дыхания.
— Здесь так чисто, что можно операции делать, — мама качает головой, — но темно, как в склепе.
Она распахивает окна, и свежий воздух врывается внутрь, заставляя меня вздрогнуть. Я чувствую запах цветущих яблонь с улицы, и на секунду меня накрывает воспоминание:
Рамазан обнимает меня под этими яблонями, шепчет, что никогда не отпустит. Мы только что купили этот дом. Наш первый собственный дом после стольких лет съемных квартир.
— Садись, — голос мамы вырывает меня из воспоминаний. Она указывает на диван, и я покорно опускаюсь на краешек.
Только сейчас замечаю свое отражение в стеклянной дверце шкафа: осунувшееся лицо, потухшие глаза, растрепанные волосы. На мне все та же домашняя рубашка, которую я так же надевала в тот день. Потом я ее каждый день стирала и заново надевала. Не знаю чего хотела добиться этим…
Я машинально разглаживаю ткань — безупречно чистую, но мятую от долгого сидения на корточках перед приходом матери.
— Мурад и Ахмед звонили мне каждый день, — начинает мама, нависая надо мной. — Каждый божий день, понимаешь? — её голос дрожит от едва сдерживаемого гнева. — Они с ума сходили от беспокойства! А ты отказывалась с ними видеться!
Старшие сыновья. Мальчики погодки…
Старший Мурад, серьезный, как его отец, уже с собственной семьей, с двумя прекрасными дочерьми.
И средний Ахмед, тоже семьянин, пока что с единственным сыном, но жена уже беременна вторым сыном.
Я представляю их лица, когда они стояли перед дверью, а я не могла найти в себе силы открыть.
— Мама, я не могла их видеть… такой, — мой голос звучит как чужой, надломленный, словно старая пластинка.
— Какой такой? — мама садится рядом, и её тон смягчается. От неё пахнет домом и свежей выпечкой. — Брошенной? Несчастной? — она берет мои ледяные руки в свои теплые ладони. — Дочка, у тебя четверо детей, которые любят тебя. А ты заперлась тут и целую неделю живешь в темноте.
Неделю?
Что-то внутри меня переворачивается.
— Ты ошибаешься, прошел уже месяц… — я поднимаю взгляд, и внезапно мир вокруг начинает терять четкость.
По маминому лицу пробегает тень беспокойства, морщинки вокруг глаз становятся глубже.
— Рания, сегодня ровно семь дней, как Рамазан ушел.
Я смотрю на нее, пытаясь осмыслить сказанное.
Время в моей голове перепуталось, дни слились в бесконечную череду пустоты.
В груди разливается холод. Это страшнее, чем боль — это осознание, что я теряю связь с реальностью.
— Фарид и Лейла скоро вернутся с горнолыжного курорта, — продолжает мама, и в её голосе звучит тревога. — Они пока ничего не знают, и тебе придется им рассказать.
При упоминании младших детей что-то оживает внутри. Фарид, серьезный, вдумчивый, с моими глазами. И Лейла, моя единственная дочь, гордость и радость, мечтающая стать врачом.
Что я им скажу? Как объясню, что их отец предпочел женщину младше меня, женщине, которая родила ему четверых детей?
Зумрут.
Рамазан даже не сказал кто она, сколько ей лет, где они познакомились…
— Как они там? — спрашиваю я, вспоминая звонки детей, на которые я отвечала механически, не вслушиваясь в их радостные голоса.
— Прекрасно, — отвечает мама с легкой улыбкой. — Судя по фотографиям, они наслаждаются каждой минутой, — она сжимает мою руку. — Но они возвращаются через неделю, и им нужна будет их мать. Настоящая мать, а не привидение.
Её слова пронзают меня, как острие ножа. Привидение… вот кем я стала. Призраком той женщины, которая когда-то смеялась, любила, строила планы.
Я медленно поднимаюсь, чувствуя, как каждая мышца протестует против движения.
— Я приму душ, — говорю я спокойно, удивляясь твердости своего голоса. — И приведу себя в порядок. Потом мы можем выпить чаю.
Мама смотрит на меня с подозрением, явно не веря этой внезапной перемене.
— Хорошо, — наконец кивает она, в глазах тревога. — Я заварю твой любимый.
В ванной я долго стою перед зеркалом, разглядывая свое отражение. Чужое лицо смотрит на меня — постаревшее, измученное, с тенями под глазами. Я включаю воду и позволяю ей течь, смывая дни оцепенения. Под горячими струями меня настигает воспоминание:
— Ты меня когда-нибудь любил?
— Я думал, что любил. Но теперь понимаю, что то было не настоящим чувством. Это был долг, ответственность, привязанность. Называй как хочешь. Но не любовь. Не такая, как с ней.
— Ты влюбился как мальчишка? В свои пятьдесят?
— Да, Рания, именно так. Я понял, что ещё не поздно быть счастливым. По-настоящему счастливым.
Горячая вода смешивается с солеными слезами на моем лице. Я позволяю себе этот момент слабости, зная, что внизу меня ждет мама, и перед ней нужно быть сильной.
Облачившись в чистое платье и собрав волосы, я спускаюсь на кухню. Запах свежезаваренного чая с мятой наполняет пространство. Мама уже разлила его по чашкам и теперь сидит, выпрямив спину, словно готовясь к бою.
— Ты выглядишь
