Милфа (СИ) - Маша Малиновская
В этот раз я не отвожу глаза сразу. Дышать становится тяжело, воздух будто становится густым. Он наклоняет голову чуть вбок, как будто изучает, но это не кажется нахальным. Скорее.… цепляющим.
— Я, пожалуй, пойду. Устала сегодня.
Роман только кивает, даже не смотрит. Я поднимаюсь и, наконец, ухожу.
В ванной раздеваюсь и встаю под душ. Горячая вода обжигает кожу. Прикрываю глаза, от боли шипеть хочется, но кажется, будто эти жалящие струи — единственное настоящее, единственно откровенное, что у меня осталось. Честная боль.
Выхожу из душа, закутываюсь в полотенце, потом быстро надеваю ночную сорочку и ложусь в постель. Пишу Косте, спрашиваю, как он, но в ответ получаю лишь короткое “Ок”.
Ладно. Всем нам было восемнадцать. Хорошо вообще, что ответил.
Откладываю телефон, беру книгу, но читать не получается. Буквы расплываются перед глазами, мысли скользят. Всё внутри словно натянутая струна.
Слышу шаги Романа в коридоре. Быстро захлопываю книгу, гашу ночник и сворачиваюсь под одеялом. Когда он входит в спальню, я уже лежу, закрыв глаза, делаю вид, что сплю.
Муж бросает что-то на стул, потом идет в ванную. Я чувствую, как напрягается каждая мышца. Но он возвращается и ничего не говорит. Просто ложится рядом.
Дышу медленно, ровно. От Романа несёт алкоголем, и я молюсь, чтобы он просто лёг и уснул.
Но, кажется, моим надеждам сбыться не суждено.
4
Он поворачивается ко мне, и я слышу въедливый запах алкоголя. К горлу комок подкатывает. Тихо лежу с закрытыми глазами, надеясь, что он увидит, что я сплю, и тоже уснет.
Но спустя секунду ощущаю прикосновение его пальцев сразу к промежности.
Вспыхивает желание вот так и остаться лежать без движений, сцепив зубы, может, тогда он все же отвалит.
Но Рома трогает меня под бельём и я рефлекторно сжимаюсь вся. Горло пережимает, в груди сдавливает.
— Лиль, ты чего такая холодная? — Шепчет и его вторая рука ложится мне на бедро, слишком тяжёлая и слишком властная.
— Я устала, Рома, — говорю тихо, не открывая глаз.
— Устала? — Он смеётся, низко, неприятно. — А что же ты такого делала, а, Лиль? Сервиз купила и утку пожарила в духовке? Что на меня времени и сил не хватит?
Я вздрагиваю, когда его ладонь медленно скользит вверх по моей ноге, задирая сорочку выше. Всё внутри сжимается от отвращения.
Не хочу. Не могу.
Но слова застревают где-то в горле. Я просто лежу, не двигаясь, надеясь, что он остановится.
Но Рома не останавливается.
Он придвигается ближе и вжимается в меня всем телом. И речи никакой не идёт о прилюдии. Он просто отодвигает в стороны полоску моих трусиков и втискивается одним грубым толчком в моё тело.
Сжимаю зубы и зажмуриваюсь, вцепившись пальцами в подушку, пока Рома удовлетворяет свою похоть.
Отвратно. Противно. Мерзко мне.
Его блядский член сегодня был в другой.
И от этого, мне кажется, меня вот-вот вырвет прямо во время процесса.
Лежу и считаю секунды в ожидании, когда всё кончится. Когда он перестанет вбиваться в мое тело, удовлетворяя свою пьяную похоть, и оставит меня в покое.
— Хоть бы немного задом пошевелила, — хрипло бормочет, застывая после несколько рваных болезненных толчков. — Лежишь, как бревно, Лиль. И сухая пиздец. Купи смазку, что ли.
— Как скажешь, — отвечаю, не разжимая зубов.
После всё кажется как в тумане. Я лежу неподвижно, глядя в потолок, тяжело возвращая себе дыхание, а он уже уснул рядом, довольный. Я чувствую его запах, его прикосновения — все это липнет ко мне, будто грязь, которую нельзя стереть.
Поднимаюсь с кровати. Ноги дрожат, но я заставляю себя выйти из комнаты и дойти до ванной. Не хочу в ту, которая в спальне, хочу оказаться как можно дальше. В тишине и одиночестве.
Включаю воду, горячую, почти обжигающую. Смываю с себя все, что могу.
Вода с пеной стекает по телу, но ощущение чужой кожи, его силы — сохраняется. Мне противно до тошноты. Слёзы текут сами собой, их уже не остановить. Не знаю, сколько я стою там, под этими струями воды, но, кажется, что бесконечно.
Когда, наконец, выключаю душ, вытираюсь полотенцем и натягиваю халат, то выхожу в коридор и проваливаюсь в тишину дома. Она стоит недвижимая, окутывает вакуумом.
Здесь только я.
И…. ещё он.
В полутьме коридора я замечаю силуэт.
Илья.
Он стоит, опершись на стену, и смотрит на меня. Его взгляд острый, как нож, он скользит по мне медленно, цепляясь за каждый изгиб.
Мое сердце замирает. Халат чуть сползает с плеча, и я торопливо поправляю его, чувствуя, как воздух вдруг становится тяжёлым и густым, словно туман наполняет коридор.
— Всё в порядке? — его голос звучит низко, тихо, почти шёпотом.
Я не отвечаю. Просто киваю и отворачиваюсь.
Возвращаюсь в спальню, но пока иду, кажется, будто кожа воспламеняется. Маленькие волоски на шее встают дыбом. Я чувствую этот взгляд на себе, он провожает меня до самого поворота за угол.
Забираюсь под одеяло, сворачиваюсь в клубок, натягивая его до подбородка. Все тело дрожит. Я не могу понять, что со мной.
Почему взгляд этого парня так ударил по нервам? Почему в этих глазах я увидела то, что расшевелило во мне странное, почти болезненное чувство?
Как будто он знает, что сейчас муж меня почти принудил.
Как будто знает, насколько мне тошно теперь.
Пытаюсь отогнать это от себя. Закрываю глаза, но передо мной снова он. Этот взгляд, этот силуэт. Тишина дома больше не кажется мне безопасной. Она тянет, как омут, туда, в коридор, и я не знаю, как из этого странного ощущения теперь выбраться.
5
Кафе шумное, оживлённое, запах кофе и выпечки окутывает всё вокруг. Мы с девочками сидим за угловым столиком у окна. Зашли после работы ненадолго. Карина, как всегда, в центре внимания, ее смех разлетается по залу, привлекая взгляды.
— Лиль, я не могу с тебя! — восклицает она, указывая на мой аккуратный латте без сахара. — Ты же так всю жизнь проживёшь в режиме “минимум”. Ты хоть что-то себе позволяешь?
Я улыбаюсь, но ее слова неприятно царапают. Карина любит делать акценты на своей «свободе», своей «дерзости», и меня это иногда выбивает.
— У Лили есть семья, Карин, — отвечает за меня Ольга, пока Карина откидывается назад и закатывает глаза. — Не у всех же
