Невероятная очевидность чуда - Татьяна Александровна Алюшина
– Чуть не опоздал, – пояснил свое состояние мужчина и промокнул «простыней» вновь начавший выступать на лице пот. – Вы, смотрю, тоже в последний момент успели, – махнул он в сторону дверей пухлой рукой с зажатым в ней платком-гигантом, поддерживая этим жестом свои выводы.
– Да, – призналась Ева, коротко кивнув, но не продолжая, впрочем, никаких дальнейших пояснений, и села в свое кресло.
– Вы моя соседка-попутчица, – улыбнувшись полными губами-варениками, с довольным видом констатировал очевидный факт мужчина.
– Получается, что так, – подтвердила Ева сей прискорбный для нее факт и дежурно улыбнулась в ответ.
– Отлично! – откровенно порадовался мужчина. – Хорошая беседа сокращает любую дорогу, а уж беседа с симпатичной женщиной делает эту дорогу еще и приятной!
– Угум-м, – промычала нечто неопределенное Ева, мысленно безнадежно застонав.
Вот меньше всего на свете Еве, как говорит медсестра ее отделения, «впало» сейчас вступать с кем бы то ни было в какие-то беседы, тем паче с этим вот соседом, продолжавшим разглядывать ее неприятным, оценивающим взглядом своих острых, маленьких глазок.
Да уж, подфартило так подфартило, ничего не скажешь.
Как и ожидала Ева, толстяк оказался излишне навязчивым и приложил максимум усилий, чтобы разговорить девушку, предлагая разные темы для беседы и задавая ей много лишних вопросов. Коротко-неинформативно ответив на те из них, которые посчитала достаточно нейтральными, Ева, торопливо извинившись, призналась неприятному попутчику, что зверски устала и хотела бы немного подремать.
Подремать, оно, конечно, было бы очень даже неплохо, кто бы спорил, но больше всего в данный момент Еве хотелось отделаться, отгородиться от соседа и остановить поток его красноречия. Что она и сделала весьма показательным образом – откинув голову на подголовник, закрыла глаза и отвернулась от мужчины.
Сосед посопел с явно считываемым неудовольствием, шумно поотдувался, видимо, еще и так выражая свое негативное отношение к отповеди девушки, но лезть с новыми вопросами к ней все же не рискнул.
Ну вот и славно, и помолчи уже, пожалуйста.
Стараясь отрешиться от пыхтящего рядом недовольного толстяка-соседа, а заодно и от всех досадных до невозможности мелких неприятностей, валившихся на нее со вчерашней ночной эпопеи с чемоданом, Ева произнесла про себя, словно мантру, по слогам: «Ка-ли-нов-ка».
Потерпеть каких-то три часа, ну ладно, чуть больше трех часов, и она будет дома.
Она вдруг вспомнила бабушку Яну. Неожиданно так вдруг выскочило воспоминание, словно наяву, будто происходило совсем-совсем недавно и оттого помнилось четко, ярко, во всех подробностях и деталях. Она увидела взором памяти, как бабуля отводит ладошкой занавеску на окне их дома в Калиновке, изучающе осматривает двор, вслушивается в монотонно шлепающий каплями, зарядивший надолго, по-хозяйски неспешно дождь и вздыхает:
– Ноябрь совсем на вторую половину перевалил. Коренная зима уж и не на пороге даже, а в сенях стоит.
Ева непроизвольно улыбнулась этой картинке и бабулиным словам. Как большинство людей в их стране, бабушка Яна промозглый, сизый и холодный межсезонный ноябрь не любила.
А вот Ева, наоборот, воспринимала этот месяц как некий момент почти мистического перехода из одного состояния в иное – из старости прошедшего года к звенящей морозами юности следующего.
Не то чтобы прямо любила это время, но иногда испытывала внутреннюю потребность в уединении – перевести дыхание и сменить, остановить слишком стремительный и наполненный темпоритм, в котором приходится жить в большом городе.
И лучше всего для замедления течения жизни и погружения в состояние душевного умиротворения и релаксации ей подходил задумчивый, промозглый и грустный ноябрь. С его дымчатой, прозрачной загадочностью пейзажей, размытых мелким дождем, с потемневшими до коричневы палыми листьями и уже редкими шляпками грибов, выглядывающих из нее, с выпростанными молитвенно в небо голыми мокрыми ветками, с неторопливой рыбой в реке и какой-то дивной, особой, пронзительной прозрачностью высокого, уже холодеющего неба в те редкие денечки, когда солнце побеждало слякотные дни.
Сейчас Ева испытывала остро-нестерпимую потребность окунуться в эту самую тишину, в прозрачную грусть и торжественность прощального ноября, насладиться, наполниться уединением, в неспешной неторопливости проживая, смакуя каждый день, очищаясь таким образом от всего больного и сложного, и отпуская то, что требовалось отпустить, и прощаясь с теми, с кем необходимо проститься…
За воспоминаниями и размышлениями о ноябре с его слякотно-растянутой неспешностью Ева и не заметила, как сумела расслабиться и на самом деле, а не притворно для конспирации, погрузиться в дрему. Да такую приятно-обволакивающую и глубокую, что проснулась и вскинулась лишь в тот момент, когда сосед-толстяк тряхнул ее за плечо.
– Поезд уже останавливается, – не самым довольным тоном уведомил он девушку, – вам надо меня выпустить.
– Да-да, – засуетилась спросонок Ева, спешно поднимаясь из кресла, не сразу встраиваясь в реальность после расслабленного подремывания.
Не, ну выпустить человека действительно требуется, тут не поспоришь, непонятно только, за каким фигом тот брал билет у окна. При таких-то… тесторасползающихся, скажем так, габаритах намного удобней, да и проще бы сидеть с краю.
Впрочем, это не ее дело, да и, честно признаться, Ева просто откровенно вредничает и бухтит про себя недовольно – ну не понравился ей товарищ, вызвав какое-то стойкое неприятие и отторжение, что поделаешь, бывает.
Вон он устремился к стойке с багажом, сейчас выйдет из поезда, и они, слава тебе господи, больше никогда не увидятся.
Ну да, ну да! «Не так быстро, дорогая, – хохотнула обманчивая фортуна, сегодня явно выступавшая не на стороне Евы, – это ты просто расслабилась и пригрелась от суетности в своем приятном сне, а денек-то еще не закончился и дорога твоя тоже», – напомнила она ей.
Толстяк никуда не делся, как надеялась и ожидала Ева, а суетился в тамбуре, с озабоченным видом ковыряясь в большой кожаной сумке, которую пристроил сверху огромного чемодана, на фоне которого Евин «инвалид» казался мелкоформатным подростком.
– Всего доброго, – пожелала Ева попутчику, проявляя одно из своих лучших качеств: хорошую воспитанность, включающую в себя в том числе умение не демонстрировать свои истинные эмоции.
– Да-да, – покивал рассеянно бывший теперь попутчик, продолжая поисковые изыскания в глубинах своей сумки, – и вам, Ева, хорошего дня.
