Разлучница между нами (СИ) - Барских Оксана
– Брось строить из себя великомученицу, Дина. Думаешь, мы такие идиоты, что не знаем, откуда у сплетен про Фаину ноги растут? Она была права. Ты всегда ей завидовала и никак не могла смириться с тем, что она любимица моей матери. В любом случае, у меня нет времени сейчас это размусоливать. Скоро ей станет легче, и мне нужно отвезти ее домой. Сама понимаешь, больше я домой не вернусь, раз всё вот так вскрылось. Моя вина, признаю, не хотел тебя так унижать перед людьми, честно. Я собирался поговорить с тобой после торжества, но вышло как вышло.
– Честно? Честно? И это мне говоришь ты, Антон? Серьезно? Полугода не прошло со смерти твоего младшего брата, а ты уже залез на его жену?
Несмотря на боль и обиду, я верю в то, что Антон не спал с Фаиной, пока был жив Игорь. Младшего брата он любил и уважал и никогда бы не позволил себе его обидеть или унизить. В отличие от меня, его законной жены и матери троих его детей.
Антон в это время хмурится, недовольный тем, что я говорю правду. Неприглядную и неприкрытую.
– Выбирай выражения. Я женюсь на Фаине, так что никто и слова не скажет плохого больше про нее. И в первую очередь это тебя касается, Дина.
Я неверяще смотрю на мужа, который еще утром целовал меня в губы при пробуждении, обещал свозить нас с дочкой на море, а сейчас стоит напротив и всем видом демонстрирует мне, что я отныне для него чужая. Словно это я предала его, а не он меня. Вероломно и безжалостно. Будто я не та, кто поддерживал его все двадцать лет нашей совместной жизни. Не та, что воспитывала наших детей в уважении к нему.
– Ответь мне на вопрос, Антон, – произношу я, чувствуя, что во рту пересохло. – Как давно об этом знает твоя мать? С самого начала? Или это она помогала тебе выбирать браслет? А я-то, наивная, считала, что это ты мне купил.
Я вдруг вспоминаю ее фразу про браслет.
“Он подарит его любимой женщине в день рождения дочери”.
– Вот только не драматизируй, Дин, ты всегда знала, что я люблю ее еще со школы.
Это удар в самое сердце.
То, что терроризировало меня всю жизнь.
То, что заставляло меня плакать по ночам в подушку, если я замечала хоть малейшее внимание Антона к Фаине.
Они встречались еще до того, как он встретил меня, но от свекрови я знала, что у них была большая любовь. Первая. Которая навсегда остается в сердце мужчины. Вот только Антон ведь выбрал меня своей женой и матерью своих детей.
Так мне казалось.
До сегодняшнего дня.
– Ты говорил, что давно разлюбил ее, когда делал мне предложение, – глухо шепчу я, а сама с удивлением трогаю влагу на своих щеках. Даже не замечаю, как начинаю плакать.
Мне хочется, чтобы Антон не то что извинился, а хотя бы объяснил мне, почему так случилось.
Правду говорят, порой женщины причиняют боль сами себе.
Чувствами.
Желанием узнать правду, от которой не станет легче.
Справедливостью, которая не принесет радости.
Вот и сейчас я смотрю на мужа и жду того, что он хоть как-то оправдается. Но он произносит всего лишь одно слово, будто отделывается от меня, не желая тратить своего драгоценного времени, которое я краду у его любимой.
– Ошибся.
Двадцать лет брака. Трое детей.
Ошибся.
Не успеваю я переварить его безразличие, как он продолжает добивать меня.
– Насчет дома и алиментов можешь не волноваться. Старшие дети уже взрослые, учебу я им оплачу, а дальше они сами, а вот Свету буду содержать до восемнадцати лет. Достаточно и того, что ты всех детей страшно разбаловала, пусть приучаются к самостоятельности.
Я едва не стону, осознавая, какой это будет удар для Светочки. Если старшие уже достаточно взрослые, чтобы принять правду, то как я объясню семилетней дочери, почему ее день рождения испорчен, а папа уходит из семьи? И не просто к незнакомой тетке, а к матери ее сестры, которая будет называть ее отца папой. Отчего-то я не сомневаюсь, что именно так и будет.
– Никогда не думала, что ты скупердяй, – произношу я, наконец, осознавая его слова.
– Скупердяй? – щурится муж и недовольно поджимает губы. – Ты знаешь мою официальную зарплату, так что алименты будут весьма щедрые. Конечно, не те суммы, что ты с детьми привыкла тратить, но и без сумок итальянских и прочих брендов вы прекрасно проживете.
Я злюсь, но не за его слова о моем транжирстве.
Мне больно и обидно, что всё, что его теперь волнует – это деньги. И ни слова о чувствах ни ко мне, ни к детям.
– Ты забыл, как в церкви клялся мне в любви и обещал быть до самой старости? Видимо, для некоторых венчание – пустой звук.
– В любви, Дина? – начинает злиться Антон и сжимает челюсти, и я даже с трех метров слышу хруст. – Когда это было? Много воды с тех пор утекло. Я изменился. Ты изменилась. Ты давно смотрела на наши свадебные фото? Там ты была красивая утонченная тростиночка, а сейчас что?
Он замечает альбом на полу и подходит, поднимая его и суя мне под нос. Словно хочет унизить еще больше.
Я вся скукоживаюсь, так как слышать подобное от некогда любящего и любимого мужа неприятно. Хочется спрятаться в своей скорлупе и не вынимать оттуда головы, но я продолжаю стоять напротив Антона и видеть его пылающее негодованием лицо. Но больше всего меня задевает не его гнев.
Нет.
Меня ломает то омерзение, которое проскальзывает в его взгляде, когда он смотрит на меня.
– Ты только посмотри на себя. Ты похожа на корову. Я не хочу тебя обидеть, просто кто, как не я скажет тебе правду в лицо.
К лицу приливает кровь, и я тяжело дышу. Обидно до слез и рваного дыхания, но я держусь из последних сил, чтобы не расплакаться.
– Ты пустослов, Антон, так что грош цена всем твоим клятвам. И засунь себе алименты в… – я осекаюсь, не желая опускаться до брани. Я выше этого. – Мы прожили с тобой в браке двадцать лет, так что не думай, что сможешь уйти и строить свою счастливую жизнь, как тебе вздумается. Я обдеру тебя при разводе, как липку, так что можешь катиться к своей Фаине с богом, но спокойного развода ты не получишь. Я возьму всё, что причитается мне по праву. А за корову…
Я делаю паузу, подхожу ближе и залепляю ему хлесткую пощечину.
– … тебе отдельное спасибо, век не забуду. Имей в виду, что камеры в нашем доме записывают со звуком. Будь уверен, я воспользуюсь записями в суде.
Я ухожу, чувствуя, как от унижения и обиды горит лицо, но когда открываю дверь, вижу напротив Фаину.
– Не устраивай скандал, Дина, – качает она головой, словно я тут единственная истеричка. – Подумай о репутации, тебе еще дочь растить в этом городе. И не переживай, я буду относиться к детям по-прежнему тепло в роли мачехи.
Глава 4
– … Я буду относиться к детям по-прежнему тепло в роли мачехи…
Фаина продолжает двигать ртом, словно что-то говорит, но я ее не слышу.
Ничего не слышу.
В ушах звон и стук сердца.
Лишь спустя, казалось, целую вечность слух ко мне возвращается, и я впиваюсь пальцами в косяк двери.
Фаина поднимает руку и касается пальцами шеи, и я снова замечаю этот чертов браслет. Тот самый, который должен был принадлежать мне.
– Уйди с дороги, Фаина! – цежу я сквозь зубы и хочу толкнуть ее, но не двигаюсь, продолжая держать себя в руках.
Боюсь, что если сделаю то, о чем мечтаю, больше не смогу сдерживаться и устрою драку с мордобоем. И я знаю, чью сторону займет муж и кого будет ограждать от ударов.
Не меня.
Такого унижения я уже не смогу пережить.
Достаточно и того, что он назвал меня коровой. Никогда в жизни я и представить себе не могла, что муж, который должен быть поддержкой и опорой, станет тем, кто первым кинет в меня камень.
– Ты такая жестокая, Дин. Неужели тебе так сложно… – стонет Фаина, из ее глаз текут слезы, а затем она закрывает рот ладонью, явно прикусывая кожу зубами.
– Жестокая? Я жестокая? – едва не шиплю я и опускаю руки, стискивая ладони в кулаки. – Разве я увожу чужого мужа из семьи? Разве я сплю со старшим братом своего покойного мужа на дне рождения моей дочери? Ты бы хоть извинилась передо мной, Фаина. Не знала, что ты такая двуличная стерва. Будь проклят тот день, когда я попросила тебя стать крестной матерью моей Светы.
