Два солнца в моей реке - Наталия Михайловна Терентьева
– Что вы продавали?
– Продавал? – Мужчина хмыкнул. – Нет. Я не продавал. Я просто… – Он подумал. – Хм… Как сказать… делал так, чтобы другие… Хм… – Он посмотрел в угол, потом резко развернулся ко мне. – Неважно! Я жил так, чтобы моей семье было хорошо! Имею право! Меня просто подставили! И больше ничего! Захотели от меня избавиться!..
Я молча слушала его. Ведь он пришел сюда, он не пошел и не ограбил кого-то, он мучается, мается, потерял равновесие, ищет помощи. А мне его не жалко. Надо попытаться пожалеть его детей. Или никого не жалея, найти выход из лабиринта, как в игре. Когда я к каждому человеку, приходящему ко мне за помощью, стану относиться так, я вернусь в университет. Приду с утра на кафедру, привычно открою шкаф, повешу пальто, зайду к нему в кабинет и скажу: «Привет, как дела?»
Что за мысли сегодня! Отчего? Оттого, что сквозь рваные темные тучи, несущиеся по небу, проглядывает полоска неожиданно ярко-голубого неба, обещая то, чего никто мне пообещать не может? Оттого, что на экране телефона перед собой я вижу слова «Ты мне нужна, я измучен»? Оттого, что мне кажется, что я пойду сегодня домой и случайно по дороге встречу того, кого больше не хочу встречать никогда в жизни? Встречу, потому что он иногда ждет меня в машине после работы и делает вид, что мы встретились случайно, как будто нам по пятнадцать лет, и все так ярко, так отчаянно, так навсегда, так переворачивает и уносит… Я встряхнула головой.
Мужчина неправильно понял мое движение.
– Что? Что?! – прокричал он. – Что не так? Почему я должен оправдываться? В чем? Я жил, как хотел, как все живут! И был прав!.. Что мне делать теперь? Как отдавать долги? Чем кормить детей?
– Давайте обсудим все рациональные решения, – вздохнула я. Зачем он пришел? Почему? У него в душе есть что-то человеческое? Значит, я должна ему помочь. Он на грани отчаяния, еще хуже – самоубийства? И такое может быть. Руки нервно мнут очередной лист бумаги, глаз подергивается, говорит он путано, нервно, на лбу выступила испарина.
– Давайте!!! Давайте!..
– Продайте квартиру. Купите поменьше, с северными окнами, на первом этаже. Или живите в загородном доме.
– Дом заложен. Скоро придется его отдать.
– Хорошо. Снимайте что-то, расплатитесь с долгами.
– Не хватит денег.
Еще полчаса мы пробовали так или иначе обсудить, что делать в ситуации, в которую моего посетителя загнала жизнь и он сам. Потом он встал и ушел. Не бросил в меня скомканной бумажкой или ботинком – и то ладно. Тяжелых вещей я, наученная нервными повадками некоторых моих посетителей, в кабинете не храню. Но стулья к полу не прикручены – это может испугать кого-то. Поэтому у меня всегда есть шанс не увернуться от брошенного в меня стула, в случае чего.
Есть люди, которых раздавила существующая сегодня система вещей. И я могу лишь обмануть их, если получится. Так, как в безвыходных ситуациях обманывают мои коллеги, специалисты смежных профессий, к которым люди обращаются за помощью. Без обмана прожить невозможно. Ведь мы живем, не думая большую часть жизни о смерти – и это есть самый большой и важный обман нашей жизни. Думая о смерти, жить невозможно. Хотя древние и предупреждали себя и нас «Memento mori», но, скорей всего, они имели в виду что-то принципиально иное. Они предупреждали – не забывай, что настанет момент, когда все суетное, ненужное, что заполняет твою жизнь, закончится. И не останется ничего. Не забывай, что ты можешь не успеть прожить свою жизнь, запутанный в суете и глупостях, замученный и замусоренный ими.
Глава 2
Я так хорошо помню этот разговор…
– Ты не права. Ты не должна так поступать! Послушай… Ты все, что есть у меня…
– А дети?
– Дети вырастут и уйдут. Уже выросли.
– А жена?
– Вика? Вика это Вика… Это почти что я сам. Смешно… Почему мы не в Иране родились? Или Кувейте. У нас бы не было таких проблем. Две жены – это нормально.
– Я бы не согласилась.
– Согласилась бы! Я бы тебя любил так же, только нам не надо было прятаться и страдать.
Он всегда был прав, как-то так получалось. Я спорила с ним, но на самом деле мне совсем не хотелось спорить. Мне хотелось прижаться к нему головой, закрыть глаза и слушаться. Так продолжалось до тех пор, пока однажды я не проснулась утром и не поняла – так будет всегда. Я всегда буду страдать. Я всегда буду виновата. Я всегда буду ловить на себе вопросительные и насмешливые взгляды своих коллег, которые наверняка давно обо всем догадались, и снисходительные – моих соседей, которые тоже давно все поняли.
Я знаю, что в принципе всем всё равно, и каждый живет своей жизнью и думает о своих проблемах. Как, чем, с кем живу я – никого на самом деле не интересует. И тем не менее. Любовница декана, с которой он тайно встречается, не самое приятное место в коллективе. Поэтому я ушла. И поэтому тоже. Для себя я нашла такой выход, потому что именно это я посоветовала бы другой женщине. Не бороться за свое счастье, не разрушать в этой нечестной борьбе то, что создавала не я, не лезть в чужую жизнь, не заставлять его принимать никакие решения, а просто уйти. По-настоящему уйти, а не для того, чтобы заставить его бросить семью и прийти ко мне. Мне бы это счастья не принесло.
Если ему верить, то меня он ждал всю жизнь. Жил, учился, работал, защищал диссертацию и ждал. Встретил Вику, женился, родил одного ребенка, девочку, через четыре года второго – мальчика, обоих здоровых и хороших, умненьких детей, похожих на него и Вику, и продолжал ждать. Понимал, что у него все еще впереди. Что настоящие чувства – впереди. А это так – разминка. Правда ли это? Зачем ему было врать? Или он обманывал самого себя? Или врал, чтобы я не ушла, когда поняла, что он не будет ничего менять. Я не спрашивала и не хотела этого, я просто влюбилась так, что не могла дождаться утра, чтобы снова увидеть высокую быструю стройную фигуру, внезапно появляющуюся улыбку на обманчиво хмуром лице, улыбку почти детскую, искреннюю, зажигающую веселые огоньки в глазах, таких умных, таких добрых, таких родных… Фу-у-у…
Что такое со мной сегодня!.. Я обещала себе не вспоминать – в памяти иная жизнь, иная я, верившая в настоящую, единственную в моей жизни любовь. И в его тоже. Я не знала, женат он или нет. Как хотелось верить, что нет. Кольца он не носит, приехал из другого города, семью привез не сразу. На второй день его работы мы случайно – или не случайно, я уже теперь не знаю – оказались за соседними столиками в столовой. Банально до жути. И так же необыкновенно – до дрожи, до мурашек. Я помню каждое его слово, каждый взгляд.
Да, конечно, я была совсем не девочка, я уже успела побывать замужем два с половиной года, даже побыть мачехой. Мой бывший муж расстался с женой, точнее, она рассталась с ним и с ребенком, с четырехлетней девочкой. И он быстро, меньше чем через год нашел себе другую, для воспитания ребенка. Другой оказалась я. Ребенок меня не принял, за два года в наших отношениях мы продвинулась еле-еле, и к обоюдному счастью в семью вернулась слегка загулявшая на Западе жена и мать. Попробовала там быть и европейской женщиной, и свободной американкой, не понравилось, вернулась к родным щам, которые я варила неправильно, паленому коньяку, который я так и не научилась пить с ее брошенным мужем, длинному остекленному балкону с тридцатью семью горшками цветов, из-за которого во всей квартире было темно в любую погоду и, главное, к ребенку и рано полысевшему мужу, искавшему ее во мне и никак не находившему.
Это я сейчас, с высоты прожитых лет так легко и рационально всё раскладываю, а тогда было обидно, больно и несправедливо. И жалко прекрасных юных лет, потраченных зря. Спасибо университету и науке, я увлеклась своей
